Девушка вела «кадиллак» легко и непринужденно.

— Откуда у вас такая дорогая машина? — спросил я.

— Украла.

— Нет, правда.

— А вы не хотите узнать, как меня зовут? — ответила она вопросом на вопрос.

— Хочу. Как вас зовут?

— Матрена, — залилась девушка звонким смехом.

Видимо, и у нее в этот майский солнечный день было великолепное настроение.

— А если по-честному?

— Если по-честному, то Ксения. Устраивает вас такое имя?

— Вполне.

Мы выехали из города. Вдоль дороги с двух сторон встал густой лес. Встречные машины исчезли. Ксения нажала кнопку, и стеклянный люк в крыше «кадиллака» приоткрылся. В салон ворвался теплый весенний ветер.

— Куда вы меня везете?

— В одно место. — Она отбросила от лица прядь густых каштановых волос.

— Надеюсь, там можно будет посидеть и выпить чашку кофе.

— Не только посидеть, но и полежать.

Это что — намек? Я заволновался.

Ксения поминутно смотрела на меня. Что, впрочем, не мешало ей вести машину на сумасшедшей скорости.

— Вы всегда так быстро ездите?

— Не нравится? А я обожаю быструю езду.

В следующее мгновение мы чуть было не наехали на колесо, валявшееся посреди дороги.

Ксения едва успела вывернуть руль.

— Фу-у, — с облегчением вздохнула она. — Вот бы сейчас гробанулись! — Достав из кармана куртки большое красное яблоко, она вонзила в него острые белые зубы. — Хотите укусить? — предложила она мне.

— Давайте.

Ксения протянула надкусанное яблоко. Я тоже укусил. Прямо из ее рук.

Яблоко было сочное и сладкое.

И тут я понял, почему Ксения меня волнует. Она немножко похожа на Ирину. И как это я сразу не сообразил? Такие же каштановые волосы, такой же чувственный взгляд светло-зеленых глаз…

— Дайте еще откусить, — попросил я. — Из ваших рук.

Моя просьба ее так рассмешила, что она, расхохотавшись, на секунду выпустила руль, и мы вновь чуть было не впилились, на сей раз — в дорожный знак.

— Кусайте, — протянула Ксения уже почти огрызок.

Я с наслаждением откусил.

— Знаете, — сказал я, прожевав, — когда я был маленьким мальчиком, то в детском саду поцеловал одной девочке ногу. Уже тогда у меня был комплекс — женщина как госпожа. Теперь-то я понимаю, что всю жизнь подсознательно мщу женщину, чтобы стать ее рабом.

— Считайте, что вы ее уже нашли. — Ксения свернула на обочину и остановила машину. — Приехали.

Кругом ровным счетом ничего не было. Только пустынное шоссе и лес.

— Куда приехали?

— Куда, куда, — заглушила она двигатель. — Туда, где полежать можно. На кладбище. Не видите, что ли? — показала она рукой влево.

Я посмотрел. Действительно, кладбище. Деревянный, местами поваленный на землю забор. А дальше — кресты, памятники…

— Идемте прогуляемся. — Ксения вылезла из машины.

Я тоже вылез. Мы направились к железным воротам, которые были широко распахнуты.

Минут двадцать мы молча бродили между могилами, читая надписи. На кладбище было тихо. Изредка каркали вороны. Пахло сыростью…

На одной из могил горела свеча. Ксения остановилась.

— Мне сегодня ночью приснился страшный сон, — сказала она, глядя на свечу. — Словно бы я держу в руках толстую книгу в черном переплете. Как бы телефонный справочник. Только вместо номеров указан год смерти. И я во сне, зная, что сплю, листаю этот справочник. Все хочу себя отыскать… Но так и не нашла. — Ксения помолчала. — Мне кажется, со мной в ближайшее время что-то случится.

— Да бросьте вы, ей Богу, — поморщился я.

Все так хорошо начиналось, и вот — на тебе… Кладбище. Дурацкий сон с оттенком мистики.

— Нет, нет, — стояла она на своем. — Точно что-нибудь произойдет. Какая-нибудь гадость. Я редко ошибаюсь, особенно в неприятном.

— Ерунда все это. — Я обнял ее за плечи. — Давай лучше поцелуемся.

— Ишь какой шустрый, — прищурилась Ксения.

— Просто у меня сегодня сексуальное настроение, — сказал я как бы в свое оправдание.

— Ну, тогда давай.

Мы начали целоваться. Моя рука нащупала замочек «Молнии» на черных джинсах. Я потянул его вниз. Пальцы ощутили тонкие шелковые трусики и под ними бритый лобок.

— Перестань! — резко отстранилась Ксения.

— Почему?

Не ответив, она быстро пошла к машине. Я поплелся следом. Настроение опять испортилось. Как, впрочем, и хорошая погода. Небо заволокли тучи. Стал накрапывать дождик. А когда мы поехали обратно, по крыше «кадиллака» забарабанили крупные капли. Начался настоящий ливень.

До самого города Ксения не проронила ни единого слова.

Матери дома не было. На столе лежала записка.

«Тебе звонил Журавлев. Оставил телефон…» Далее следовал номер.

Я позвонил.

— Слушай, старичок, — не здороваясь, заговорил Журавлев, — у меня к тебе срочное дело. Ты не можешь через часок подгрести к гостинице «Северной», то есть к отелю «Северный Палас»?

Я сказал, что могу, и он, не прощаясь, бросил трубку.

— Этот твой Баварин какой-то чокнутый, — с ходу затарахтел Журавлев, едва мы только встретились. — Я, конечно, понимаю, знаменитость и все такое… Но всему же есть предел! Ты думаешь, когда я его сюда привез, он пошел на фуршет?! Черта лысого! Был форменный скандал. Народ-то собрался… И я же оказался крайним. Не сумел, видите ли, подобрать ключик к великому человеку. — Он на минуту замолчал, переводя дыхание.

— А я тут при чем?

— Понимаешь, старичок, главный задумал серию передач о Баварине. И первая передача — большое интервью с мэтром. Вот он меня и послал взять это интервью. Хочет, гад, лишний раз подставить. Ведь ему отлично известно, что Баварин отшил всех журналистов, которые к нему тут подкатывали…

— А что ты от меня хочешь? — все еще не понимал я.

— Пойдем вдвоем, а?! Может, при тебе он себя по-другому поведет.

— Ладно, — согласился я, хотя очень сомневался, что при мне Баварин станет вести себя по-другому.

Мы прошли сквозь стеклянные двери, которые открылись сами собой, и оказались в просторном холле с мягкими ковровыми покрытиями, зимним садом, представительным усатым портье и двумя крепкими молодцами в пятнистых комбинезонах.

Журавлева здесь, как видно, хорошо знали. Портье вежливо улыбнулся. Крепкие ребята пожали нам руки.

— Баварин у себя? — деловито спросил Журавлев.

— У себя, у себя, — с готовностью покивал портье. — Только он никого не велел к себе пускать. «Я, — говорит, — новый шедевр обдумываю».

Журавлев презрительно фыркнул.

— Сейчас поглядим, какой он там шедевр обдумывает.

Мы вошли в лифт. Журавлев нажал кнопку последнего этажа.

— Гостиницу купил местный долларовый миллионер, — стал объяснять он по дороге. — И переоборудовал ее по европейским стандартам. А за городом, прямо в лесу, целый санаторный комплекс строит. Здесь же недавно обнаружили жутко целебный источник. Скоро у нас будет настоящий курорт.

Лифт остановился. Двери открылись.

Перед нами был узкий коридор с выкрашенными желтой краской стенами. На дощатом полу лежала потрепанная дорожка.

— Это теперь такие европейские стандарты? — спросил я.

— Да нет. Последний этаж еще не переделывали. А Баварин отказался жить в дорогом номере. «Чем выше личность, — говорит, — тем скромнее ее желания».

Мы подошли к обшарпанной двери.

— Стучи, — приказал Журавлев.

Я постучал.

— Кто там? — раздался из-за дверей недовольный голос Баварина.

Я назвал себя и сказал, что пришел узнать насчет своего сценария, как мы и договаривались. Ответа не последовало. Я толкнул дверь, мы вошли. В нос сразу же ударил резкий запах давно не проветриваемого помещения.

Это был типичный гостиничный номер: кровать, кресло, стол… Входя, я случайно поддал ногой пустую бутылку. Бутылка покатилась.

Замызганный пол был усеян окурками.

А сам Баварин — выдающийся кинорежиссер, почетный председатель, заслуженный деятель и т. д. и т. п. — валялся на кровати в мятой одежде и грязной обуви. При нашем появлении он с трудом оторвал голову от подушки и окинул нас долгим блуждающим взглядом. Лицо его было опухшим и небритым — типичное лицо алкаша в период запоя.