Она снова захохотала, и щеки ее залились румянцем самого прелестного розового цвета.

– Если бы я не боялась удариться о лед… э-э… местом пониже спины, я бы влепила тебе пощечину за столь дерзкое замечание, Доминик Мэллори.

Он пожал плечами, и они заскользили вдоль берега озера, описывая большой круг.

– Дорогая, я просто хочу отвлечь тебя от мыслей про лед и про коньки. Если не думать об этом, научишься быстрее.

Она вскинула подбородок, но тут же крепко вцепилась в мужа, чтобы сохранить равновесие.

– Поверь мне, Доминик, дискуссия вроде той, что ты хотел мне навязать, вряд ли поможет мне лучше удерживать равновесие. О чем бы еще поговорить, а?

Он ухмыльнулся:

– Что ж, расскажи мне о себе.

Она нахмурилась и покачала головой:

– Это не так уж интересно.

– По-моему, очень даже интересно. Что за люди были твои родители? Я ведь не знаю о тебе совсем ничего. Знаю только, что ты лишилась в детстве родителей.

Он внимательно посмотрел на жену, но она тотчас же отвела глаза – словно боялась взглянуть на него. Потом вдруг выпустила его руку, оттолкнулась и покатилась по льду самостоятельно. Но тут же упала и поморщилась от боли.

– По-моему, мы накатались достаточно для первого раза.

Доминик подъехал к жене и протянул ей руку. Подняв ее на ноги, привлек к себе и прошептал ей на ухо:

– Почему ты так испугалась?

Она внезапно побледнела, но на сей раз не стала отталкивать его.

– Я… я вовсе не испугалась. Просто все это совсем не интересно и…

– Ложь. – Он покачал головой, и она снова отвела глаза. – Что ты скрываешь, Кэт?

Она судорожно сглотнула и уставилась на свои ботинки. Наконец подняла глаза и проговорила:

– Это очень тяжелая для меня тема.

Никто лучше его не смог бы понять такой ответ. Разговоры о родственниках – они причиняют ужасную боль. И все же ему очень хотелось услышать ее историю. Возможно, он даже расскажет ей кое-что о себе. И может быть, они смогут найти утешение друг у друга.

Но он тотчас же запретил себе думать об этом. Да и как такое могло прийти ему в голову? Ведь он почти не знал эту женщину. Попытаться сблизиться с ней? Какая нелепая идея! Он уже давно усвоил: доверчивость и чувствительность делают мужчину слабым.

– Думаю, ты сможешь проехать несколько кругов одна, – сказал Доминик, отъезжая от жены на несколько шагов.

Она широко раскрыла глаза:

– Но я… я думала, что ты поможешь мне.

Он покачал головой, подавив чувство вины, кольнувшее его в сердце.

– Нет, Кэтрин. Думаю, ты сама прекрасно справишься.

Какое-то мгновение она просто смотрела на него, и на лице ее было до странности бесстрастное выражение. Затем кивнула – как если бы вдруг что-то поняла – и заскользила по направлению к берегу. Прочь от него.

Ему следовало бы почувствовать удовлетворение, однако никакого удовлетворения он не испытал.

Кэтрин расправила пальцами старинное украшение – букет искусственных шелковых цветов – и тихонько вздохнула. Она очень беспокоилась из-за того, что их гостю, возможно, не понравится дом Доминика. И еще ее огорчало, что муж не дал ей достаточно денег на обустройство Лэнсинг-Сквера. Что ж, если их жилище покажется барону Мелвиллу жалким, то виноват в этом будет сам Доминик.

Снова вздохнув, Кэтрин отвернулась от своего букета. Ее муж совершенно не интересовался поместьем. И почему-то ее это очень угнетало. Хотя, казалось бы, ей следовало радоваться… Ведь она давно уже решила: ей надо устроить все так, чтобы муж перестал интересоваться ею. А совместное проживание в таком поместье, как Лэнсинг-Сквер, мало способствовало осуществлению этого плана.

Если бы они поехали после свадьбы в Лондон, Доминик, вероятно, очень скоро вошел бы в прежнюю колею и зажил точно так же, как жил до женитьбы. А она бы смогла вернуться к своему прежнему образу жизни. И никаких жарких споров. Никаких неприятных разговоров и неловкости, когда приходится обходить молчанием свое прошлое. Если бы муж нашел себе новую любовницу – а она нисколько не сомневалась, что нашел бы, невзирая на все его уверения в обратном, – не было бы больше и страстных ласк по ночам.

Последняя мысль исторгла у нее громкий стон.

– Должен признаться, ты меня удивила.

Кэтрин подняла глаза и увидела предмет своих раздумий – муж стоял, облокотясь о перила лестницы, ведущей в холл. Одного взгляда на Доминика было довольно, чтобы сразу стало так хорошо, как бывает, когда не спеша, с наслаждением принимаешь горячую ванну после дня, проведенного на холоде. Он был в белом крахмальном галстуке и в новом сюртуке – такой красивый, что она почти забыла, что это дьявол, а не человек. Он был даже гладко выбрит – обычно его подбородок и щеки украшала щетина, – и от него исходил запах дорогого мыла и восхитительно вкусный запах мужского тела.

Она заставила себя не думать о физической близости и изобразила жизнерадостную улыбку.

– Я тебя удивила?

– Ты многого сумела добиться. – Доминик выпрямился и приблизился к ней. Она же с трудом подавила желание припасть к его груди. – А холл выглядит просто изумительно, – продолжал он. – И я заметил, что ты переставила мебель в гостиной.

Она нахмурилась. И он еще имеет дерзость делать комплименты, хотя отказался дать ей денег на обустройство дома?

Скрестив на груди руки, Кэтрин проговорила:

– Что ж, тут есть чему удивляться, если учесть, какими средствами мне пришлось обходиться.

Он взглянул на нее и улыбнулся примирительно, от чего ее раздражение только усилилось.

– Кэт, я сейчас не в настроении ссориться.

Кэт. Он называл ее Кэт только тогда, когда хотел добиться от нее чего-нибудь. Или довести ее до исступления. Или в постели. По спине у нее пробежали мурашки.

– Ну так не ссорься, – ответила она, стараясь не отвлекаться от темы и не думать о том, какие у него сумрачные глаза. Или о том, как пристально эти глаза смотрят на нее. – Дай мне необходимую сумму на реставрацию и обновление дома. Обещаю тебе, ты не пожалеешь о потраченных деньгах.

Доминик тотчас же нахмурился, и она затаила дыхание в ожидании его ответа.

– Мы уже поговорили об этом. Хватит! Я не имею ни малейшего желания…