— Ты больше не нужен в этом доме, тебя, брат, выживут отсюда. И заступиться некому будет.

Я не вытерпел, отрезал ему раз:

— Так заступись ты, когда такой добрый.

— Мало пользы тебе от моего заступничества, — невесело улыбнулся он. — Только еще пуще твоих хозяев раздразню, скорее тебя съедят.

И то, что все на меня кричали, ругали меня, когда есть давали, и даже когда не давали, вывело меня наконец из терпения. Пошел я и при всех сказал:

— Заплатите, что я заработал пастьбой, и я уйду.

— Уйдешь? — несказанно удивился Юозёкас. — А кто тебя гонит!

Салямуте всплеснула руками:

— Чем тебе плохо у нас? Накормлен, одет, обут, где тебе лучше будет?

— Там не знают бед, где нас нет, — поддержала ее Дамуле, весело распустив косые губы.

Шел дождь, посерели от тумана сады и поля, и потому так трудно занимался день. Потихоньку от всех развязал я свой узелок, переоделся в свою одежонку, а все, что было хозяйское, бросил в сенях.

И вышел.

Мне хотелось лишь одного: чтобы никто не видел, никто не заметил моего позора. Пусть Юозёкас с Дамуле подавятся моим добром, пусть порадуются, что отделались от подпаска, только бы не увидели. Пусть никто не видит, как идет пастушонок, не отбывший срока!

Мне повезло. Вышел я хорошо, без всякой помехи, никто ничего и не подумал. Лишь на самом краю поля, у вырубки, где было пастбище, я увидел бегущую от стада Аквилю. Запыхавшаяся, раскрасневшаяся, с выбившимися на лоб волосами, рухнула она на край канавы, спустила обутые в постолы ноги.

— Уходишь? — спросила. — Все-таки уходишь?

— Сама видишь…

Слезы навернулись на глаза Аквили.

— Тоже кавалер! — сказала она, кусая губы. — Погладили против шерсти, и сразу бежать. Подлецы вы все.

Так мы и распростились.

Лишь когда я прошел порядочное расстояние, вдруг чувствую, кто-то сильно ударил меня кулаком по затылку. Это была Аквиля. Когда я обернулся, она уже бежала полем к стаду, увязая в грязи.

— Аквиля! — позвал я ее. — Аквиля, погоди!..

Но она не обернулась.

Аникшчяй — Вильнюс

1954–1957

Около полувека назад в местечке Сведасай на берегу Алаушского озера с его прозрачными водами, возле крохотной гончарни нередко можно было видеть мальчугана-подпаска, завороженного работой искусного мастера. Мальчуган мечтал стать гончаром. Мечтал превращать бесформенную глину в добротные сосуды — в «солидный, вместительный горшок, в каком обычно варят похлебку», в миску, глубокую и широкую — «из такой целую семью накормить можно».

Человеку, который через десятилетня вспомнит о своей отроческой мечте, не суждено было ее осуществить. Не будем жалеть об этом. Он стал известным литовским писателем, и книги его служат добротной духовной пищей для людей. В искусстве же, с каким он лепит художественные образы, вы только что могли убедиться, прочтя роман «Проданные годы». Как не трудно догадаться, в основе книги лежит и горький опыт проданных лет собственного детства.

Много воды утекло с той поры, когда сама жизнь посеяла в детской душе зерна будущего романа. Более трех десятилетий отделяют посев от жатвы. Как ни тяжелы были проданные годы, они окупились полновесным творческим урожаем. Но для того, чтобы урожай оказался именно таким, мало обладать душой и талантом, преодолеть все трудности пути самоучки в литературу. Нужно было, чтобы изменилась сама жизнь. И чтобы автор оказался не праздным соглядатаем, а деятельным участником благодатных перемен, неудержимого движения жизни.

О том, как это произошло, я и попытаюсь рассказать.

Альбертас Юозенас, ныне известный под литературным псевдонимом Юозас Балтушис, родился в 1909 году в семье железнодорожного рабочего. Годы его раннего детства совпали с годами бурных социальных потрясений в жизни родного народа.

Еще в 1915 году Литву, как и значительную часть Прибалтики, захватили немецкие оккупанты. Победа Великой Октябрьской социалистической революции в России вызвала в народе мощный подъем освободительного движения. Литовский рабочий класс, прошедший вместе с русским пролетариатом школу борьбы против самодержавия, вместе с трудовыми массами крестьянства сверг господство немецких оккупантов и их националистических прислужников. На большей части территории Литвы установилась советская власть. Это было в конце 1918 года. А в 1919 году соединенные усилия иностранных империалистов и литовской буржуазии потопили в крови молодую советскую республику. Коммунистическая партия вынуждена была уйти в глубокое подполье, и на родине писателя на долгие годы установилась власть националистической буржуазии. Рабочие и трудящиеся массы крестьянства были обречены на нужду, безработицу и голод. То тут, то там вспыхивали экономические и политические забастовки. Не затухало и крестьянское движение против аграрной политики правительства, усилившей классовое расслоение деревни, политики, направленной на укрепление позиций кулачества и обезземеливание десятков тысяч крестьянских семей. 17 декабря 1926 года самая реакционная буржуазно-помещичья партия таутинников при поддержке других буржуазных партий совершила фашистский переворот, рассчитывая одним ударом покончить с революционными настроениями. Однако даже режим кровавого террора не смог погасить воли к борьбе: трудящиеся Литвы под руководством партии коммунистов продолжали упорную борьбу против усилившейся эксплуатации, против фашизма, борьбу за свержение ненавистного строя. Она продлится почти пятнадцать лет.

Такая краткая историческая справка, пожалуй, необходима, чтобы напомнить об особых условиях жизненного и творческого пути писателя, исторических предпосылках его идейно-художественного становления. В «Проданных годах» нашел свое отражение самый ранний период его трудовой жизни. Русское заглавие не совсем точно. По-литовски роман называется «Проданные лета». Кулаки нанимали пастушат только на лето, поздней осенью с жалким заработком ребята возвращались по домам и, кто мог, спешил хоть месяц-другой поучиться в школе. Альбертасу даже удалось закончить трехклассную сельскую школу.

Двенадцать лет проработал он на кулаков, восемь лет подпаском, четыре — батраком, пытаясь по зимам освоить какое-нибудь из ремесел, надеясь зацепиться за что-нибудь, чтобы уж больше не приходилось «продавать шкуру». Учился тачать сапоги, дубить кожи, плести сети, занялся ремеслом резчика по дереву. И даже испытал искушение частного предпринимательства. В автобиографическом очерке «В поисках своего места» Балтушис рассказывает, как, начитавшись реклам, приобрели они с приятелем кинопередвижку и тощую кобыленку и отправились по деревням и хуторам показывать фильмы «Каин убивает Авеля», «Воскресение Иисуса Христа», «Почешись, коли чешется». Однако уже к весне предприниматели прогорели. Киноаппарат пошел с молотка за долги, да и кобыла испустила дух. И снова они стали теми «вольными рабочими», о беспросветной доле которых еще в начале века с такой горькой иронией писала польская поэтесса Мария Конопницкая. И, может быть, молодому Альбертасу Юозенасу не раз вспоминались ее строки о рабочем, что волен даже с моста броситься вниз головой. Он попытался найти работу в столице тогдашней Литвы — Каунасе. Для того чтобы обеспечить хотя бы какой-нибудь прожиточный минимум, приходилось работать «по совместительству»: с четырех утра — полотером в театре, днем — в конторе по распространению газет, а вечерами опять натирать паркет уже в министерстве финансов.

Это были годы поисков не только места работы, но и своего места в жизни. Вчерашний батрак всерьез занялся самообразованием, чтением литовской и русской литературы, питая особое пристрастие к Горькому. И, наконец, попробовал и свои силы на бумаге.

В 1932 году в альманахе «Труд» появился рассказ «Сахарная свекла», где сатирически изображался тунеядец-настоятель. С этого рассказа и начинается путь в литературу никому не известного Юозаса Балтушиса. А уже известному нам Альбертасу Юозенасу он стоил места: владелица конторы, полагая, что «двум умным людям в ее конторе делать нечего», немедленно отказала ему от работы, правда, написав отличную характеристику.