— Могу разузнать. Сколько бы вы за это заплатили, господин Шекспир?

Шекспир вздрогнул.

— А сколько это может стоить?

— Четыре марки. И еще две за новости о Валстане Глибе и Когге. Я поиздержался. Проституткам надо платить за беседы.

— А за что еще? Три марки за все твои сведения. Я бы и так узнал о том, что Глиб передумал и хочет поговорить. И еще полкроны на проституток.

— Вы — тяжелый человек, но я милостиво приму ваше предложение. Кстати, о милости, я рассказывал вам то, что слышал о его милости архиепископе Кентерберийском?

— Да, Гарри, ты говорил, что его застукали за тем, как он сношался с одной овечкой из своей паствы, которую на следующий день ему подали под мятным соусом на обед. Хорошая шутка, но старая.

— Нет, господин Шекспир, эта шутка лучше. Говорят, он ее так и не съел, а отправил ее в сады Ламбетского дворца.[55] Ходят слухи, что он, как честный человек, обещал на ней жениться, но, полагаю, он всем девушкам это обещает.

— Гарри Слайд, если ты будешь распространять подобные клеветнические россказни, не успеешь и глазом моргнуть, как окажешься на Паддингтонской ярмарке.[56] Следи за тем, кому рассказываешь подобные истории. Итак, куда Топклифф отправил Томаса Вуда?

— Домой, господин Шекспир. Он отправил его домой.

— Обратно в Доугейт? Я не слышал…

— Нет-нет, к себе домой. В Вестминстер.

— Гарри, у меня нет времени для твоих шуточек.

— Я говорю правду. Он отвез его к себе домой. Тайный совет разрешает ему держать заключенного у себя для допроса. Он построил дома настоящую тюремную камеру с дыбой.

Шекспир был ошеломлен.

— Как ты думаешь, королева об этом знает?

По лицу Слайда скользнула странная улыбка.

— Господин Шекспир, Топклиффа называют цепным псом королевы. К этому мне больше нечего добавить.

— Но это не означает, что он — выше закона. Как исполнить предписание о представлении арестованного в суд, если он держит арестованного дома? Кому позволено вершить правосудие в таком месте?

— Я не адвокат, господин Шекспир. Я мало что знаю о подобных вещах.

Шекспир был в ужасе. Услышанное от Слайда не укладывалось у него в голове. Если Тайный совет одобрил, то Уолсингем должен знать — но зачем им все это?

— Это — необходимость, — как-то сказал ему Уолсингем. — Необходимость теперь, когда мы стоим на пороге войны и вторжения.

Значило ли это, что в борьбе против Рима и Эскориала хороши любые методы?

— Боже мой, Гарри, настают тяжелые времена. Едем в «Ньюгейт».

Не считая Тауэра, «Ньюгейт» была еще одной и самой страшной тюрьмой Лондона. Именно там приговоренные попадали в вонючую дыру под названием Лимб,[57] ожидая отправки в последний путь на эшафот, обычно в Тайберн неподалеку от деревни Паддингтон, а еще в самом Лондоне на Смит-Филд, Холборн и Флит-стрит.

Валстана Глиба держали в камере с теми, кто еще только ожидал суда. Их было человек сорок или пятьдесят, в основном мужчины, но было и несколько женщин. Прикованные к полу или стенам, они томились среди зловония залитой испражнениями соломы. Глиб был в ужасном состоянии. Его голова была обвязана грязной тряпкой, а один глаз не открывался. Одежда кишела блохами и прочими насекомыми. Крысы свободно носились среди заключенных, пока одну из них не ловили и не забивали, чтобы было чем приправить обед.

— Ты что, Глиб, сам себя так изувечил? — произнес Шекспир вместо приветствия.

— Помощник шерифа решил поиграть моей головой в теннис дубинкой вместо ракетки.

— Надеюсь, тебя хорошо кормят.

— Еще бы, господин Шекспир. Особенно мне по вкусу сырые крысы. А что касается баланды, то, что на входе в мой организм, что на выходе, она не слишком меняет свой запах и цвет.

Шекспир повернулся к Слайду.

— Гарри, господин Глиб считает свое пребывание здесь вполне приятным. Он сохранил чувство юмора. Может, стоит отправить его в «Литтл-Из», что в Тауэре…

Слайд хихикнул.

— Я слышал, что в это время года сидеть в тюрьме на Вуд-стрит особенно неприятно.

Шекспир повернулся к заключенному.

— Итак, Глиб, мне донесли, что ты желаешь что-то сообщить. Надеюсь, я не напрасно потратил время, проделав сюда путь, ибо если это не так, пеняй на себя.

Глиб запустил пальцы в свою кишащую вшами шевелюру, из которой выпало несколько личинок. Он подобрал одну и съел. Когда Шекспир удивленно поднял бровь, Глиб застенчиво улыбнулся.

— Это же еда, господин Шекспир. На том, что нам здесь дают, даже мышь долго не продержится.

— Итак, что ты хотел мне рассказать?

— Вы даете слово, что меня освободят, когда услышите, что хотели?

— Только все тщательно проверив.

— А можно мне забрать свой пресс?

— Нет, Глиб. Думаю, его уже разрубили на дрова. Но если мне понравится то, что ты расскажешь, я оставлю немного монет, чтобы тебя кормили.

Глиб беспомощно пожал плечами.

— Тогда мне остается только принять ваши условия. Вы хотели знать, где я услышал о смерти леди Бланш Говард. Я расскажу. О кусочке кости и серебряном распятии, найденным в теле той леди, мне рассказала сама мамаша Дэвис. Мне думается, что вам хотелось бы это узнать.

— Мамаша Дэвис? Что за мамаша Дэвис?

— Та самая мамаша Дэвис, а что есть другая? Знаменитая колдунья, которая приготовила приворотное зелье для графа Лестера.

— Хочешь сказать, что эта женщина существует? — Шекспир был раздражен. Ему были нужны сведения, а не слухи.

— Конечно, господин Шекспир. Она — источник большинства моих сплетен.

— Я считал, что это плод воспаленного воображения какого-нибудь паписта.

— Нет, что вы. Она существует. Знаменитая ведьма, которая может приворожить достаток или порочность, любовь или убийство, что пожелаете. Но плата за ее услуги велика, вроде той, что сейчас плачу я.

— Ты полагаешь, что в неприятностях, что с тобой приключились, виновата эта мамаша Дэвис?

— Еще бы. Я не смог выплатить ей полную сумму. Больше такой ошибки я не совершу, господин Шекспир…

— Где можно найти эту ведьму?

Глиб уныло хохотнул.

— Вы ее не найдете. Она сама вас найдет.

— Но как, скажи на милость, она узнает, что я ее ищу?

— Она же ведьма. Ей известно то, о чем другие даже не догадываются.

Шекспир обернулся к Слайду.

— Ты слышал об этой женщине?

Слайд неспешно кивнул.

— Не хотел бы я попасть к ней в немилость.

Чутье подсказывало Шекспиру, что подобным россказням нельзя верить. Однако, ведьма она или нет, она что-то знала об убийстве леди Бланш.

— Глиб, когда она меня найдет?

— Очень скоро.

— А где она живет?

— Витает в воздухе.

— Что за чушь ты несешь! Как выглядит эта женщина?

— Она может оказаться и грязной старой каргой, которой место в «Ньюгейте», или прекрасной и соблазнительной девицей.

— А когда ты с ней встречался, как она выглядела?

— По правде сказать, она очень походила на мою мать. Но я знаю, что иногда она принимает облик кошки, это ей проще всего.

При этих словах Шекспир рассмеялся так громко, что заключенные обернулись, чтобы посмотреть, кому так весело в этой отвратительной тюрьме.

— Кошка! Тогда, видимо, ты ее съел. Ты останешься здесь, Глиб. Единственной твоей надеждой на освобождение остается эта мамаша Дэвис, — хотя я сильно сомневаюсь, что она вообще существует, — которая найдет меня и все прояснит. Хорошего дня. Я оставлю шиллинг тюремщику, чтобы тот купил тебе еды, хотя ты этого и не заслуживаешь.

Дома на Ситинг-лейн Шекспира в дверях встретила Джейн.

— К вам снова заходила госпожа Марвелл. Она хотела поговорить с вами по очень срочному делу.

— Еще что-нибудь?

— Да, еще вот это. — Джейн вручила ему запечатанное письмо. — Посыльный принес это час тому назад.