Старший сделал знак одному из помощников. Тот молниеносно налил стакан. Шумакова спокойно открыла баночку, накапала лекарство в стакан с водой и, тяжело вздохнув, сделала глоток. Чекист осмотрел баночку с лекарством, на которой было написано «Капли Зеленина», и отложил в сторону.

– Какие мы, оказывается, впечатлительные, – хмыкнул оперативник.

– Что вы хотели узнать? – положив ногу на ногу и откинувшись на стуле, спросила Шумакова.

– Подтверждаете ли вы слова Ищенко? Шумакова собралась что-то ответить, но горловой спазм помешал ей это сделать. Пена выступила из угла рта, и она молча повалилась на ковер. Чекисты бросились к ней, но было поздно.

– Отравилась…

– Вот сука!

Ищенко не верил своим глазам:

– А я ведь думал, она шутит, говоря, что отравится, если я проболтаюсь. Как же она свою нынешнюю жизнь презирала…

Заседание в Кремле подходило к концу. Вел заседание Шумаков:

– …Так что запомните, товарищи, это должна быть лучшая демонстрация за все годы Советской власти. Лучшая! Все свободны.

Народ поднялся и начал расходиться. Когда людской поток схлынул, в приемную Шумакова вошли Шапилин и три человека в штатском.

– У себя? – холодно спросил Петр Саввич.

– У себя, – удивленно ответил секретарь и приподнялся из-за своего стола.

Шапилин и сопровождающие его люди направились в кабинет Шумакова.

– Товарищ Шумаков в комнате отдыха, давайте я предупрежу, – засуетился секретарь.

Шапилин отстранил его тяжелой рукой и со зловещим сарказмом произнес:

– С сегодняшнего дня у товарища Шумакова будет много возможностей отдохнуть.

Заведующий особым сектором ЦК вошел в кабинет Шумакова, а трое его спутников без всяких объяснений принялись открывать шкафы и ящики столов. Шумаков, ошеломленный бесцеремонностью вошедших, вскочил, попытался что-то сказать, но так и не смог. Шапилин подошел к нему вплотную и, проигнорировав протянутую руку, прямо в глаза произнес:

– Дурную весть я тебе, Павел Петрович, принес…

Утром Шапилин докладывал Власику и Поскребышеву о первых результатах расследования.

– Факты позволяют утверждать следующее: Шумаков признался, что бриллианты, которые пыталась реализовать его жена, из личного сейфа Якова Михайловича Свердлова, вскрытого только в 1935 году. До этого времени 16 лет сейф находился на складе, о нем просто забыли. Однако во время инвентаризации складских помещений в 1935 году сейф был найден и вскрыт. Операцией руководил лично Шумаков, о чем есть соответствующий документ и опись найденного…

Поскребышев с неприязнью взял листок из личного дела Шумакова.

– Помню, помню… Нам тогда докладывали: и про деньги, и про золото, и про паспорта заграничные…

Шапилин протянул еще одну бумагу.

– Так точно. При вскрытии сейфа было обнаружено сто восемь тысяч золотых рублей, семьсот с лишним золотых изделий, царские кредитные билеты и заграничные паспорта на всю семью Свердлова.

Поскребышев с брезгливостью отшвырнул протянутый лист.

– Хватит! Что было, то было. Ты по делу валяй. Шапилин откашлялся.

– Шумакова установила связь со своим бывшим любовником – неким Ищенко. Ищенко, работник «Торгси-на-», постоянно выезжал за границу и мог реализовывать бриллианты без всякой опаски быть пойманным за руку. Но, по признанию того же Ищенко, он обманул Шумакову и ничего никуда вывозить не стал, решив придержать камни у себя. Оценив бриллианты, Ищенко понял их истинную ценность и возможность получить максимальную прибыль.

Власик стукнул кулаком по столу.

– Вот же сволочи!

Ha следующий день Лешка оказался в магазине Когана с очередным поручением от Варфоломеева. Идти к ювелиру Казарину не хотелось. Стыдно было за свои подозрения. Барон оказался вовсе не Бароном, а обычным жуликом. Но хотя справедливость и была восстановлена, Лешку не покидало какое-то неприятное чувство. Что-то подобное, наверное, испытывал Колумб, плывший в Индию, а в результате открывший Америку. Казарин еще не знал, что рано расстраиваться: встреча с настоящим Бароном ждала его, можно сказать, за углом.

Был вечерний час, и поэтому посетителей в ювелирном магазине почти не было. Коган вел оживленную беседу с пожилым гражданином в роговых очках. Когда за Казариным звякнул колокольчик, ювелир поднял голову. Увидев Алексея, Зиновий Ефимович небрежно махнул рукой, давая тем самым понять, чтобы тот обождал, когда он освободится. Лешка, как обычно, встал в сторонке и от нечего делать стал загружать крохотные гирьки на ювелирные весы, стоявшие на прилавке. Ювелир в который раз рассказывал очередному посетителю свою «героическую» историю, как он, Коган, помог обезвредить опасную банду расхитителей государственной собственности.

– Вы даже представить себе не можете, что это были за камни. Закачаешься! Вот такие…

И Коган изобразил руками величину камня.

– Что твой грецкий орех! Но я сразу понял: это, понимаете ли вы меня, те еще камушки. Я ведь тут стою без малого двадцать лет и кое-что в этом понимаю…

В это время Лешка случайно уронил одну гирьку и она, упав, громко звякнула о стеклянную поверхность прилавка. Ювелир недовольно покосился в сторону Казарина.

– …Да-с, дорогие товарищи, двадцать лет. Но такого мои глаза еще не видели…

Старик расправил галстук на груди и, выждав театральную паузу, продолжил:

– Я сразу все понял: дело не чисто. Сразу!

– Что вы говорите! – восхищенно откликнулся собеседник.

– Но не это главное, – заметил Коган. – Главное, что я его раскусил.

– Кого?

– Да его же – врага! Это, понимаете ли вы меня, не каждый на моем месте смог бы. А я смог! Вот представьте: он входит, этот самый враг, и проходит прямо сюда, где вы сейчас стоите. Кремовое пальто, шляпа – в общем, что ваш король. Посмотришь – солидный клиент. Но Когана не проведешь!

Лешка с усмешкой слушал похвальбу Зиновия Ефимовича и терпеливо ждал своей очереди.

– Ну а дальше? – нетерпеливо спросил посетитель в роговых очках.

– «Дальше!» – передразнил Коган. – Дальше я для вида торгуюсь – заманиваю, значит. Говорю, мол, таких денег сейчас не имею – приходите завтра, а сам пулей бросаюсь к телефону и набираю… сами знаете куда…