— Кенарем, черт их дери, кенарем поют Ваня и Митя, женить их, разбойников, женить! Чего там тянуть волынку?

Мы слушаем игру на рояле Дмитрия Александровича Цюрупы. Он виртуозно владеет техникой. В его репертуаре Чайковский, Брамс, Григ. Просим его сыграть полонез Огинского, и рояль звучит... Лишний раз мы убеждаемся, какой разносторонний и талантливый человек наш Дмитрий Цюрупа. Когда только он успевает, где находит время для занятий музыкой при его учебной нагрузке?

Владимир Давыдов-Лучицкий удивляет нас поэтическими способностям.. Он читает стихотворение собственного сочинения, посвященное трагическим событиям в Испании. Нас волнуют слова о последних днях Северного фронта, о мужестве и героизме сражавшегося народа Испании, к которому у нас на долгие годы сохранятся самые теплые и светлые чувства. Начало воспоминаниям положено. Незабываемы дни нашего возвращения на Родину, прием в Кремле у Михаила Ивановича Калинина.

Наше возвращение на Родину после года пребывания в Испании не прошло незамеченным для трудящихся города Севастополя. Дотошные севастопольцы, много повидавшие за этот год, узнали нас, советских добровольцев. Мы были одеты по западноевропейской моде, в хорошо сшитые костюмы и пальто из добротной ткани. В Валенсии для экипировки отъезжающих на Родину советское посольство выделило необходимые финансовые средства.

Собравшаяся у причала толпа людей, увидя нас, спускавшихся с борта корабля, приветствовала возгласами:

— Привет героям Испании! Молодцы, ребята! Были даже попытки качать на руках. Первым, кто испытал это удовольствие, оказался самый рослый и заметный среди нас Николай Герасимов.

Толпа, восторженно встретившая прибывших, проводила нас до городского автобуса. В этом небольшом, но красноречивом эпизоде можно было видеть проявление симпатии советских людей не только к нам, но и к стране, из которой мы возвратились. События в Испании по-прежнему волновали советских людей.

...В спальном вагоне скорого поезда Севастополь-Москва, в одном из купе удобно разместились возвращающиеся в Москву боевые друзья Алексеев, Герасимов, Извеков и я. Мы испытываем ни с чем не сравнимую радость скорого свидания с родными, сослуживцами, с дорогой нашим сердцам Москвой. Живо обсуждаются материалы свежих газет, на которые мы жадно накинулись. Не обошлось без бутылки доброго армянского коньяка (на четверых вроде бы достаточно, но в купе вваливаются друзья — танкисты и летчики, всем достается символическая норма).

Как-то встретит нас Москва, все ли в порядке дома? Прогнозы, догадки, дружеские шутки, Особенно преуспевает Николай Герасимов, неистощимый хранитель множества анекдотов и смешных историй, изрядно пополненных им за период пребывания в Буньоле.

«Москва, как много в этом звуке...» Стихи великого поэта приобретают для нас свой особый, возвышенный смысл. С несказанным волнением выходим из вагона на перрон вокзала.

Суетливые москвичи и их гости бегут толпами к выходу, толкая друг друга, и устремляются к привокзальным автобусам, троллейбусам, образуют длинную очередь у остановки такси. Нам здесь дается приоритет, пропускают без шума и возражений вперед потому, что кто-то из севастопольцев, прибывших в поезде, громко произносит:

— Граждане, пропустите ребят из Испании!

Очередь заволновалась:

— Где они, эти ребята? Пусть проходят, давайте их сюда, к машинам!

Еще одно проявление симпатии советских людей к своим соотечественникам, вернувшимся из горнила битвы с фашизмом.

Обмен между друзьями домашними адресами и телефонами, обещания встретиться в Москве, и мы разъезжаемся к своим очагам. Ожидается встреча в Кремле, прием у председателя Президиума Верховного Совета СССР Михаила Ивановича Калинина.

Что же изменилось в родной столице и в стране за год нашего в ней отсутствия? Наметанный глаз все замечает. Вот новая станция метро, новая линия троллейбуса, на новое место переехал многоэтажный дом на улице Горького, по-новому повернуто здание ресторана «Прага». Это для улучшения городского транспорта и архитектурного облика Москвы. На перекрестках улиц стоят регулировщики в новой нарядной форме. А куда делись в Москве извозчики, громоздкие и неуклюжие гужевые повозки конного транспорта, куда исчезла сухаревская «барахолка»?

Происшедшие только за один год изменения в Москве — признак молодеющей, меняющей облик столицы. А что же будет лет эдак через 25, как тогда изменится Москва, какова в ней будет жизнь? — думалось мне и об этом.

Возвратясь к месту жительства, мне пришлось выдержать некую «контратаку» со стороны супруги Юрия Гавриловича Богдашевского. Передав от него письмо Александре Федоровне, я оказался виновником трогательной сцены. Она упала в обморок еще до прочтения письма мужа, оставшегося на два-три месяца в Испании. Очнувшись, зарыдала со словами: «Чует мое сердце, что уже нет на свете моего дорогого Юрочки...» Много сил потратил я, чтобы убедить добрую, славную Шуру в ее заблуждении, она не верила мне: «Вы, Миша, не обманывайте меня и скажите правду о смерти Юры. Почему вы приехали, а он остался?»

Большое счастье выпало на долю Александры Федоровны, когда через два месяца, к новому, 1938 году она попала в объятия приехавшего из Испании мужа! Он вернулся вполне здоровым, хотя и похудевшим, усталым. К этому времени возвратились все остальные добровольцы-зенитчики, пробывшие в Испании, как и я, ровно год.

...Прошло несколько суток, отведенных для отдыха прибывших из Испании добровольцев. Последовало приглашение на прием в Кремль. Здесь в торжественной обстановке за образцовое выполнение правительственного задания Михаил Иванович Калинин вручил нам ордена Красного Знамени, а Дмитрию Погодину и Александру Родимцеву — ордена Ленина и Звезды Героев Советского Союза. Мы были полны чувства глубокой признательности Коммунистической партии и Советскому правительству за высокую оценку ратного труда. Были горды тем, что выполнили свой патриотический и интернациональный долг.

...Вернемся, однако, на квартиру Дмитрия Цюрупы, где собрались друзья по «испанской» учебной группе.

— Братцы, не пора ли нам за стол? — раздался голос Саши Родимцева.— Коля Гурьев, где ты, наш тамадаа?

— Тута я, тута,— гудит сочным баритоном Николай Гурьев, потирая руки,— может, сбегать в гастроном?

Уместно заметить, что в народе слово «сбегать» обычно относится к покупке вина. В таком случае не годятся слова «пойти» или «сходить» и т. п.

— Коля, не волнуйся, спиритус вини и кое-что из закуски вот здесь, в этих пакетах, давай распорядись и приглашай нас к столу,— успокаивает Гурьева Родимцев.

За товарищеским столом весело: под дирижерством испытанного тамады Николая Гурьева произносятся забавные тосты. Николай Герасимов смешит свежими анекдотами, за столом то и дело звучит дружный смех. Непринужденная обстановка служит хорошей разрядкой перед новым учебным днем. Товарищеский вечер удался, ночью отдохнем, а завтра вновь за учебу.

Быстро промелькнули насыщенные напряженным трудом недели и месяцы 1938 года, мы перешли на третий курс и после коротких зимних каникул продолжали академическую учебу.

В начале января 1939 года, придя, как обычно, утром в академию, мы были построены, придирчиво осмотрены начальником курса полковником Ступниковым. Через несколько минут команда «Смирно!» и доклад появившемуся в сопровождении начальника строевого отдела комкору Хозину о том, что по его приказанию слушатели третьего курса вверенной ему академии построены для заслушивания приказа наркома обороны.

— Читайте приказ! — бросил комкор в сторону начальника строевого отдела. Мы застыли, слушая торжественно звучавшие слова. В связи с военными действиями на советско-финском.фронте и потребностью действующей армии в пополнении войск кадрами командного состава нарком обороны приказывал «считать закончившими Военную акдемию имени М. В. Фрунзе слушателей третьего курса с вручением им дипломов и присвоением военной квалификации «командир РККА с высшим военным образованием командно-штабной специальности».