«Граф» невольно положил руки на стол и отогнул манжеты:

– Вы немного увлекаетесь, милорд, я…

Больше он не успел ничего сказать. Сыщик с быстротой молнии вскочил, раздался лязг металла – и страшное проклятие вырвалось из груди Спенсера.

– Вот настоящие браслеты для таких мошенников, как вы, мистер Спенсер! – спокойно заявил Пинкертон, с изумительной ловкостью защелкивая на руках мнимого графа Морбурга наручники специальной конструкции.

Все присутствующие были как громом поражены случившимся, а сыщик хладнокровно вытащил револьвер и направил его на ошеломленного преступника,

– Вы арестованы, Джерард Спенсер! Ни с места, или я вас убью!

Хладнокровное приказание Пинкертона и дуло револьвера заставили Спенсера покориться. Но он пришел в еще больший ужас, когда Пинкертон обратился к присутствующим со словами:

– Простите, господа, если я нарушил ваше веселье. Но я исполнял свой долг. Я – Нат Пинкертон, сыщик из Нью-Йорка, а этот человек – опасный брачный авантюрист и мошенник. Он украл у сына графа фон Морбурга его документы и воспользовался ими, чтобы втереться в ваш круг.

Присутствующие не верили своим ушам. А Спенсер, бледный как смерть, проворчал:

– Нат Пинкертон!.. Этот дьявол преследовал меня до самого Берлина!..

– До свидания, господа! – сказал сыщик. – Если кто из присутствующих пожелает отправиться со мной в полицию, то узнает там кое-какие интересные подробности!

Зольбах и еще один господин решили воспользоваться приглашением. Поступок сыщика был до такой степени смел, что никто не сомневался в правдивости его слов и даже не подумал вступиться за преступника, которого они знали лишь несколько дней.

– Идемте, Джерард Спенсер! К сожалению, я не могу сейчас же забрать вас с собой в Америку: вам сначала придется еще в Германии отвечать за попытку ограбления и убийства графа фон Морбурга. К счастью, ни то, ни другое не удалось совершить вашему сообщнику Вильяму.

Эти слова пали на голову Спенсера подобно удару молота. Молча, с поникшей головой вышел он за сыщиком из ресторана и был доставлен на извозчике в полицию. Около самого управления он пытался было бежать, но железная рука Пинкертона осадила его.

– Видите – то, что вы любезно писали мне еще в Нью-Йорке, не сбылось: мы все-таки встретились еще раз. И при новой встрече вы даже помогли мне устроиться камердинером к старому графу.

– Так это были вы! – прошипел Спенсер.

– Да, вы не узнали меня в наряде лакея, питающего слабость к спиртным напиткам…

Арестованный больше не разговаривал. Он понял, что на этот раз проиграл.

На следующий день Спенсер сознался во всем. Сначала он упрямился и отпирался, но когда в комнату судебного следователя вошел Пинкертон в сопровождении настоящего графа Тайно фон Морбурга, пришлось покориться.

Преступник вздрогнул, когда увидел графа. Барлок, которого привели в кандалах, также немедленно признал его. Спенсер бросил на сыщика взгляд, полный злобы, к которой, однако, примешивалось удивление и уважение.

– Как вы смогли обо всем узнать? – спросил он сыщика. Тот спокойно опустил руку в карман, вынул оттуда бумажку и показал преступнику. Это было меню гостиницы «Россия» в Филадельфии,

– Вы оставили это в Центральной гостинице в Нью-Йорке…

Спенсер выругался.

– В другой раз я буду осторожнее!

Пинкертон улыбнулся:

– Боюсь, что вам, мистер Спенсер, придется очень долго ждать другого раза!

Из признаний обоих преступников выяснилось, что все события происходили именно в той обстановке и в том порядке, как их выстроила проницательность Пинкертона.

Со своим сообщником, Барлоком, Спенсер познакомился в Чикаго. Он посулил ему златые горы и сделал его своим «лакеем» и соучастником преступлений. Барлок и сам к тому времени уже был матерым преступником, которого давно разыскивали правительства Соединенных Штатов и Англии.

Во время своих совместных скитаний они прибыли в Филадельфию и остановились в гостинице «Россия». Откровенность официанта, который проникся доверием к лорду, за какового выдавал себя Спенсер, навела их на мысль воспользоваться неожиданным открытием.

Пока мнимый лорд разговаривал с официантом, Барлок отправился наверх, в его комнату, открыл отмычкой сундук и похитил бумаги. Захватил он и деньги, не сказав о них Спенсеру ни слова (он только сейчас узнал об этом).

Спенсер совершенно не опасался преследования. Он знал, что сын старого графа никогда не обратится к своему отцу, даже если окажется в крайне бедственном положении, и поэтому преспокойно взялся за дело.

В Берлине он отыскал графа Бодо фон Морбурга и бросился ему в ноги, моля о прошении. Старик простил его, помирился с ним, и он стал играть роль хозяина в графском доме. Его план заключался в том, чтобы присвоить все наличное состояние старика, поручив лакею украсть деньги, и удрать потом со своей добычей.

Из своих брачных афер Спенсер признал очень немногие. Авантюру с мисс Кроудер он не мог не признать, так как в письме, посланном перед отъездом из Нью-Йорка Пинкертону, он сам подтвердил, что знаком с ней.

Спенсер и его сообщник были приговорены в Берлине – за попытку ограбить и убить старика – к восьми годам тюремного заключения. Кроме того, им «улыбалась» перспектива после отбытия этого наказания быть выданными Соединенным Штатам, где за все их многочисленные преступления им грозило по крайней мере десять лет каторги.

Поэтому Нат Пинкертон был совершенно прав, когда сказал Спенсеру, что ему придется долго ждать «другого раза»…

Граф Гайно фон Морбург помирился со своим седым отцом и сделался наследником несметных графских богатств. Нат Пинкертон отправился на родину, но по пути, когда он проезжал через Гамбург, ему довелось раскрыть в Германии еще одно загадочное преступление, к рассказу о котором мы и переходим…

Судовладелец и крупный коммерсант Балдуин Кинлей возбужденно шагал взад и вперед по своему кабинету.

Старик озабоченно качал своей благородно седой головой, и голубые глаза его мрачно смотрели из-под нависших бровей.

Наконец он остановился у окна, отдернул слегка в сторону тяжелые гардины и взглянул на шумную, полную деловой суеты главную улицу Нью-Йорка.

Перед его домом в этот момент остановилось несколько огромных подвод, перед которыми тотчас открылись ворота.

Подъемный кран был приведен в движение, и на подводах быстро начали нарастать целые горы тяжелых ящиков и тюков. Рядом с краном стояли двое служащих с тетрадями в руках, в которых они отмечали число зафрахтованных тюков. Когда подвода наполнялась доверху, ее место занимала следующая; сильные ломовые лошади отвозили нагруженные подводы к реке Гудзон, по которой товары доставлялись на баржах до Большого нью-йоркского рейда, где уже окончательно перегружались на большие океанские пароходы, которые в огромном количестве покрывали своими высокими мачтами и белыми парусами всю нью-йоркскую гавань, готовые к отплытию во все страны света.

Гордо поднял голову старик, увидев перед глазами эту картину – результат его трудов и таланта.

Он имел право гордиться, глядя на плоды своей кипучей деятельности, которая помогла ему превратиться из мелкого торговца в могущественного финансиста и судовладельца. Он был одним из главных тузов в торговом и судовладельческом мире Нью-Йорка и на всем Соут-стрит он не имел соперника по финансовому могуществу.

Но вот черты его лица нахмурились и он отошел от окна.

Мимо него внизу по мостовой проехал элегантный кеб. На заднем сиденье восседал ливрейный лакей, внутри экипажа развалился на подушках молодой человек с манерами истинного янки. По его толстому животу извивалась массивная золотая цепь от часов, а на полное безбородое лицо падала тень от изящной шляпы-панамы. Казалось, человек этот при проезде мимо дома Кинлея бросил надменный, злобный взгляд на окна финансиста.