Мара ожидала, что Родерик подхватит ее на руки и внесет в дом, но он вошел первым, и пока она с трудом взбиралась по ступеням на второй этаж, волоча за собой намокший плащ, ей были слышны сухо отдаваемые им приказы. Она направилась по галерее к своим апартаментам, но на пересечении с анфиладой комнат Родерик преградил ей дорогу.

— В это время ночи в моей гардеробной меня всегда ждет ванна, — сказал он. — Сарус как раз сейчас добавляет горячую воду. Я уступаю ее тебе.

Мысль о горячей ванне показалась Маре неотразимым соблазном.

— Спасибо за доброту, но я подожду, пока мне приготовят ванну в моей гардеробной.

— Я не могу этого позволить. Будь благоразумна.

— Я — само благоразумие. Ты же не пожелал видеть меня в своих апартаментах. Я не стану навязывать тебе мое присутствие.

Прибыли остальные: со двора донесся грохот колес по булыжнику, в вестибюле послышались возбужденные голоса. Родерик осведомился самым любезным и светским тоном:

— Ты предпочитаешь, чтобы тебя перетаскивали с места на место, перекинув через плечо, как мешок с мукой? Я готов услужить, но мне хотелось бы заранее знать, доставит ли это тебе удовольствие.

— Не говори глупостей!

— В таком случае ступай сейчас же ко мне.

В его голосе послышались хорошо ей знакомые властные нотки, часто звучавшие, когда он обращался к членам своей гвардии: обещание скорого возмездия за неисполнение или попытку оспорить его приказ. Было бы ребячеством противостоять его воле просто из упрямства. Мара прекрасно понимала, что, если уж Родерик пожелал видеть ее в своих апартаментах, он вполне способен привести ее туда силой. К тому же, подумала она, хотя ей было неизвестно, что им движет — может быть, чистый альтруизм? — было бы глупо с ее стороны упустить такую возможность добиться поставленной перед нею цели. И наконец, ее снова стала пробирать дрожь.

— П-прекрасно, — сказала она и, высоко вскинув голову, несмотря на предательскую дрожь, двинулась в прихожую, ведущую в его апартаменты.

Гардеробная представляла собой небольшое помещение, примыкавшее к спальне. Эту комнату специально сделали маленькой, чтобы ее легче было обогреть огнем, разожженным в камине. Посреди нее стояла так называемая поясная ванна — бронзовая, облицованная фарфором с рисунком в виде плюща, с высокой спинкой, на которую можно было откинуться. На подставке была выложена толстая махровая простыня, а к краю ванны прикреплена хрустальная мыльница с куском пахнущего сандалом мыла. На кресле рядом с ванной лежал халат темно-синего бархата с белыми отворотами и монограммой на груди. Шесть свечей, горевших в высоком напольном канделябре, составляли все освещение маленькой комнаты.

Мара повернулась, сыпля вокруг себя каплями воды с плаща. Она ждала, что принц оставит ее одну. Вместо этого он закрыл за собой дверь и подошел к ней, не сводя с нее задумчивого взгляда. Мара посмотрела на него с недоумением. Под глазами у нее залегли лиловатые тени от бессонницы и крайней усталости. Он решительно расстегнул на ней плащ, бросил его на пол, потом запустил руки ей в волосы и начал выбирать немногие оставшиеся в них шпильки.

— Что ты делаешь?

— Оказываю услугу.

— Лила мне поможет, если ты пошлешь за ней.

— Будет быстрее, если я сам это сделаю.

Его голос завораживал, тепло камина лишало ее воли. Призвав на помощь самый язвительный тон, Мара сказала:

— В этом нет необходимости.

— Сомневаешься в моем опыте?

— В твоих помыслах.

— Они чисты, как горный снег.

Он провел пальцами, как гребешком, по ее шелковистым черным волосам, расправил их у нее на спине, потом взял ее за плечи и повернул спиной к себе. Она почувствовала, как он нащупывает крючки платья.

Надо его остановить, твердил ей слабый голос рассудка. Она бы так и сделала… если бы могла найти в себе силы. Она его не понимала, не доверяла ему. Он был сложным человеком, с ним трудно было сблизиться, его трудно было по-настоящему узнать. А то немногое, что она успела о нем узнать, пугало ее. И теперь она дрожала не только от холода.

Родерик ловкими, уверенными движениями расстегнул крючки, нежно провел теплыми кончиками пальцев по ее позвоночнику. Ее кожа была так чувствительна, что каждое легкое прикосновение оставляло за собой обжигающий след. Mapa стояла неподвижно, почти ни о чем не думая, словно завороженная, пока не почувствовала, как он дергает за шнуровку корсета.

Она вздрогнула и отшатнулась, но его сильная рука, подобно удаву, обвилась вокруг ее талии, он быстро расшнуровал корсет и завязки, на которых держались нижние юбки. Только после этого он отпустил ее. Она резко повернулась к нему. Прочитав укор в ее глазах, он заметил:

— Непоследовательность — имя тебе, женщина. А может быть, нежная сцена обольщения, имевшая место позавчера, мне приснилась?

— Позавчера эта сцена тебя не прельщала. Что же изменилось с тех пор?

— Ошибаешься. Прельщала, еще как!

Позавчера что-то его удержало. Теперь он перестал сдерживать себя. Что же изменилось за это время? В душе у Мары зародилось подозрение — настолько ужасное, что у нее мурашки пошли по коже. Неужели он узнал правду?

Словно откуда-то издалека донесся стук в дверь спальни. Родерик бросил взгляд в том направлении.

— Это, должно быть, Сарус, — невозмутимо пояснил он. — Я выйду на несколько минут, мне надо с ним поговорить. Когда я вернусь, рассчитываю найти тебя в ванне. Если нет — раздену догола и сам брошу тебя в воду.

Он не шутил: на этот счет у нее не было никаких сомнений. На миг Мара застыла в нерешительности. Гордость и страх боролись в ней с острой потребностью в тепле и жестокой необходимостью завоевать расположение этого человека. Выбора у нее не было. Она торопливо выскользнула из своей промокшей одежды, перешагнула через сочащуюся влагой груду тряпок на полу и забралась в дымящуюся горячей водой ванну. Ее трясло от запоздалого шока. Она села так низко, что вода поднялась ей до плеч. Мокрые волосы поплыли по воде, развернулись веером и образовали что-то вроде черного кружевного занавеса, скрывшего от глаз белые полушария ее грудей. Обхватив себя руками, Мара закрыла глаза и прижалась лбом к коленям. Она сама не догадывалась, до какой степени замерзла, пока не погрузилась в теплую воду, и даже сейчас холод, поселившийся у нее внутри, был сильнее согревающей кожу воды.

— Вот, выпей это.

Подняв взгляд, она увидела склонившегося над ней Родерика. Под мышкой он держал пару сложенных одеял, в другой руке у него был маленький серебряный поднос, на котором стояли две большие серебряные чашки с какой-то дымящейся жидкостью.

— Что это?

— Об этом знают только Сарус и всевышний. Пей.

Одна лишь мысль о чем-то горячем оживила Мару. Она взяла чашку с подноса и поднесла ее к губам. Но стоило ей отхлебнуть глоточек, как она закашлялась. Питье оказалось таким крепким, что у нее перехватило дух. Родерик уже успел отойти от ванны, поставить чашку было некуда, разве что приподняться над краем, представ перед ним обнаженной.

— Можно подумать, — сказала она, задыхаясь, — что сюда намешали все известные в природе крепкие напитки, добавили сахара и подогрели.

— Довольно точное описание моряцкого пунша.

— Забери, — она протянула ему чашку.

— Только пустую.

Мара подумала, не бросить ли чашку на пол, но вместо этого оглянулась на камин, прикидывая расстояние. В чашке столько спирта… славный будет фейерверк.

— Осталась еще моя, — сказал Родерик, в точности угадав ее мысли. — Тебе она нужна больше, чем мне.

— Если это еще одна попытка меня разозлить, она блестяще удалась!

Он посмотрел на ее разгоряченное лицо, заглянул в мечущие искры серые глаза.

— Рад это слышать. Я собирался всего-навсего прогнать простуду.

— В самом деле? А потом? — Мара осторожно отпила еще один маленький глоточек.

— А потом принять ванну. Если, конечно, у тебя хватит сил ее покинуть.

Ответа не последовало. Она обдумывала его слова, потягивая адскую смесь и откинувшись на спинку ванны. Тепло разливалось по ее телу, по рукам и ногам. Страшное напряжение, сковавшее ее, стало постепенно уходить. Но Мара чувствовала себя усталой, страшно усталой. Ее мозг был не в состоянии обдумать внезапную перемену, произошедшую с Родериком. Ей уже было все равно. Он отошел и остановился где-то у нее за спиной. Судя по звукам, она решила, что он добавляет поленья в камин. Пламя трещало и брызгало искрами, наполняя комнату своим теплым светом. К аромату сандалового мыла примешивался стоявший в воздухе густой запах дыма и горячего воска.