Почитание воздается и морю. Все, что связано с ним, в особенности мореплавание и кораблестроение, ставится весьма высоко. Жрец на Нукуоре ударяет восемь раз священным топором о ствол дерева, предназначенного для постройки лодки. Только тогда, когда протекут три месяца после смерти духовного вождя, дерево это может быть срублено и обделано. На особом празднестве жители Понапэ посвящают богам все лодки, построенные в предыдущем году. Весло в качестве могильного знака служит символом выдающейся деятельности мужчины, так же как веретено — женщины. Не только трупы, но и тяжелобольные и ослабевшие от старости на Тоби кладутся в лодки. На Мортлоке высшее почитание морскому богу воздается тем, что к нему отправляют павших в битве, так как умершие естественной смертью погребаются в земле.

Благодаря одухотворению, проникавшему в мир человека и природы, боги и идолы возникали массами и заводили ум океанийцев в лабиринт вне- и сверхчувствительных представлений. В этом крайнем стремлении к созданию образов мы находим отпечаток расы. Не случайно полинезийцы и мадагассы обладают общей для них широкой теогонией, первые — крайне политеистической мифологией, а вторые — усиленным фетишизмом. Если только небольшая часть этих духов поднималась на высоту божественного почитания, оставляя главную массу на земле, то все‑таки число их было велико: списки, составленные миссионерами на Райатее, содержат почти сотню имен божеств. Причина, почему некоторые из них поднимались выше, зависела от продолжительности жизни племени. В более отчетливом порядке мира богов отражалась прочность предания. Поэтому вообще мы находим больше богов на востоке у полинезийцев и больше духов и призраков на западе у микро- и меланезийцев. Именно тогда, когда христианство коснулось полинезийцев, они находились в состоянии оживленного мифологического творчества; новые отпрыски и цветы, вызываемые к жизни их возбужденной фантазией, находили твердую опору частью в прочно кристаллизованных космогонических сказаниях, частью в системе порядка, положения и родства, наивно одухотворявшей отношения здешнего мира. Там, где господствовала склонность беседовать целым обществом о религиозных преданиях на возвышенных местах в тихие вечера, как, например, в Новой Зеландии, время создало органы и методы творчества и божественное учение приобрело более прочную связь, чем в тех областях, где жизнь была менее устойчива и не имела органов традиции и жречества.

Высших богов связывало происхождение из хаоса, предшествовавшего всякому бытию, их называли рожденными ночью. Впоследствии в их круг попадали полубоги и герои, даже люди высокого происхождения.

Это много способствует затемнению полинезийской мифологии. Именно эти, возвысившиеся позднее, имели большое значение в царстве богов, хотя только местное. Более глубокая связь с космогонией, напротив, в высшей мере свойственна только одному: Тангароа под именем Тароа и Каналоа пользовался почитанием и на более дальних островах. Сказания на Райатее в величественном виде изображают его власть, оказывающую действие на все: сперва, облаченный в яйцеобразную раковину, он носился в темном воздушном пространстве, утомленный однообразным движением, простер руку, поднял ее, и повсюду тотчас же стало светло. Он взглянул на песок берега и сказал: «Поди ко мне». Песок ответил: «Я не могу лететь в небо». Тогда он сказал скалам: «Пойдите ко мне». Они ответили: «Мы крепко сидим на земле и не можем прыгнуть к тебе в высоту». Тогда бог спустился к ним, бросил свою раковину и прибавил ее к земной массе, которая вследствие того стала больше. Из осколков раковины образовались острова. Тогда он произвел людей из своей спины и сам превратился в лодку. Когда он плыл в бурю, пространство наполнилось его кровью, которая дала цвет морю. С моря она распространилась по воздуху, и от нее светятся утренние и вечерние облака. Наконец, его остов, лежа на земле спинным хребтом кверху, послужил жилищем для всех богов и, наконец, прообразом храма. Тангароа сделался небом.

По другим преданиям, он выступает в качестве Нептуна полинезийцев. Его почитали также как покровителя плавающих в выдолбленных лодках. Наконец, он, давши образ храма, сделался покровителем художников. Морскому народу свойственно считать морского бога отцом и первым из богов. Между тем, как под его верховной властью творение восходит от растений и червей к человеку, последний с помощью бога Найо становится более утонченным и более близким к богам. Этот Найо, установивший движение солнца и неподвижность земли, примыкает в конце концов к новозеландскому Мауи. Вследствие этого прибавления второстепенных богов или помощников с течением времени положение его стало неясным. Его называли несозданным, живущим от времен мрака, и воспевали следующим образом:

Официально поклонение воздавалось ему в немногих местах. В качестве создателя мира Тангароа со своей женой, от которой у него были сын и дочь, имевшие, в свою очередь, двух сыновей, является первым вышедшим из «по» и породившим вследствие объятий со скалистой почвой сушу и море. Когда предвестники дня, темное и светлое голубое небо, пришли к нему и просили у него души для земли, он поручил своему сыну Райтуне исполнить его волю. Этот последний создал, взглянув только на небо и землю, все, что только находится на небе, на земле и в море.

Уже в громадной творческой силе Тангароа, из которой исходит безразлично доброе и злое, лежит корень превращения его в злое начало. На Тонге оно заменяет солнце и луну, а на Гавайях среди четырех главных божеств является злым духом. На Фиджи именем Тагалоа называется трупный запах.

Другой божественный образ представляет в связи с Тангароа человеческая сторона его сознания: во многих преданиях отцом человеческого рода называется Тии. Рожденный Тангароа от объятия берегового песка, он сам создал свою жену, дети его были родоначальниками людей. Поэтому два Тии, земной и морской, приняли на Опоа человеческие тела и заселили острова, обитавшиеся до тех пор только богами. Но существовало также воззрение, что Тии и Тангароа — одно и то же существо, как дневное и ночное солнце. Некоторые уверяли как относительно Тангароа, так и Тии, что он был первым человеком, который, продолжая жить после смерти, носил это имя, то же название получили впоследствии и души умерших. Это сказание кажется распространенным вариантом господствующего во всей Полинезии представления о Тангароа, творце людей. Его заставляют вместе с женою постепенно обитать на всех островах и заселять их. Тии неоднократно играл роль благодетеля человеческого рода, подняв небо над землею, ослабив бога землетрясения, принеся огонь на землю и создав людей. Поэтому он тесно примыкает к Мауи и, соответственно тому, выступает на островах Товарищества в качестве бога света, рожденного солнцем и луною.

Таким образом, из космогонии развилась мифология. И здесь она обязана своим существованием смутной потребности знания. Той же цели содействовало и стремление привести в порядок представления загробного мира. Понадобились властители неба и ада. Так вечно отражающееся антропоморфическое стремление к созданию образов поднимает человеческие образы в виде носителей творческих и разрушительных сил природы, в увеличениях и искажениях, в глубокое сияющее небо и помещает их на дальнем горизонте своего островного отечества. Там действуют и чувствуют настоящие полинезийцы, но в исполинском виде. Стремление к господству и власти, ревнивое притязание на почести и богатство, беспощадная месть в случае неудачи свойственны всем им. Нравственные преимущества, выдающаяся мудрость и щедрая доброта не украшают ни одного из них. Преступления всякого рода находят прообраз и поощрение в мире духов. Таким образом, очеловечивающий политеизм даже и высшие существа сводит на землю. Только в начале творчества деятельно проявляется стремление выразить в образе предугадывание общего происхождения и связи существ. Творчество начинается в величайшей метафизической глубине. Здесь мифология приближается к происхождению науки. Поэзия и сказания стремятся затем к разъяснению мировой загадки. И напрасно: это навсегда останется блестящим свидетельством умственной силы полинезийцев. Они были бы выдающимся народом, если бы развитие их направилось в другие области. В самой основе их существования среди широкого морского горизонта чувствуется теснота, ограниченная островной жизнью. И космогоническое начало следовало ходу естественного развития: средоточие мира произошло поднятием суши с первоначального дна, острова, открытые позже, были выловлены героями. Вообще повсюду проходит воззрение, что первичные силы природы, которые в божественных воплощениях выделили из себя мир явлений, после органического замкнутого процесса развития опять стремились поглотить их.