— Можно я тебя на немножко оставлю одного? Тебе не будет плохо?

— Да нет, ну что ты.

Мне, конечно, было плохо, все тело начинало болеть, но она все равно ведь ничего не сможет с этим сделать.

— Я быстро.

Крошка начала застегивать шлем, и я с отвлеченным любопытством заметил, что она одета в свой собственный скафандр; мне раньше казалось, что на ней был скафандр Тима. Я услышал, что она идет к шлюзу, и понял, куда она направляется и зачем. Я хотел сказать ей, что Мэмми лучше оставаться там, потому что здесь она может… Даже наедине с собой я не хотел думать, что ее тело начнет здесь разлагаться. Но Крошка уже ушла.

Вряд ли она отсутствовала больше пяти минут. Точно не знаю, потому что сидел с закрытыми глазами и ни на что не реагировал. Потом увидел, что открылась внутренняя дверь и в ней показалась Крошка, неся Мэмми на руках.

Крошка положила Мэмми на пол в той же позе, в которой я видел ее в последний раз, потом сняла свой шлем и заплакала. Встать я не мог — слишком болели ноги. И руки тоже.

— Крошка, милая, не плачь, пожалуйста. Этим не поможешь.

Она подняла голову.

— Все, я уже отплакалась. Больше не буду. Больше она не плакала.

Сидели мы долго. Крошка опять предложила помочь мне снять скафандр, но попытка вылезти из него вызвала такую боль, особенно в руках и ногах, что я бросил это дело. Она забеспокоилась.

— Ой, Кип, кажется, ты обморозился.

— Возможно. Но теперь ничего не поделаешь, — я скорчился от боли и сменил тему. — Где ты нашла свой скафандр?

На лице Крошки появилось возмущенное выражение, тут же сменившееся почти веселым.

— Ни за что не догадаешься! Внутри скафандра Джока.

— Действительно, не догадался бы. Прямо как «утраченное письмо».

— Как что?

— Да нет, ничего. Просто как-то не думал, что Червелицый обладал чувством юмора.

Вскоре после этого мы пережили еще одно землетрясение, очень сильное. Будь здесь люстры, они заплясали бы, а пол заходил ходуном.

— Ой! Почти так же сильно, как в прошлый раз, — вскрикнула Крошка.

— Пожалуй, намного сильнее. То, первое, было совсем слабое.

— Да нет, я о том, которое случилось, когда ты ушел наружу.

— Разве тогда было землетрясение?

— Разве ты его не почувствовал?

— Нет, — я пытался вспомнить. — Может быть, оно-то и сбросило меня на снег.

— Ты свалился с дороги? Кип!

— Ничего, обошлось. «Оскар» мне помог.

Еще толчок. Я не обратил бы внимания, но меня сильно тряхнуло, и боль в теле резко усилилась. Но меня тряхнуло достаточно сильно, чтобы туман в голове рассеялся. Да, лекарства у меня справа, а запас кодеина чуть дальше.

— Крошка! Ты не принесешь мне еще немного воды?

— Конечно, принесу.

— Я хочу принять кодеин. Но от него я могу заснуть. Можно?

— Ты обязательно должен поспать, если сможешь. Сон тебе необходим.

— Пожалуй, что да. Который час? — Она ответила, и я не поверил своим ушам. — Неужели прошло больше двенадцати часов?

— С чего?

— С того, как все это началось.

— Не понимаю, Кип. — Она недоуменно посмотрела на часы. — Я нашла тебя ровно полтора часа назад, а к тому времени и двух часов не прошло, как Мэмми установила бомбы.

Поверить в это я тоже не мог, но Крошка уверяла, что она права.

От кодеина мне стало немного лучше, и я начал засыпать, когда Крошка спросила:

— Ты чувствуешь запах, Кип?

— Как будто спички на кухне зажигают?

— Вот именно. Похоже, что и давление падает. Закрой лучше шлем, Кип, если засыпаешь.

— Ладно. И ты свой тоже закроешь?

— Да, мне кажется, что герметизация нарушена.

— Возможно, ты права.

И как ей не быть нарушенной от всех этих толчков и взрывов? Но, хотя я и понимал, что это значит, я слишком устал и слишком плохо себя чувствовал, чтобы волноваться. Да и наркотик уже начинал действовать.

Сейчас или месяц спустя — какая разница? Мэмми ведь сказала, что все в порядке. Крошка застегнула наши шлемы, мы проверили радиосвязь, и она села лицом ко мне и Мэмми. Она долго молчала. Потом я услышал:

— «Крошка» — «Майскому жуку».

— Слушаю.

— А все-таки по большей части было очень здорово, правда, Кип?

— А? — Я поднял глаза, посмотрел на шкалу и увидел, что воздуха у меня осталось часа на четыре. Конечно, Крошка, все было просто первый сорт. Ни за что на свете не отказался бы от такого приключения.

Она вздохнула.

— Я просто хотела узнать, что ты не сердишься на меня. А теперь спи.

Я действительно почти уснул, как вдруг увидел, что Крошка вскочила на ноги, и услышал в наушниках ее голос:

— Кип! Кто-то открывает дверь!

Я мгновенно проснулся, поняв, что это означает. Почему они не оставят нас в покое? Дали бы спокойно дожить несколько часов.

— Спасибо, Крошка. Без паники. Отойди к дальней стене. Оружие с тобой?

— Да.

— Бей их одного за другим. Когда начнут входить.

— Тебе нужно отодвинуться, Кип. Ты как раз между мной и ними.

— Я не могу встать, — я давно уже не то что двигаться, руками просто пошевелить не мог. — Включи на слабую мощность, тогда ничего страшного, если меня заденет. Делай, что тебе говорят! Быстро!

— Да, Кип.

Она изготовилась к бою и замерла.

Открылась внутренняя дверь, и в проеме появилась фигура. Я увидел, что Крошка целится, и завопил по радио:

— Не стреляй!

Но не успел я крикнуть, как она бросила оружие и рванулась вперед.

Это были «соплеменники» Мэмми.

Двое из них унесли Мэмми, но потребовалось шестеро, чтобы нести меня. Они все время тихо напевали, пока мастерили носилки. Прежде чем меня подняли, я принял еще одну таблетку кодеина, так как даже при их аккуратности каждое движение причиняло мне боль. Долго нести меня им не пришлось, потому что их корабль приземлился прямо у входа в туннель на дорогу, по которой я полз. Во всяком случае, мне хотелось так думать.

Когда наконец мы оказались в полной безопасности, Крошка раскрыла мне шлем и расстегнула молнии на груди скафандра.

— Они просто чудо из чудес, правда, Кип?

— Ага, — в голове стоял туман, но чувствовал я себя лучше. — Когда стартуем?

— Уже стартовали.

— Они везут нас домой? Не забыть бы сказать мистеру Чартону, что его кодеин мне здорово помог.

— Боже, что ты! Мы летим на Вегу. Я потерял сознание.

Мне снилось, что я дома, и я мгновенно проснулся от знакомой мелодии.

— Мэмми!

— Доброе утро, сынок. Очень рада, что тебе лучше.

— Я себя чувствую просто чудесно. Прекрасно выспался, — выпалил я, уставившись на нее во все глаза. — Но ведь вы же умерли! — непроизвольно вырвалось у меня.

Ответ ее звучал ласково, но с оттенком укоризны, как обычно поправляют детей, проявивших бессознательную бестактность.

— Нет, милый, я просто замерзла. Я не такая хрупкая, как тебе, судя по всему, кажется.

Моргнув от удивления, я снова впился в нее глазами.

— Так это был не сон?

— Нет, не сон.

— Я думал, я вернулся домой, и… — попытался сесть, но сумел лишь поднять голову. — Но ведь я дома!

Мы были в моей комнате! Стенной шкаф для одежды, за спиной Мэмми — дверь в холл, справа мой письменный стол, заставленный книжками, а над ним вымпел нашей школы; окно, в которое стучит ветками старый вяз, и листья его, пронизанные солнечным светом, шевелит ветерок. А моя любимая логарифмическая линейка лежала там, где я ее оставил.

Голова шла кругом, но я во всем разобрался. Все произошло наяву, а глупый конец — «полет на Вегу», померещился во сне от кодеина.

— Вы привезли меня домой?

— Мы привезли тебя домой, в твой второй дом. Ко мне.

Кровать подо мной заходила ходуном. Я хотел вцепиться в нее, но руки не двигались. Мэмми продолжала:

— Ты нуждался в своем гнезде, и мы тебе его приготовили.

— Я ничего не могу понять, Мэмми.

— Мы знаем, что в родном гнезде птица легче выздоравливает. И постарались воссоздать твое.