— Ах, черт возьми! — Уэстон улыбался, но улыбка была неискренней, за ней пряталась ухмылка. — Как вам нравится? «Мисс Дэр просила волейбольный мяч»! — Он театральным жестом указал в мою сторону трубкой. — Послушайте, старина, что вы там такое творите со своим классом? Вот эти светские обращения и тому подобное? Не совсем уместно в нашей скромной обители, вам не кажется?

 — В самом деле? — поинтересовался я. Я и подумать не мог, что, если мои ученики станут лучше и вежливее себя вести, мне придется защищаться. Может быть, Уэстон шутит?

 — Чего вы хотите этим добиться, старина? — продолжал он. — Его волосатая рука торчала из засаленного отороченного кожей рукава, как у огородного пугала. — Ставите эксперимент в области культурного воспитания, который потом принесет пользу миллионам?

 — Не совсем так, — ответил я. — Просто упражнение в элементарной вежливости. Вас это беспокоит? — Меня начинала раздражать его улыбка и покровительственный тон.

 — Беспокоит меня? Ни в коем случае, старина. Но скажите, пожалуйста, вы также обращаетесь к ним «мисс» или для себя вы сделали исключение в связи со своим… привилегированным положением?

Мы оказались в центре всеобщего внимания, и я почувствовал себя неловко.

 — Да, я тоже обращаюсь к девочкам «мисс».

 — Что ж, весьма демократично и вполне достойно одобрения, — похвалил он, и его фальшивая улыбка стала еще слаще. — А скажите, все мы, остальные неотесанные простолюдины, тоже должны следовать вашему примеру?

 — Не обязательно. Просто у себя в классе мы договорились соблюдать некоторые правила вежливости.

 — Ну, слава богу! А то я думал, что вместе с Денэмом и компанией мне тоже придется величать этих немытых девок «мисс».

 — Вы боитесь, что мальчишки преподадут вам урок вежливости, мистер Уэстон?

Я не мог поверить своим ушам. Это была мисс Доуз. Она, оказывается, может выступить в защиту не только мисс Филлипс!

 — Мне не нужны уроки хорошего тона от этих кретинов, да и от профессиональных девственниц тоже, если на то пошло.

Мисс Доуз вспыхнула, но тут же решительно продолжала:

 — Если есть чему поучиться, так ли уж важно у кого?

 — Молодец, Джози, — поддержала ее Клинти.

 — Что ж, — резюмировал Уэстон, — кое у кого входит в привычку то и дело говорить: «Да, мэм», «Да, сэр».

Гротескная пародия на угодливого негра могла бы даже вызвать улыбку, но стояло за этими словами что-то вовсе не смешное, и я почувствовал облегчение, когда в разговор со свойственным ей тактом вмешалась Грейс.

 — Кстати, Рики, — обратилась ко мне она, — а что такое вы сказали Висюле?

 — Висюле? А кто или что это — Висюля?

 — Не притворяйтесь. Я говорю о Джейн Переел из вашего класса. У которой… — Тут она процитировала: — «Ее от пут свободный бюст сулит надежду», ну и так далее.

 — Да-да, понятно. Но я ничего не говорил ей лично. А в чем дело?

 — Просто ее вдруг стали сильно заботить, гм, ее молочные железы. — Грейс громко рассмеялась, и смех этот нашел отражение на каждом лице. — Она спрашивает у меня, какой ей лучше носить бюстгальтер — не люблю это слово, я сразу представляю какую-то тару для горячих углей.

 — А что? Очень похоже. — Клинти всегда найдет что сказать.

 — Она знала, к кому обратиться за советом. — Совиные глазки Уэстона остановились на привлекательном бюсте Грейс. Голос его звучал похотливо, а под неопрятной бороденкой наверняка таилась сальная улыбочка.

 — Вы тоже получите хороший совет, любезный друг.

Грейс произнесла эти слова ледяным тоном, и Уэстон замолчал.

Напряжение, возникшее в учительской, меня немного встревожило. Поначалу мне казалось, что красной тряпкой для сидевшего внутри Уэстона быка стало мое появление, но теперь я понял — я здесь ни при чем, определенные отношения сложились здесь еще до меня. Почти все учительницы были по горло сыты коллегой мужского пола, который включался в разговор с одной целью — отпустить саркастическое либо критическое замечание. Что касается Джиллиан, ее эти выпады не трогали. Она умела занимать позицию стороннего наблюдателя, и любая ссора как бы проходила мимо нее. Она словно была уверена: ее осанка и умение держаться создают прекрасный защитный панцирь. Мисс Филлипс поведение Уэстона оставляло равнодушной по другой причине: все свободное время в учительской она проводила в каком-то таинственном мире грез, категорически закрытом для всех, кроме мисс Доуз, и та тоже, за исключением сегодняшнего смелого выпада, тщательно оберегала их совместное загадочное действо от вторжения извне.

Но, в конце концов, столкновение в учительской не имело большого значения, лишь бы эхо от него не докатилось до классов. Ведь это школа, и на первом месте здесь не учителя, а ученики.

После обеда я объявил, что поход в Музей Виктории и Альберта разрешен, и все были в восторге. Поход, сказал я, состоится в следующий четверг, и с нами пойдет мисс Бланшар, она поможет следить за порядком. Раздались одобрительные возгласы, и Памела Дэр спросила:

 — А она обязательно должна идти, учитель?

 — Обязательно, мисс Дэр. По правилам Совета по школьному образованию запрещается, чтобы сорок с лишним учеников выходили в город в сопровождении одного учителя.

 — А мне мисс Бланшар нравится, она — в порядке. — На лице плутишки Тича Джексона загорелась восторженная улыбка.

— Заткнись, Тич. Тебя не спрашивают.

Тич ошарашенно уставился на Памелу. Действительно, откуда такая враждебность?

 — Джексон. — поправил он спокойно. — Моя фамилия Джексон.

Девочка показала ему язык и демонстративно отвернулась, тряхнув копной рыжих волос.

В четверг утром я заглянул к директору и получил у него письменное разрешение на поход, а уже потом открыл дверь в класс. Все сидели на местах и ждали. Увиденная картина поразила меня: они были умытые, причесанные, аккуратные и подтянутые. Девочки оделись во все лучшее, на многих лицах — следы помады. Ребята тоже были в новых костюмах, и все лукаво улыбались, видя мое неподдельное удивление.

Одно место было свободно. Место Тича Джексона. Я провел по журналу перекличку, но это была чистая формальность, этот класс стал частичкой моей души, и я определял отсутствующих с одного взгляда.

Я собрал деньги на обед и ждал прихода мисс Бланшар, как вдруг в коридоре послышался какой-то шум. Я подошел к двери и распахнул ее. На пороге стоял огромный узел с грязным бельем. Откуда-то из-под него донесся возбужденный голос:

 — Учитель, это я, Джексон. Вот должен матери бельишко на стирку отнести. Вы без меня не уходите, учитель, я мигом.

Не дожидаясь ответа, узел мгновенно исчез, а класс разразился хохотом, и мне оставалось лишь посмеяться вместе с ними.

Вскоре появилась Джиллиан, для удобства мы разделили класс на две группы, и, дождавшись Джексона, все двинулись к станции метро.

На Уайтчепел мы пересели на линию, ведущую в Южный Кенсингтон. В эти утренние часы свободных мест почти не было, и ребята рассыпались по двум вагонам, где и стояли группками в три-четыре человека. Я был зажат возле двери вместе с Мойрой Джозеф, Барбарой Пегг и Памелой Дэр, и они оживленно расспрашивали меня о том, что мы увидим в музее. Особенно им не терпелось взглянуть на изящные и сложные ручные вышивки, о которых им рассказала Джиллиан, и их искренний энтузиазм был мне очень приятен. На Кэннон-стрит в вагон вошли две хорошо одетые женщины средних лет и стали около нас. Я заметил, что они бросают в нашу сторону неодобрительные взгляды. Скоро до моего слуха донеслось туманное бормотанье насчет «бесстыжих девчонок и этих чернокожих».

Я почувствовал себя неловко, смутился. Может быть, девочки увлечены разговором и ничего не слышат? Но шепот был намеренно громким.

Первой их услышала Барбара Пегг, которая стояла к ним ближе. Она наклонилась к Памеле и что-то прошептала ей на ухо, та поменялась с Барбарой местами и оказалась рядом с женщинами. Горящими от гнева глазами она посмотрела прямо на них.