— Такая суматоха, господин ван Лейден, — сказал он, небрежно пуская дым в лицо Херрику.

— Что случилось, Боб?

— Трудно сказать. Похоже, кого-то ранили. — Робертс с любопытством посмотрел на Херрика. — У вас все в порядке, господин ван Лейден? Я слышал шум наверху. Решил, что вы, должно быть, свалились с кровати.

Херрик рассмеялся.

— Угадал, Боб. А теперь мне нужно идти, ибо пора приниматься за работу. Увидимся, как стемнеет. — Он вышел за порог и хотел направиться в конюшню таверны, но сперва решил смешаться с портовой толпой и убедиться, что Дрейк мертв.

Стоя на пристани, промокший насквозь Болтфут неотрывно смотрел на маленькое окно. Незадолго до выстрела в самой гуще лавок и складов на задворках Дептфорд-Стрэнда он заметил тусклый блеск в одном из окон. Блеск сменило облачко дыма, а затем раздался знакомый звук порохового выстрела. В это мгновение Мэтт, рулевой шлюпки, сдвигал в сторону швартовый крюк, чтобы притянуть шлюпку к ступенькам причала. Пуля попала ему в низ живота, и Мэтта отбросило Дрейку на колени.

Болтфут на секунду отвлекся от окна на раненого Мэтта, а когда дым рассеялся, он заметил, что из окна прямо на них смотрит человек с бледным, словно у мраморного бюста, гладко выбритым лицом. Оправившись от шока, гребцы и Диего собрались вокруг Мэтта, собираясь положить раненого на дно шлюпки, где его можно было бы осмотреть. Дрейк взял руководство в свои руки. Из шлюпки Болтфут спустился прямо в воду и прошел по дну к ступенькам, которые во время такого высокого прилива находились под водой.

Он выбрался на причал, с его одежды текла вода. Вокруг толпился народ, пытаясь разглядеть, что случилось в шлюпке. Спустя несколько секунд, отдышавшись, Болтфут принялся протискиваться сквозь толчею, не отрывая взгляда от окна, где он прежде заметил тусклый блеск, а затем дым и чье-то лицо. Лица в окне уже не было. Болтфут поспешил к лавке. Несмотря на деревянную культю, он шел на удивление быстро. Болтфут вытащил из ножен абордажную саблю и держал ее наготове. Свечная лавка, где он видел лицо в окне, была в шестидесяти-семидесяти ярдах. В дверях лавки стоял человек. У него была борода, и выглядел он как самый обыкновенный зевака. Вдруг перед ним появился другой мужчина, гладко выбритый, как и тот, кого он видел в окне. Это был тот самый человек. Болтфут ускорил шаг.

Выйдя из дверей лавки, Херрик сразу ощутил взгляд Болтфута. Он мгновенно узнал его, это был тот самый моряк, что сидел рядом с Дрейком в шлюпке. С саблей в руке, тяжелой подпрыгивающей походкой, приволакивая ногу так, словно был ранен, он шел прямо на него. Может, его ранили в суматохе, когда был застрелен Дрейк? Херрик передумал: в порт он не пойдет. Этому человеку был нужен он. Херрик быстро повернул направо и нырнул в узкий переулок, сбив с ног водоноса и опрокинув на землю его огромную конусообразную бочку, которую тот держал на плечах. Бочка оказалась хорошо скрепленной обручами и не разбилась, но вода вылилась. Водонос осыпал его проклятиями, но Херрик уже был далеко.

Болтфут появился в переулке, когда водонос снова водружал на плечи свою неуклюжую бочку.

— Куда он пошел?

Седовласый сутулый водонос указал направление и сказал, что беглец повернул направо в конце переулка.

— И двиньте от меня этому подлецу по носу!

Болтфут вытащил каливер, зарядил его и бросился вперед. В конце переулка он повернул направо и увидел спину Херрика. Между ними было примерно ярдов тридцать. Многовато для точного выстрела, но Болтфут понимал, что ему не догнать этого человека. Он остановился, опустился на колено, взял пистолет в правую руку, подставил под дуло левую, прицелился, настолько точно, насколько ему позволяло сбившееся дыхание, и выстрелил.

Херрик ощутил жгучую боль в боку, под левой подмышкой, и чуть не упал. На бегу он зажал правой рукой рану. Пальцы заливала кровь, но Херрика это не остановило. Скорее всего, пуля лишь разорвала плоть и отскочила от ребер. Ему повезло. Он побежал дальше.

Над похожими на лабиринт узкими переулками нависали эркеры домов, многие из которых так или иначе были связаны с основным занятием горожан: сдача жилья матросам, посещение пивных заведений и публичных домов, торговля в бакалейных лавках. Херрик, словно волк, спасающийся от пастуха, чьих овец он только что убил, бежал не останавливаясь. Наконец он миновал главную часть Дептфорда. Херрик пересек дорогу, затем другую, едва избегая столкновения со всадниками, вынужденными осаждать лошадей. Впереди показалась конюшня таверны, и он замедлил бег, перейдя на шаг.

Один из конюхов как раз выводил на булыжный двор его лошадь. Увидев Херрика, он поздоровался:

— Доброе утро, господин. Вы вовремя. Ваша лошадь готова для утренней прогулки.

Херрик отдышался. Он взял поводья и позволил конюху помочь ему сесть в седло. «Не спеши», — сказал он себе. Не надо вызывать подозрений. Он попытался улыбнуться конюху и вытащил из кошелька монету.

— Спасибо, господин. Похоже, вы ушиблись.

— Упал и напоролся на какую-то железяку, наверно, на старую спицу из колеса повозки.

— Немного перебрали, да?

Херрик рассмеялся.

— Возможно.

Из-за плеча конюха в отдалении он заметил приближавшегося к ним хромоногого, который только что в него стрелял; его походку он узнал бы из тысячи. Херрик ударил лошадь пятками в бока, хлестнул поводьями, развернулся и умчался прочь.

Повсюду раздавался приглушенный звук барабанов, напоминавший отдаленные раскаты пушечных выстрелов во время войны. Все дороги, ведущие через Лондон, были перекрыты. Улицы заполнили мрачные толпы, пришедшие отдать честь доблестному рыцарю и поэту сэру Филиппу Сидни.

Он умер от черной гнили,[48] после огнестрельного ранения в бедро, когда в прошлом октябре в Голландии, неподалеку от Зютфина, он и его войска попали в засаду, устроенную испанскими силами герцога Пармы. Его тело забальзамировали и привезли в Англию на корабле под черными парусами, а после оно несколько месяцев пролежало в Миноризе, близ Тауэра, ожидая первых государственных похорон особы некоролевской крови.

И вот этот день настал. Сэр Филипп был зятем Уолсингема, и господин секретарь выложил почти целое состояние на эту весьма расточительную церемонию. Было довольно символично: хоронили поборника протестантской реформы. Семьсот государственных представителей сопровождали кортеж, медленно двигавшийся по улицам от Олдгейта до собора Святого Павла. Во главе процессии, возвышаясь над всеми, двигался катафалк, покрытый бархатом, флагами и окруженный членами семей Сидни и Уолсингема. Присутствовали сильные мира сего, включая дядю сэра Филиппа, графа Лестера, усталого и изнуренного, словно и он вместе со своим пасынком графом Эссексом тоже являлся героем Голландской войны, омывшем свою славу собственной кровью. Из правящей элиты не хватало только самой королевы, — поговаривали, что она еще гневалась из-за казни Марии Стюарт в своих уединенных покоях во дворце Гринвич.

Толпа аплодировала похоронному кортежу, слезы текли по щекам людей, их эмоции подогревали новости о попытке покушения на жизнь другого их героя — Дрейка. Одни выкрикивали слова уважения Сидни, возлюбленному сыну Англии; другие призывали отомстить Парме, королю Филиппу и Испании.

Джон Шекспир понаблюдал немного за происходящим. Лицезреть Топклиффа во главе скорбящих было уже слишком. Их взгляды встретились, и ему показалось, что Топклифф ухмыльнулся, обнажив коричневые, похожие на клыки, зубы. Шекспир отвернулся: у него и без того много дел. Нужно еще раз увидеться с Кэтрин Марвелл и Томасом Вудом, а также съездить в Дептфорд и поговорить с теми, кто видел стрелявшего в Дрейка. А еще в Дептфорде он хотел переговорить с верховным адмиралом, когда тот вернется с похорон Сидни. Нужно узнать больше о леди Бланш. Когда Шекспир шел к Доугейту, запах горячих, поджаренных на жаровне каштанов соблазнил его, и он купил пригоршню, а затем зашагал дальше. Задрапированные черным барабаны глухо отбивали похоронный марш и медленно удалялись, растворяясь в дымке.