Это был порох, украденный у турецкого экипажа. Этот Попович оказался хитрым и весьма проворным малым. Дабы убежать с галеры, он прикинулся, что хочет стать мусульманином, принял ислам, но по-настоящему переходить в эту веру даже и не собирался. Зато таким хитроумным способом заслужил для себя доверие Апты-паши. На галере Попович пользовался полной свободой передвижения, исполняя должность эконома. Апты-паша поручал ему заведовать съестными припасами, назначенными как для его личного стола, так и для продовольствия турецких солдат и невольников. Посему Микула в любое время расхаживал по палубе без цепей, и только на ночь его заковывали.

Пользуясь своим положением, Микула по заданию Семеновича уже давно начал украдкой приносить мешочки с порохом, которого собралось до 40 фунтов. Порох хранили среди мешков с сухарями, где его никто не замечал. В середине ноября галера, с шестью другими, снялась с якоря и поплыла в Стамбул.

— Нам в Стамбул нельзя, — заволновался Кмитич, обращаясь к Семеновичу, — сразу секир-башка!

— Пока для бунта время не наступило. Ничего не готово. Мало пороха. Придется ждать и молиться…

И вот галера в порту Стамбула… Однако молитвы, похоже, помогли. Узнав, что Апты-паша напал на греческое судно, султан, даже не подозревая, кто находится на борту его галеры, приказал задержать и привести в кандалах непослушного капитана. Султан Мехмед вообще находился в плохом настроении, а тут еще этот… Когда Мехмед разговаривал по поводу судьбы Кмитича с Михалом Радзивиллом и женой оршанского князя, он уже знал о побеге из ямы всех заключенных, включая и самого Кмитича. Но когда султану об этом сообщили, он не особо расстроился. «Далеко не уйдут, глупцы», — усмехался правитель Турции. Досаду вызывало лишь то, что Кмитич сам, собственными же руками пододвинул плаху себе под голову. «Неужели с ним ничего не выйдет?» — начинал сомневаться султан… Но прошел день, второй, третий… Беглецы словно в воду канули.

— Может, в самом деле, утонули? — предполагал великий визирь.

— Ищите! Да казните тех, кто их охранял! — приходил в ярость Мехмед…

Прознав про ярость султана, Апты-паша в полночь снялся с якоря, распустил все паруса и отправился в путь по уже знакомому Кмитичу проливу Босфора, держа курс на юг. Остальные шесть галер получили приказ на другой день следовать за ним в Наполи-ди-Романия, где паша предполагал провести зиму и заключить выгодные торговые сделки с купцами этого города. Когда галера Кмитича достигла Мраморного моря в двух милях от Стамбула, капитан Семенович решил-таки, что им предоставился хороший случай наконец-то освободиться из плена, раньше, чем они надеялись. Было решено ускорить исполнение своего предприятия, пока их не настигли остальные шесть галер.

Быстро переговорив между собой, русины и донцы приготовились: каждый запасся кто камнем, кто лопатою или топором, некоторые же припасли сабли и спрятали их между скамьями. Сабли в ту ночь раздал испанец Сильвестр, юноша из Андалузии, якобы мусульманин, но, похоже, в душе оставшийся преданным католиком. Апты-паша считал Сильвестра искренним и убежденным ренегатом, между тем как юноша продолжал презирать захвативших его в плен людей, памятуя своих убитых товарищей. Как только сгустились сумерки и азиаты улеглись на ночлег, Сильвестр лег между ними, притворяясь спящим.

А в это время Кмитич, который был прикован цепью к первой скамье, начал фитилем поджигать порох, лежа под ней. Семенович лег так, чтобы заслонять Кмитича. Чтобы все думали, что он просто отдыхает, лежа на боку, капитан тихо затянул какую-то морскую незнакомую Кмитичу песню… Порох уже был подложен под доски в кормовой части галеры, под помещение, где ночевал сам Апты-паша и с ним тридцать пять военных моряков. Шесть турок были расставлены на ночь по галере в качестве часовых. Один их них и обратил внимание, что под скамьей капитана Семеновича что-то блестит.

— Не олду? — египтянин приблизился к скамье, вытаскивая свой острый ятаган.

— О сэн йапмак? — спросил он на не очень хорошем турецком, интересуясь, что же там происходит.

— Дэн думан! Дэн думан! — крикнул в ответ Семенович, объясняя по-турецки, что хочет закурить.

Часовой, что-то пробормотав по-арабски, отошел. Ответ Семеновича его удовлетворил полностью. Однако это не спасло заговорщиков. Кмитич отчаянно пытался запалить порох, но тот не загорался: отсырел.

— Черт! Все пропало, Алесь! — в ужасе повернулся Кмитич к Семеновичу, понимая, что их попытка взорвать галеру сегодня полностью провалилась. И неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не Сильвестр.

— Ке паса? — юноша приблизился к скамейке, опустившись на корточки.

— Порох мокрый! Не зажигается! — стал объяснять ему Семенович. Сильвестр тут же скрылся и вновь появился, неся в тряпке тлеющие-угли.

— Канлы кемюр, канлы кемюр, — повторял Сильвестр, протягивая тряпку с углями.

— Дзякуй, хлопец! — обрадовался Кмитич. — Может, сейчас сработает…

Кмитич бросил угли вниз, в то место, где был заложен порох. Все тут же кинулись прятаться под лавки. Гремящая от нетерпения тишина сменилась рванувшим уши взрывом. В тихой южной ночи ярко блеснул оранжевый столб, разбрасывающий доски и турецких наймитов. Содрогнулась вся галера от киля до кончика мачты. Крикнули в ночи испуганно чайки. И вот уж не чайки, а люди кричат: азиаты, горящие, сбивающие пламя, сбрасывая загоревшиеся плащи и чалмы, бросались в воду… Двадцать шесть человек турецкого экипажа убило взрывом, больше, чем рассчитывали Семенович и Кмитич.

Среди смятения и криков, проснулся в тревоге и Апты-паша. Он выбежал на палубу исполненный ярости и стал громко браниться.

— Ах вы, христианские собаки! А ну не трогаться с места, изменники! — крикнул он, размахивая своим кривым малайским крисом. В отсветах рыжего пламени Апты-паша смотрелся как выскочивший из преисподни демон.

— Сидеть смирно! — направил он ствол своего длинного пистолета на казаков и выстрелил. Один казак с криком, схватившись за плечо, упал на доски палубы.

Но русины похватали камни, сабли и все, что попадалось под руку и храбро бросились на турок с криками:

— Бей нехристей!

В это время Кмитич с саблей в руках налетел на самого Апты-пашу. Тот выхватил из-за широкого белого кушака второй пистолет и наставил на полковника. Однако сделать выстрел не успел. Коротким ударом сабли снизу вверх Кмитич выбил пистолет из рук паши, а затем рубанул его «сенаторским» ударом, и пока турок корчился, спихнул его ногой в воду, перебросив через низкий фальшборт. Глядя, как по воде пошли круги, Кмитич плюнул вслед, процедив:

— Сам ты собака! Проклятый нехристь!

Но схватка еще не закончилась. Кмитич поднял пистолет паши и поспешил на помощь своим товарищам. Повсюду звенела сталь, где-то ухнул тюфяк, высекая искры в ночи, бились на саблях казаки с людьми Апты-паши, и раздавались громкие крики на арабском, турецком и на русском, еще пару раз прозвучали глухие выстрелы тюфяков.

— Вперед! Наша галера, хлопцы! Наша! Бей басурман! — кричали казаки и русины… Турок, впрочем, осталось явно мало — человек десять, не более. Они пятились, теряя раз за разом своих людей.

Вжиг! Вжиг! То в воздухе засвистели стрелы. К счастью, турки так и не смогли пустить в дело все свои луки, ибо тетивы их были уничтожены горящими углями, падавшими из пылавших кают, так что всего два или три лука остались годными к стрельбе. Но разящие и ранящие стрелы не остановили русин. Вся кормовая часть галеры была обагрена кровью, завалена оторванными взрывом кусками тел либо отсеченными окровавленными головами и руками, которые русины спешно и брезгливо скидывали за борт в море. В это же время спасающиеся от клинков русин турки прыгали за борт сами. В темноте белыми сполохами мелькали брызги от их падений в воду…