Значит, не надо двигаться; надо отдаться этому спокойному полубессознательному состоянию… Она была под действием наркотиков и какое-то время пролежала неподвижно. Подсознательно она понимала, что может умереть, если не будет двигаться, но у нее не было ни желания, ни энергии, чтобы спасти себя. Эта жара невыносима, подумала Элис. Затем мучительно медленно в ее одурманенном сознании сложилась другая связная мысль: она не загорает на пляже. Она находится в своей мастерской.

Эта мысль испугала ее, хотя она не понимала почему. На нее накатывалась волна страха, смешанного с болью и тошнотой. Но даже для того, чтобы испытывать страх, необходимо слишком много усилий, поэтому лучше вообще ничего не чувствовать. Но когда она уже была готова вновь погрузиться во тьму и спокойствие, в ее голове сформировалась еще одна мысль, вернее, это не было мыслью — скорее, ощущением всепоглощающего ужаса.

Уолтер!

Это имя эхом отдавалось в ее голове, оттеняя звон колоколов, громко предупреждающих о приближении смерти. Она знала, что сейчас самым важным в ее жизни было пошевелиться, сбросить смертельную соблазнительную дремоту, однако ничего не могла с собой поделать.

Уолтер.

С усилием, от которого пот окатил все ее тело, Элис открыла глаза.

Она увидела цементный пол. Так и есть, подумала она, и ее глаза стали вновь закрываться. Она была права. Она не лежала на пляже, она находилась в мастерской.

Уолтер…

Все еще не понимая, почему так важно было сделать это усилие, Элис вновь заставила себя открыть глаза. Она лежала на полу своей мастерской со связанными изолентой руками и ногами. У нее вырвался инстинктивный крик ужаса, но крика не было слышно, потому что ее рот тоже был заклеен лентой.

Ее сильно затошнило, но какой-то остаточный инстинкт самосохранения предупредил ее, что она должна сдержаться. Ее рот был заклеен, и, если бы ее вырвало, она бы просто задохнулась. Закрыв глаза, Элис ждала, пока пройдет тошнота. Затем, крайне осторожно, она рискнула открыть глаза в третий раз.

На этот раз ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы определить свое положение. Она лежала под верстаком, лицом к маленькой печи для получения жидкого стекла. Печь была зажжена, поняла она; огонь ревел вовсю, именно этот звук она в полубреду приняла за рокот океанских волн.

Температура внутри стеклоплавильной печи обычно достигала пятисот градусов и даже больше; лежать так близко было невыносимо. Ее печь была новой, хорошо изолированной; можно было надеяться, что пожара не случится. Самое худшее, что ей угрожает, — это тепловой удар. Но ведь скоро должны появиться Алан и Тед, они спасут ее!

Если только печь не взорвется раньше.

С неожиданным спокойствием, рожденным сознанием того, что ее жизнь висит на волоске, Элис подумала, что ее новая печь защищена от многого, но не от попытки умышленной диверсии. Уолтер получил инженерное образование и наверняка сообразил, как снять терморегулятор и отключить другие контрольные механизмы, не допускающие опасный перегрев печи. Есть ли лучший способ устроить убийство своей сводной сестры, чем дать ей умереть от несчастного случая? Вероятно, он снял защитные устройства, включил печь на полную мощность и удрал, чтобы обеспечить себе железное алиби на момент, когда печь взорвется.

Окончательно придя в себя, Элис поняла, что это, судя по температуре в мастерской, произойдет очень скоро. В любую минуту одна из трубок, связывающих печь с источником питания, может расплавиться, газ просочится в помещение, и студия взорвется, причем пожар охватит и добрую половину улицы. Уолтеру можно было не беспокоиться, что следователи обнаружат следы наркотиков у нее в крови или изоленту, которой связаны ее ноги и запястья. Если печь взорвется, для нее не надо будет заказывать гроб: следователь, производящий дознание, наверняка будет несколько дней выискивать ее обгоревшие останки.

Дудки! — решила Элис. Растущий в ней гнев возвращал силы. Она не такая идиотка и не собирается лежать здесь и ждать, когда ее разорвет на куски.

Решить, что надо спасаться, было легко. Сообразить, как это сделать, — гораздо сложнее. Она обнаружила, что связана слишком туго, чтобы перемещаться по полу на локтях или с помощью ног. Не могла она и перекатиться к входной двери: между верстаком и раскаленной печкой было слишком мало места, чтобы развернуться, и она неизбежно ударилась бы об нее. Делать нечего, она должна попытаться разрезать изоленту. Только бы дотянуться до острых инструментов на верстаке!

Тяжело дыша, обливаясь потом и давясь кляпом, Элис согнулась и с трудом перевернулась на живот, поджав под себя ноги. Ее лоб упирался в пол, бедра были приподняты, и она попыталась втянуть воздух через нос. Но тут же почувствовала такой приступ рвоты, что сразу перестала двигаться.

Тебя не стошнит, приказала она себе. Ты выдержишь.

На мгновение ей показалось, что желудок и ноги отказываются повиноваться ей. После нескольких мучительных секунд тошнота отступила, и Элис принялась тихонько раскачиваться всем телом, пытаясь дотянуться до стула связанными кистями рук. Наконец ей это удалось. Опираясь на стул, она смогла положить подбородок на край верстака и наполовину выпрямиться. Слава Богу! Изготовленные по заказу сверхпрочные ножницы для резки расплавленного стекла лежали на обычном месте рядом с граверным колесом.

Теперь нужно было спешить: ведь возможность спасения была так близка. Элис судорожно схватила ножницы, но действовать со связанными руками, было очень трудно. Ей все-таки удалось раскрыть ножницы и осторожно провести одним концом по ленте, которой был заклеен ее рот. Лента оставалась приклеенной к лицу и волосам, но теперь, по крайней мере, она могла дышать и через нос и через рот. Наслаждаясь этой маленькой победой, Элис несколько раз втянула в себя горячий, пахнущий сухим деревом воздух.

Теперь осталось разрезать прочную изоляционную ленту, которой были связаны ее руки и лодыжки. Казалось, что рев печи стал громче; Элис чувствовала, что температура в мастерской поднялась еще выше. С нее градом катил пот, ножницы выскальзывали из нетвердых связанных рук, но она втыкала их в ленту, кромсала ее и, благословляя их прочность, постепенно перепиливала путы.

К тому времени, когда ей удалось разрезать последний ряд ленты, она уже ничего не видела из-за катящегося по лицу пота и была близка к обмороку. Из последних сил Элис поднялась и побежала к входной двери, одновременно плача и смеясь от облегчения. Она спаслась! Она одержала победу над Уолтером собственной силой воли, изобретательностью и отчаянной решимостью! Элис ухватилась за ручку двери и потянула ее.

Ничего не получилось. Дверь не поддавалась.

Не волнуйся, приказала она себе. Не паникуй. Она подбежала к двери, ведущей в гараж, и повернула ручку. Эта дверь также упрямо не открывалась.

Элис побежала обратно к входной двери и начала изо всех сил дергать ее, готовая вот-вот впасть в истерику. Она могла выбраться только через двери! Окна ее студии располагались на уровне земли, но на них были крепкие металлические решетки от взломщиков, и если она не сможет открыть дверь, то окажется в ловушке.

Слезы текли у нее по щекам, пока она в отчаянии колотила в дверь. Поверхность двери была обжигающей, и она поняла, что стальная пластина вокруг замка, должно быть, расширилась от жара. Все ясно: дверь перекосило и заклинило в коробке. Но от того, что она поняла, в чем дело, ей не стало легче. Дверь можно было выбить только снаружи, но для этого ей нужен был кто-то с ломом или кувалдой.

Ну что ж, надо иметь мужество признаться себе, что все кончено. Элис боролась с искушением погрузиться в успокаивающее бессознательное состояние. Какой был смысл бороться дальше? Уолтер выиграл. Она умирает.

Прости, Алан! — извинилась она про себя. Видит Бог, я очень сожалею, что так неверно судила о тебе…

Она закрыла глаза и подумала о Теде. Теперь, когда уже ничего нельзя было изменить, она осознала, как горько сожалеет обо всех радостях, которые не успела разделить с ним, обо всех открытиях, которые они уже никогда не сделают вместе. Она так хотела бы увидеть его еще раз! Не для того, чтобы признаться ему в любви, а чтобы сказать, как он ей нравится, как она наслаждалась его обществом… С Тедом было прекрасно в постели, но, Боже мой, с ним вообще было прекрасно! И она ведь почти ничего не знает о нем. Ей хотелось узнать, любит ли он Вивальди или «Роллинг стоунз», или и то и другое. Ей было интересно, хорошо ли он играет в слова… Так много ей не суждено узнать о Теде!