Леди Блэквуд ответила, что мисс Вейзи, по словам мистера Райса, упрекнула его в том, что он подшучивает над ней. «Она, что, кажется ему немного глуповатой?» Мистер Райс категорически опроверг это утверждение. «Нет, мисс Вейзи, что вы! Вы не кажетесь мне «немного глуповатой». Вы немного умноватая!» Мисс Вейзи это удовлетворило. А мистер Камэрон прибавил со смехом, что женщины, в своем большинстве, любят слушать правду, как бы она им ни льстила…

Эбигейл поморщилась.

— Женщина может скрасить недостатки лица пудрой, недостатки фигуры — платьем, а недостатки ума — браком с умным мужчиной. Но если в мужчине нет чести — что компенсирует её отсутствие?

— Ты права, моя девочка. Пойди посмотри, нет ли в соседней зале Чарльза Уилсона? Если он там — позови сюда.

Увы, мистера Уилсона нигде не было. Справившись у миссис Тиралл, Эбигейл узнала, что его не было в числе гостей. Эбигейл пошла к леди Блэквуд, чтобы сообщить ей об этом, но тут её остановил голос мистера Хардинга. Молодой человек стоял рядом с мисс Вейзи, мистером Камэроном, мистером Райсом и двумя смеющимися девицами — мисс Лотти Смит и мисс Кэрис Дезмонд.

— Помогите нам, мисс Сомервилл, ведь все так превозносят ваш ум. Мистер Райс утверждает, что никогда не замечал, чтобы суждения леди отличались логичностью. Мисс Смит и мисс Дезмонд обиделись на него, мисс Вейзи тоже, но никто ничего не возразил… Мисс Эбигейл заметила, что мистер Райс держит мисс Вейзи за руку, и это возмутило её. Джентльмен может полагать, что леди не слишком-то умна, но если он готов воспользоваться её глупостью — джентльмен ли он?

— Я всё чаще ловлю себя на мысли, что недостаток ума не столь страшен, как недостаток чести… — она окинула мистера Райса ледяным взглядом, столь недоброжелательным и гневным, что он отпрянул. — Простите, мне некогда, меня ждёт леди Блэквуд.

Едва она скрылась из виду, как мистер Райс поймал насмешливый взгляд мистера Камэрона. Дружок саркастической улыбкой явно напоминал ему о его былых планах. «Ну, что, по зубам виноград?» Клиффорд ответил ему безмятежной усмешкой: нереализованные намерения не есть неудача.

До этого, утром, между ними состоялся короткий разговор. Джастин, знавший о проигрыше Райса, был удивлён его спокойным и безмятежным видом. Тот с похвалой отозвался о Кейтоне, который не ограничился сочувственными словами, подобно Камэрону, но выручил приятеля. Джастин удивился. Не то, чтобы его задел упрёк Райса, скорее, он не понимал щедрости Кейтона.

— Дал в долг?

Райс ухмыльнулся.

— Представь, нет. Лишь попросил о пустяшной услуге. Подшутить над девицей.

Камэрон напрягся.

— Над… над какой девицей? — он почему-то подумал о мисс Сомервилл.

— Разумеется, над той, что не находит для него лучшего наименования, чем «жаба болотная»… Мисс Вейзи.

Напряжение, однако, не покидало Камэрона.

— И какую шутку ты намерен сыграть?

— Для основательного розыгрыша и времени-то нет. Но что-нибудь придумаю.

Взгляд мистера Камэрона заискрился.

— Полагаю, тебе вполне хватит времени на повторение того лондонского трюка. Почему бы, если тебе все равно заказали забаву — не позабавиться и самому?

Райс окинул дружка самодовольным взглядом.

— А, помню… Там я ничем не рисковал. Впрочем, здесь, как я понял, риск тоже минимальный. Я навёл о её опекуне справки в клубе. Он никто.

Мистер Камэрон кивнул. Глаза его сияли.

— Никто. Никто этого дурня всерьёз не принимает.

Клиффорд улыбнулся.

— Речь вообще-то шла о шутке. Впрочем, это-то чем не шутка? Я и сам думал потешиться напоследок…

…Сейчас мистер Камэрон спокойно наблюдал за осуществлением планов мистера Райса — всё же несколько завидуя и недоумевая. Клиффорд был неглуп, остроумен, находчив, но главное, обладал каким-то магическим обаянием, животным магнетизмом, который привлекал к нему девиц, они воистину летели на него, как бабочки на огонь. Самому ему в таком даре было отказано.

Между тем мисс Сомервилл с сожалением сообщила тёте, что опекуна мисс Вейзи среди гостей нет, хоть сама весьма мало надеялась на результаты беседы мистера Уилсона с леди Блэквуд: первый редко понимал, что ему говорили, а вторая никогда не умела говорить с глупцами. Сама мисс Эбигейл продолжала наблюдать за мисс Вейзи — и ещё больше расстраивалась. Она не могла думать, что может вразумить мисс Джоан, ибо та ненавидела её. Сейчас мисс Эбигейл несколько раз подметила торжествующий взгляд мисс Вейзи, которая не могла удержаться от того, чтобы не выказать ей своё торжество: мистер Райс всё внимание уделял только ей, на соперницу же не обращал никакого внимания!

К мисс Эбигейл подошли подруги — мисс Рейчел Ренн и мисс Мелани Хилл. Рейчел сделала те же наблюдения, что и мисс Сомервилл, и тоже была обеспокоена. Мисс Мелани думала, вернее, была способна думать только о своем милом Остине, предстоящей свадебной церемонии и медовом месяце, который она намеревались провести в Лондоне, но то, что происходило на её глазах, было слишком уж вызывающим.

— Что она делает, Господи… — мисс Рейчел поморщилась, заметив, как мисс Джоан, улыбаясь, увлекает мистера Райса в танцевальный зал.

— А где мистер Уилсон? — спросила мисс Хилл.

— Его нет, — вздохнула мисс Эбигейл, — тётя тоже искала его, но он не приходил сегодня.

На следующее утро мистер Кейтон совершил вояж, который не собирался ни от кого скрывать. Разыскивая накануне бордель, он приметил в скромном квартале пару букинистических лавок, и теперь угнездился в одной из них, зарывшись по самые уши в книжные развалы. Его взгляд — взгляд опытного ценителя — вскоре обрел немало интересного. Он нашел «Видения» Анжело де Фолиньо, опус тягучий, но интересный филологу, набрёл на том сочинений Иоанна Рейсбрука Удивительного, готического мистика, в чьей прозе завораживающе сливались порывы веры, сладостные откровения и горечь отчаяния. Энселм помимо воли начал размышлять о противоречивом истолковании догм и о былых ересях, его переполняли парадоксы, мысли о противоречивом хитросплетении сложных определений из области самой тонкой и придирчивой казуистики, которые за счет игры слов подходили для любого истолкования. Обладавший невероятным воображением, он под влиянием найденного им Тита Ливия Кейтон при словах «consul romanus» представил себе торжественный церемониал императорского двора, а раскрыв книгу церковных догматов с волнением нарисовал в мечтах сияющую базилику и пастыря в золотых ризах.

Тут Кейтон вдруг вздрогнул, словно проснулся. Его, оказывается, окликнули.

— Кейтон! Господи, что ты там делаешь? — голос Остина Роуэна прозвучал странно глухо под низкими деревянными потолочными стропилами лавки букиниста. — Тебе же сейчас на голову тома посыпятся….

Кейтон и вправду оперся на полку, на самом верху которой громоздились тяжелые тома историков. Он осторожно выбрался из-под них, отряхивая пыль с сюртука.

— Напугал ты меня…

Роуэн твердо отрёкся от обвинений, заявив, что даже не думал никого пугать. Внимательно просмотрел пачку томов, уже отобранных сокурсником, с удивлением обнаружив там труды отцов Церкви.

— А мне казалось, ты далёк от этого… — спокойно проронил он.

Кейтон, довольный находками, был благодушен и незлобив, как агнец.

— Почему же? Поколение за поколением церковь врачевала человечество, несла весть о жестокости жизни, но призывала считать искупительной жертвой Господу страдания, обиды, тяготы и удары судьбы, находила чудные слова утешения и надежды…

— Ну, а это? — Остин ткнул пальцем в том Шопенгауэра 1819 года, тоже найденный Кейтоном в развалах.

Энселм пожал плечами.

— Шопенгауэр, как и церковь, исходит из того, что жизнь гнусна и несправедлива. Он, как и Фома Кемпийский, горько восклицает: «Что за несчастье — земная жизнь!», проповедует одиночество и нищету духа, говоря, как бы ни складывалась жизнь человека, он будет несчастным: ибо от бедности — горе и боль, а от богатства — непроходимая скука. Он не придумывает никакой панацеи, не пытается смягчить боль… Он не пытается никого лечить, не предлагает никаких снадобий, но его учение о пессимизме — утешение умов избранных, душ возвышенных. Учение это предостерегает от иллюзий, советуя питать как можно меньше надежд и почитать себя счастливцем уже потому, что вам нечаянно не свалился на голову кирпич…