— Его планы тоже зависят от милорда Чарльза, его ждут в среду. Но Альберт говорил, что хотел бы уехать до выходных.
Энселм весьма порадовался этому обстоятельству. Они вышли из храма и побрели к Палтни-Бридж. Она неожиданно спросила его о мистере Клиффорде Райсе. Зачем он сотворил такое зло?
Кейтон усмехнулся.
— То, что разрушает зло, не есть добро, дорогая мисс Сомервилл, ибо добро нерушимо, невозмутимо и вечно. Оно божественно. Разрушению подвергается только падшее добро.
Мисс Эбигейл подняла на него внимательные глаза.
— Вы сейчас снова странно похожи на Мефистофеля…
Он усмехнулся.
— Персонаж этот не лишен ума, мисс Сомервилл, и его суждения, я полагаю, вы это заметили, весьма разумны…
— О, да…
— Однако, — насмешливо заметил Кейтон, и в самом деле примеряя плащ Мефистофеля, — я замечаю, что за нами весьма пристально наблюдают.
Мисс Сомервилл удивленно взглянула на него, осторожно проследив направление его взгляда, заметила возле ювелирного магазина мистера Камэрона.
— Не собирается ли он прибрести у Патэма обручальное кольцо, мисс Сомервилл?
— Планы мистера Камэрона мне неизвестны, — холодно ответила она.
Кейтон, поняв, что ей неприятен разговор о её поклоннике, заговорил о погоде и, проводив её до дома, откланялся. Он хотел было вернуться домой, но у Кингстон-сквер снова столкнулся с Камэроном. Тот, очевидно, поджидал его. Физиономия приятеля, достаточно привлекательная, сейчас показалась Кейтону препротивной.
— Ты, я вижу, развлекаешься ухаживанием за красотками?
Энселм поморщился и ничего не ответил. Потом спросил:
— Где Райс? В имении отца?
— Угу. Он тут, как ты знаешь, хорошо пошалил напоследок… за твой счёт.
Кейтон бросил на Камэрона быстрый взгляд. Стало быть, Райс не скрыл от приятеля, откуда взял деньги? Чёрт бы побрал болтуна. Ну, да ладно. Что это меняло?
— Я всего лишь выручил приятеля в трудную минуту, — усмехнулся Кейтон.
— Сведя при этом и свои счёты, — подхватил Камэрон.
— Пусть так, тебе-то что?
— Ничего. Просто некая особа уверяет, что я… недостаточно нравственен. Что будет, если она узнает, что… — он странно и судорожно сглотнул, — если она узнает, что сделал тот, кого она считает истинным джентльменом?
Кейтон оторопело уставился на дружка.
— Ты имеешь в виду… мисс Сомервилл?
— Разумеется.
Кейтон нахмурился, почувствовав, как в душе закипает ледяная злость.
— Ты просто идиот, Джастин. В отличие от тебя, мне глубоко плевать, кто там кем меня считает. — Он на миг умолк, вспомнив мисс Вейзи, — если чьи-то слова задевают меня, я сведу счеты с обидчиком, и ничем не побрезгую. Но беспокоиться по поводу мнения обо мне красотки, в которую влюблён ты, с моей стороны было бы несусветной глупостью. Нам важно лишь мнение тех, кем мы дорожим, но я не очень-то дорожу даже собой. Токмо ли паче все эти… — он презрительно щелкнул пальцами, — оставь меня и иди своей дорогой, — зло бросил он отшатнувшемуся от его перекошенного лица Камэрону.
Кейтон снова почувствовал прилив силы, чёрной, страшной, всеуничножающей. Одно слово — и он просто капканом пальцев удушил бы это жалкое и трусливое ничтожество, осмелившееся угрожать ему и пугать вздорными пустяками. Камэрон поймал его взбешённый взгляд убийцы — и, испуганно отпрянув, бросился бежать под удивлёнными взглядами прохожих. Его нелепые суетливые движения рассмешили Кейтона, и гнев его угас. Но каков подлец, чёрт возьми! Шантажировать его! И чем!
Он направился домой, по пути размышляя, почему любовь, — это стократ воспетое и столь превозносимое чувство — пробуждает в людях столь мерзкие инстинкты и столь низкие намерения? Этот подлец готов хладнокровно испортить в глазах возлюбленной реноме того, кого считает соперником, и нисколько не задумываясь, согласен облить помоями дружбу, не остановился бы ни перед чём, чтобы добиться той, кому и смотреть-то на него противно! Дерьмо. Но и Райс хорош, ничего не скажешь. Кто за язык-то тянул? Чего болтать? Бабский язык, что твоё помело…
Кейтону снова мучительно захотелось поскорее уехать.
Обдумав дома сложившуюся ситуацию, помрачнел. Камэрону не резон рассказывать всему свету, что его дружок Райс по чужому заказу совратил девицу. Сам Райс ему такого не простит. Пожалуй, он может разболтать это только мисс Сомервилл, как и грозился. Ни для кого больше это интереса не представляет. Это он переживёт, тем более, что в среду, даст Бог, покинет Бат. Мисс Эбигейл эта сплетня расстроит… Кейтон усмехнулся. Ничего. Мисс Сомервилл — добрая девочка и жалела даже ненавидевшую её Джоан Вейзи, что ж, пожалеет и его…
В понедельник Кейтон решил никуда не ходить, но тут, к своей досаде, вспомнил о конспектах, что взял у Альберта. Тот просил вернуть их до отъезда. Чёрт возьми, придётся тащиться к Реннам. Он торопливо оделся, схватил трость и тетради, и пешком двинулся к Палтни-Бридж, твёрдо решив только отдать конспекты и попрощаться.
Едва о нём доложили, ему навстречу вышел Ренн. Кейтон заметил его мрачность. Тот, взяв конспекты, и видя, что Энселм не хочет оставаться, попросил разрешения переговорить с ним. Кейтон пожал плечами. Они поднялись на несколько лестничных пролётов и оказались в небольшой гостиной. Ренн закрыл дверь, опустился в кресло и некоторое время сидел в молчании. Кейтон не торопил его.
— Не знаю, как начать… Я ловлю себя на том, что не верю… Ты писал тогда, что в себе самом можно за день семикратно вычленить черты аристократа духа и столько же раз узреть плебея. Но разве ты плебей, Кейтон?
— Что?
— Камэрон солгал нам? Он говорит, что ты… заплатил Райсу за его мерзость. Ведь он лжёт?
Кейтон поморщился. Все-таки протрепался, подлец. В глазах у него потемнело. Он и сам не понимал, что для него противнее: болтовня Камэрона, необходимость что-то объяснять Ренну, этот заискивающий и какой-то больной взгляд этого слабака Альберта, или что-то ещё, пока непонимаемое, непроступавшее, но подспудно томящее и угнетающее. Он медленно обронил:
— Нечто подобное имело место, но я… — он поморщился, — я не знал, что он вытворит. Это правда.
— Ты, что, не знал, кто он? Что иное он мог вытворить?
Кейтон раздраженно махнул рукой.
— Я не знаю, не задумывался, но об этом, говорю тебе, речь не шла.
— И ты… ты просил его… свести счёты… с несчастной девчонкой, сиротой и дурочкой, которая что-то о тебе наболтала?
Кейтон почувствовал, что в душе закипает злость.
— Ренн, ты утомляешь меня. Если тебе больше нечего сказать…
Альберт судорожно вздохнул, Кейтону вдруг показалось, что в глазах Ренна блеснули слезы, но после второго вздоха, тот, видимо, справился с собой.
Надо сказать, что услышав впервые на вечере у леди Блэквуд наделавшее столько шума известие, Альберт Ренн только поморщился. В его понимании эта девица лучшего и не заслуживала, своей глупостью, невежеством, суетной погоней за успехом она вызывала лишь его презрение и молчаливую неприязнь. Её бестактный отзыв о Кейтоне возмутил его, он запретил сестре приглашать её — и вскоре просто забыл о её существовании, поглощённый возможностью побыть в обществе мисс Энн Тиралл. Ни о чём дальнейшем он не имел понятия — не по безразличию к окружающим, но по слепоте влюбленного.
Именно поэтому последний визит Джастина Камэрона и его рассказ были для него подобны разверзшейся под ногами земле. Мистеру Камэрону сам Райс рассказал, что именно Кейтон просил его совратить мисс Вейзи, и отвалил за это — ни много, ни мало — двести пятьдесят фунтов. Ренн был потрясен. Как же можно?
Ренн задумался. Кейтон… Этот странный человек с резкими чертами, с глазами дерзкими и сумрачными, нравился ему, при этом Альберт не мог бы обозначить причины этого предпочтения. Это была иррациональная склонность рационалиста к чему-то бесконечно загадочному и непредсказуемому, запутанному и неясному, чего Ренн никогда не находил в себе самом. Было и нечто, что Альберт всегда чувствовал — этот человек ломал, сгибал его, заставлял расширять границы некоторых суждений, учил думать, выявлять противоречия и углублял понимание многого. Но это было все же понимаемым, рассудочным. Его же влекло к Кейтону не только интеллектуально. Он ощущал, что в его отношении к Энселму есть и что-то ещё — едва ли не постыдное. Это была не плотская склонность, но скорее чувство почти братской, любовной нежности, от которого он всегда слабел и смягчался. Он не мог нагрубить ему, обидеть, всегда боялся задеть его самолюбие и мечтал о подлинной дружбе с ним. Её не было, Кейтон избегал откровенности, весьма мало доверял ему, совсем не ценил. Это причиняло боль. Иногда он пытался сделать отношения более доверительными, но Кейтон ускользал, словно тень. Однако, в порядочности Энселма Ренн был почему-то уверен. Ни сведения о близости с Рейсом и Камэроном, ни некоторые скользкие суждения самого Кейтона ничего не меняли в уверенности Ренна, что человек такого ума не может быть подлецом. Низкая душа предполагает самые низкие побуждения у самых благородных поступков, честный же человек не склонен подозревать других в бесчестности. Ренн был честен.
