— Ого, да вы вообще без тормозов, — говорит Питер.

Трейси ухмыляется:

— Мы весь день пекли.

— Роуз, мы приготовили твои любимые, — говорит Стефани, показывая на печенье с шоколадной крошкой.

— Моя мама спрашивает, не хотели бы вы пообедать у нас, — говорит Трейси, глядя на Питера. Более того, она добавляет: — Все трое, — на случай, если мы подумаем, что приглашен только Питер. А это, судя по тому, как она на него смотрит, и есть оптимальный для нее вариант.

Я бы отдала что угодно, чтобы пойти к Трейси на праздничный обед, но думаю, что моей маме сегодня и так уже досталось, и мы никуда не пойдем.

— Нет, Трейси, мы бы не хотели мешаться. И мы тоже сейчас будем обедать. Но спасибо за приятное приглашение, и пожалуйста, поблагодари свою маму.

Мама забирает у них тарелки. Когда она протягивает их Питеру и просит его отнести тарелки на кухню, Трейси наклоняется и шепчет:

— Ты уже ему рассказала?

— Я пойду их провожу, — говорю я настолько беспечно, насколько могу.

— Две минуты, — я удостаиваюсь строгого взгляда.

Видимо, она рада изменить правила моего наказания, если я напишу письмо Роберта, но не если это касается разговора с моими подругами. Интересно.

Я беру свой пуховик, когда Питер возвращается из кухни. Трейси специально затягивает прощание с ним, награждая его очень особенными, длительными объятиями. Я закатываю глаза, а Стефани хихикает над тем, как Питеру приходится отрывать руки Трейси от своей шеи и убеждать ее, что он, конечно же, зайдет к ней домой поздороваться, прежде чем вернется в школу. Наконец мы втроем выходим на заснеженную улицу.

— Ну? — спрашивает Трейси. — Ты рассказала ему?

— Нет.

— Ты должна. Питер может помощь тебе разобраться что делать.

— Здесь нечего делать, Трейс. Мне просто нужно переждать. Может быть, миссис Чен права — все успокоится после каникул.

— А если нет? А если кличка «Сучка 911» приклеится к тебе до окончания школы?

Я много думала об этом за последние несколько дней, но постоянно прихожу к одному и тому же выводу: если я выдам Регину, нет сомнений, что она будет мстить. И, возможно, это будет намного хуже, чем просто лак для ногтей на моем шкафчике. Там будет и изменение моего лица, и вышвыривание Трейси из команды чирлидеров, и убеждение в том, что я никогда больше не посмотрю на Джейми — не обязательно именно в таком порядке.

— Как думаешь, кто сделал это, Роуз? — спрашивает Стефани.

— Понятия не имею, — лгу я. — Так что вам подарили на Рождество? — спрашиваю я, надеясь отвлечь их хотя бы на минуту или две.

— Мэтт подарил мне эти серьги, — отвечает Трейси, поднимая волосы, чтобы я посмотрела. Серьги и правда, очень симпатичные. Пытаюсь скрыть свое удивление, стараясь не обращать внимание на картинку в моей голове — Мэтт покупает подарок для Трейси и для Лены в одном и том же магазине, ведь ему слишком лень ходить в разные места.

— А это мне Майк подарил, — сияет Стефани, показывая гигантский пластиковый браслет, который Трейси ни за что бы не надела. К ее чести, она не отпускает колкости о нем, а лишь одобрительно кивает, когда Стефани демонстрирует его, возможно, уже в миллионный раз. — У тебя хорошие подарки, Роуз?

— Обычные. То есть, все хорошее», — говорю я, стараясь не казаться неблагодарной. — Питер подарил iPod Touch.

— Ему надо было подарить тебе iPhone, чтобы ты жила в XXI веке, как все остальные. Я поговорю с ним об этом, — говорит Трейси, как будто Питер на регулярной основе обращается к ней за советами по выбору подарков.

— Так, мм, как вы все сегодня? — спрашивает Стефани, шаркая ногой взад и вперед по грязному ледяному гребню на снежной тропинке.

— Все почти прошло.

— Честно говоря, Роуз, и ты, и твоя мама, и Питер — все выглядят немного несчастными, — говорит Трейси. — Хотя могу сказать, что Питер старается так не выглядеть.

— Это просто… тяжело, — говорю я. Это не то, что я думаю, но я знаю, что люди обычно так говорят. Клише полезны в ситуациях вроде этой, не только для тех, кто приносит соболезнования, но и для тех, кто их принимает. Но если все клише уже использованы, большинство людей понятия не имеют, что сказать, чтобы другим стало лучше. И я не могу их винить — даже я не знаю, что сказать, чтобы мне стало лучше.

Мы стоим в неловком молчании, к которому я уже привыкла с этого лета. Хотя тот факт, что это происходит с моими лучшими подругами, сразу повышает уровень неловкости на несколько ступеней.

— Мне нужно идти. Мои две минуты истекли, — говорю я.

— Роуз, мне правда жаль, что у тебя проблемы из-за меня, — бормочет Стефани, потирая левой ногой правую лодыжку, как будто она чешется.

— Я знаю, Стеф, все нормально. В любом случае, это не имеет значения.

— Знаешь, люди могут злиться на тебя, но ты оказалась сильной и сделала то, что сделала, — говорит Стефани. — Думаю, твой папа гордился бы тобой за то, что ты позаботилась обо мне.

Одно из качеств, которое я обожаю в Стефани — если что-то, вроде того, что она сейчас сказала, приходит ей в голову, она произносит это вслух. В некоторых вещах она стеснительная, но если думает, что кто-то должен что-то услышать, она это скажет, как бы страшно ей не было.

Но это не значит, что я знаю, как реагировать. И если честно, я даже не знаю, правду ли она сказала. Поэтому я просто прощаюсь и иду к дому, обдумывая, не повела ли я себя грубо. Останавливаюсь и поворачиваюсь, чтобы сказать что-нибудь еще, может, что-то смешное, но ничего не приходит в голову. Я просто наблюдаю за ними — держатся за руки, подскальзываются и вместе катятся по ледяной улице — а снежинки мягко опускаются на мое лицо.

— Какое твое последнее счастливое воспоминание перед тем, как умер отец?

Питер думает об этом и вытирает насухо посуду, я соскребаю жир с кастрюли и поливаю горячее жаркое.

— Мой выпускной вечер, — он ставит посуду в шкаф.

— Было весело, — говорю я и чувствую себя предательницей, прощая ему выбор воспоминания, в котором нет папы, когда я, конечно же, выискивала то, где он был.

Мы оба молчим, думая о том дне. Меньше чем через двенадцать часов все разрушилось. Мы все еще не вставали, когда зазвонил телефон. Питер узнал, что случилось что-то плохое, раньше, чем я — его комната ближе к маминой, и он мог слышать ее через стену. Она повесила трубку и начала стучать в двери наших комнат. Мы вышли в коридор, и она сказала: «Там был взрыв». Ей не пришлось ничего больше объяснять.

— Ну, а после того, как он умер? — спрашивает Питер. Я готова посмеяться над мыслью о том, что теперь что-то способно меня осчастливить, а потом вспоминаю, как мы сидели в машине с Джейми на встрече выпускников. Я все еще не уверена, что хочу рассказывать об этом Питеру, но у меня, должно быть, странное выражение лица, потому что он спрашивает: — Это как-то связано с Робертом и этим ожерельем?

— Нет. Роберт меня достал, — говорю я, протягивая ему вымытую мокрую кастрюлю.

— Ты ему до сих пор нравишься?

— Да.

— Но он тебе не нравится.

— Не так.

— Кто тебе нравится? — спрашивает он этим раздражительно взрослым тоном, который использует слишком много раз за этот праздник, на мой взгляд.

— Говоришь, будто ты старый, — говорю я ему, надеясь сменить тему. — Взрослый или что-то такое. Не нравится мне это.

— Что-то происходит с тобой. Что это?

Со мной все что угодно происходит. С чего начать?

— Ну, смотри. Моя новая кличка — «Сучка 911», как гласит граффити по всей школе.

Питер прекращает вытирать посуду и смотрит на меня:

— Серьезно?

— Да.

— А ты знаешь, кто сделал это?

— Да.

— Кто?

— Обещаешь, что никому не расскажешь? Никогда?

— Хорошо.

— Регина. Деладдо.

— Из-за того, что случилось на празднике?

— Нет, это дало ей повод преследовать меня.

Питер опускает кастрюлю и полотенце на стол, наклоняется ко мне и смотрит в упор. — Так какие у нее проблемы?