Уже готов был выстрелить Свен; уже Вейдемир, скрепя сердце, собирался обратиться к герцогу с вызовом. Но Оттар Железная Перчатка опередил их обоих: он сам направился в сторону вассала и его дружины… одновременно уходя от выстрела.

— Это все твои люди? Почему так мало? — накинулся герцог на владетеля Грифондола, — нужно больше… где наемники? Где ополчение? И где вассалы, наконец? Неужели нельзя было собрать войско хотя бы вполовину того, что было на Ржавом Поле? Мы не на прогулку собираемся: эта война…

— Эта война — не моя! — отвечал, перебивая, Вейдемир. Из его благородных уст эта фраза прозвучала как нельзя дерзко.

Размахнувшись, Оттар ударил вассала по лицу.

— Эта война нас всех, нахальный полудурок! — прорычал он, — либо люди — либо демоны и их прислужники, третьего не бывать. Попробуешь сейчас отойти в сторонку, и завтра твое княжество выкосит Мор… или что похуже. К тому же ты присягнул мне на верность. Забыл? Поклялся отдать жизнь за меня!

Именно в этот момент Свен решил, что более подходящего случая уже не представиться. Стрела из его арбалета наконец отправилась в свой недолгий полет… и закончила бы его не иначе как в виске герцога Торнгардского, не успей тот рухнуть на землю. Вернее, не подоспей к его светлости один из близстоящих воинов. Завидев летящую стрелу, тот молнией рванулся к Железной Перчатке, отталкивая герцога и сбивая с ног.

А вот вассалу повезло меньше… вернее сказать, не повезло совсем. Еще мгновение назад Вейдемир чувствовал внутреннее облегчение и даже некоторую радость оттого, что сюзерен сам дал ему повод для дуэли. Однако радость эта улетучилась сразу, как только с болью и немалым удивлением князь обнаружил арбалетную стрелу у себя в плече. А затем и стремительно разраставшееся кровавое пятно на рубахе из зеленого бархата.

Теряя сознание от боли, Вейдемир успел ухватиться за последний, явившийся ему образ: огромного черного паука, раскинувшего сети повсюду, до самого горизонта. Голова у этой твари была совсем не паучья, а словно бы снятая с человека… с человека по имени Леннарт Кольм.

Тем временем, Свен успел понять, что не только потерпел неудачу, но и обнаружил себя. А поняв — поспешил покинуть занимаемую крышу, в то время как вслед ему рванулось не меньше десятка стрел… и еще больше любезностей, среди которых «волосатый червяк» было самым безобидным. Уходил убийца, ловко перескакивая с крыши на крышу, благо чем больше город, тем теснее стоят в нем дома. Грифондол же был действительно велик: наверное, второй после Кронхейма город королевства.

Разумеется, стрелами и бранью преследователи себя не ограничили: Свен видел, как воины князя и герцога растекаются живыми ручейками по улицам. Видел, но не особенно волновался на сей счет — потому как продолжал владеть инициативой. И потому что знал, сколь легко будет затеряться в таком большом городе — легче чем мухе в походном котле.

Не спешили давать повода для волнений и противники молодого убийцы. Во-первых, они так и не решились лезть на крышу… на одну из тех крыш, по которым перемещался Свен. Во-вторых, назвав его «волосатым червем», северяне и княжеские ратники, сами того не ведая, зацепились за самую ненадежную из примет — даром что самую броскую. И лишить преследователей этой приметы посланник Гильдии Убийц намеревался как можно скорей.

Остановившись у края очередной крыши, Свен не стал перепрыгивать на следующую. Вместо этого он сдал назад и незаметно от преследователей проскользнул в окно. Оказавшись в комнате (на счастье, пустой), убийца первым делом нашел сундук с вещами, откуда, порывшись, извлек серый бесформенный балахон.

Напялив это нелепое одеяние, Свен стал похож не то на проповедника, не то на попрошайку или просто на городского дурачка. Именно последнему образу он решил отдать предпочтение после того как забрел на кухню и попытался избавиться от длинных прядей с помощью ножа. Получилось неровно и подчеркнуто грубо — так ведь с юродивого и взятки гладки.

Оставалось лишь довершить образ, дабы окончательно сбить преследователей со следа. Что Свен и сделал, выходя из дома неровной походкой и непрерывно хохоча. Прохожие бросали на него удивленные и презрительные взгляды; с брезгливостью во взорах покосились на чучело в балахоне и двое княжеских ратников.

«Ничего-ничего, — подумал Свен, — еще посмотрим, кто здесь дурак!»

Лично себя человек из Гильдии Убийц таковым не считал — и потому не надеялся, что сей жалкий маскарад убережет его надолго. Внешность требовала куда более разительных изменений; ради них Свен и двинулся вдоль по улице в поисках ближайшей цирюльни.

Сознание то совсем покидало князя Грифондола, то вновь начинало теплиться — и тогда картинки из реального мира чередовались с бредовым видением огромного черного паука. Паук опутывал сетями всю страну, виденную словно бы сверху, с самой высокой башни: паутина свисала с каждого дерева, дома или замка. Да что там, Вейдемир и сам угодил в смертоносные сети; угодил добровольно, когда решил предать собственную клятву. Угодил — и потому лежит теперь, обездвиженный путами; умирает…

Лапы огромного паука почему-то заканчивались когтями: на каждой было по одному когтю, почему-то похожему на клинок Перста Кроворукого. Меча, коему не было места среди благородных собратьев, ибо не служил он для подвигов и защиты слабых, а лишь венчал лапу чудовищной вероломной твари. Паука с человеческим лицом; паука, на сделку с которым Вейдемир пошел — и ради чего? Неужели ради того чтобы паутина темных культов душила королевство и впредь? Или чтобы поквитаться с герцогом за собственную попранную гордость… за глупую гордость властолюбивого юнца, возомнившего, будто может по собственному капризу решать судьбу королевства? Ведь чем был тот поход южан к чужому для них Ульвенфесту, если не капризом?

«Погиб за демонопоклонников, — хотел подумать, но на деле едва слышно пробормотал князь, — да из-за дури молодецкой… нечего сказать, хорошо на могиле напишут!»

— Он бредит, — молвил на этот счет герцог Оттар, как раз зашедший в покои вассала.

— Он обречен, — ответил, не то поясняя, не то просто указывая на главное, княжеский лекарь.

— То есть как это — обречен? — рявкнул на него герцог, и лекарь вздрогнул, — что, из-за какой-то… одной стрелы?..

— Рана слишком глубока, — врачеватель развел руками, — стреляли с толком, умело.

«Еще бы, — про себя отметил Оттар, — целили-то в меня. И я даже догадываюсь — кто».

В безнадежном положении вассала, даром что дерзкого, владетель Торнгарда чувствовал и свою вину — ибо понимал… ну или догадывался, по крайней мере, что та роковая стрела предназначалась отнюдь не князю. Не Вейдемиру, который теперь умирал именно потому, что его сюзерен остался жив.

Были у герцога причины беспокоиться за жизнь вассала и по соображениям другим, сугубо практическим. Смерть князя ставила под вопрос сам союз Оттара с Грифондолом — союз, бывший для владетеля Торнгарда чуть ли не столь же ценным, как и собственная жизнь.

Герцог уже справился насчет возможных наследников Вейдемира, и узнанное его отнюдь не порадовало. Почти наверняка после смерти князя Грифондол достанется старшей сестре Кире, отданной замуж за барона Равенхолла — одного из вейдемировых вассалов.

Оттар не сомневался, что чета из Равенхолла возрадуется подобному «подарку судьбы»: княжество ведь обширно и богато, да к тому же дает немалый вес при королевском дворе. Только вот рады ли будут наследники довеску в лице навязанного брату союза — герцог в том сильно сомневался. Кира не напрасно была прозвана Каменной Дамой: если она сядет на престол, вместо союзника-вассала торнгардский владетель вполне мог обзавестись и врагом. Точнее, еще одним из многих врагов.

Да, войско Оттара покамест сильно — только вот любому войску нужно есть и пить, а оружие со снаряжением хотя бы чинить. Без всех этих мелочей даже на гостеприимной грифондолской земле северная рать долго не протянет. Герцог это понимал и потому искренне желал Вейдемиру остаться в живых.