— Я говорил скорее о силе интеллекта, о стремлении постичь потаённое и незнаемое…

— Значит, вы не верите в любовь, не верите в дружбу… Видимо, как сейчас модно, не верите и в Бога. Во что же вы верите? — изумилась Мелани.

Кейтон заметил, что мисс Сомервилл смотрит на него очень внимательно и тоже ждёт его ответа. Он улыбнулся.

— Это не совсем так, мисс Хилл. Атеизм — это вера в то, что всё, в сущности, мертво и бездушно, это одухотворение смерти и омертвение духа. А я… всё же… люблю жизнь. К тому же однажды в Мертоне я пережил странную ночь. Засиделся в библиотеке, устал, отложил книгу, и тут стал набрасывать какие-то строчки, те, что приходили в голову. И вдруг ощутил нечто… необъяснимое. В ту минуту во мне был Бог. Точнее сказать не сумею. Но это ощущение…оно… испугало. Я ощутил свою мощь — и сразу — смертность. В этом было немного гордыни, но скорбь… скорбь была безмерней…

Я быстро поднялся, собрал книги и заспешил домой. Проходил мимо храма, и тут неожиданно, хоть и был уверен, что двери заперты, толкнул их. Они тихо открылись. Я никогда не был там в такое время — вне службы, без освещения старый готический храм казался незнакомым. Но страх мой здесь прошёл, я успокоился и вдруг пришло новое ощущение… — глаза его на мгновение померкли, — теперь я был в Боге. И на мгновение проступила… вечность. Я был вечен, неуничтожим, бессмертен, нетленен. Продолжалось это недолго… но такие минуты незабвенны и неизгладимы. Я не хочу быть атеистом, мисс Хилл. Атеистам и не снились такие мгновения… Если вселенную лишить Бога, что же останется? Отчаяние. Пустота. Ничтожество. Пошлость… Я не одержим верой, не фанатик и не догматик, но если я боюсь любви, то в Бога я хочу верить, мисс Хилл…

Девицы выслушали его молча и переглянулись. Мисс Сомервилл тихо обронила:

— Пока вы боитесь любви, это желание будет неисполнимым…

Он промолчал.

— Ни один смертный не защищен от любовных мук, — проронил мистер Остин Роуэн, глядя на девиц почти не мигая. — Страсть может воспламенить как глупца, так и ученого, как простолюдинку, так и королеву. Кто над ней властен?

Мисс Сомервилл, заметив, что Кейтон не ответил ей, с улыбкой, которая тронула губы, но оставила грустными глаза, заметила:

— Мистер Кейтон немного похож на колдуна и, хоть и отрицает свою склонность к чародейству, наверное, знает эту тайну — быть неподвластным любви.

Кейтон рассмеялся.

— Колдунам, владевшим бесовскими чарами, удавалось не столько избегать любви, мисс Сомервилл, сколько, наоборот, потворствовать своим желаниям… А впрочем… — тут он вспомнил историю, читанную в сборнике легенд Шотландии. — Не всегда. Я вспомнил одно забавное предание, — глаза Кейтона заискрились, голос приобрёл подлинно колдовскую напевность. — В шотландской деревне Салтпанс все знали, что школьный учитель Джон Фиан сведущ не только в латинской грамматике, но и в чёрной магии. При этом мерзавец был весьма женолюбив и не пропускал ни одной милой мордашки. К тем, кого не удавалось обольстить словами, он применял чары, и однажды заставил одного школяра, у которого была хорошенькая сестра, пробраться в её спальню в полночь и похитить три рыжих волоска с ее головы, чтобы использовать их для колдовства. — Кейтон игриво сощурил глаз.

Все разговоры в гостиной смолкли, все обернулись к Кейтону и слушали.

— Но не тут-то было. Сестра проснулась, поймала братца за руку и била до тех пор, пока он во всём не признался. Затем, посоветовавшись с матерью, которая немало знала о таких вещах, жертва страсти колдуна придумала шутку. На следующее утро мальчик пошёл в школу с тремя рыжими волосками, завернутыми в холстину. После уроков Фиан поспешил домой, где завернул полученные волоски в бумагу, исписанную магическими символами, и сжёг её в пламени свечи, произнося при этом могучие приворотные заклинания, которые должны были заставить ту, с чьей головы они взяты, страдать от любви к нему.

Все завороженно слушали.

— Но он не знал, что принадлежали эти волоски вовсе не девице, а хорошо откормленной молодой телке, которую её мать выращивала на продажу. — Кейтон улыбнулся по-мефистофелевски. — И вот после полудня раздались мычание и топот копыт в коровнике — похоже, колдовство Фиана сработало. Телка сорвала дверь с петель, устремилась по деревенской улице, остановилась перед дверью Фиана и замычала… В последующие недели Джон Фиан не знал покоя: когда он пытался учить детей, мычание страдающего от любви животного срывало уроки, когда же учитель посещал церковь, животное приходилось выводить из храма. Колдун превратился в посмешище всей округи…

Все рассмеялись, а Энселм уже тише заметил:

— Как видите, мисс Эбигейл, колдовство вовсе не защищает — ни от любви, ни от насмешек…

Она бросила на него странный взгляд и промолчала.

Между тем мистер Роуэн осторожно спросил мисс Хилл, а что она считает подлинной любовью? Мисс Мелани окинула спрашивающего высокомерным взглядом. Впрочем, с её округлой и симпатичной физиономией изобразить такие сложные чувства было трудно и лицо её просто приобрело выражение насмешливое и чуть заносчивое.

— Любовь — это чувство, которое позволяет не видеть недостатки людей, мистер Роуэн, прощать слабости ближних, быть снисходительным и добродушным. Вы не согласны?

Мистер Роуэн улыбнулся.

— По-моему, мистер Кейтон прав, утверждая, что любовь подлинно романтизирует личность, права и мисс Сомервилл, полагая, что любовь к ничтожеству чести не делает. Именно поэтому, любой здравомыслящий человек перед тем, как начать романтизировать личность, должен убедиться в её достоинствах….

— Любовь — страсть, а не здравомыслие! Если вы способны год убеждаться в достоинствах человека, прежде чем влюбиться, то вы понятия не имеете о любви! — высказав этот убедительный аргумент, мисс Хилл пришла в прекрасное настроение.

Кейтона начал забавлять этот спор, мисс Эбигейл тоже прислушалась.

— По-вашему, мне нужно сначала потерять голову, а потом убедиться, что объект моих чувств — особа совершенно недостойная, неразумная и компрометирующая себя бестактным поведением? — мистер Роуэн сдаваться не собирался.

Мисс Хилл на минуту задумалась. Ей показалось, что мистер Роуэн имеет в виду мисс Вейзи, но потом припомнила его критические замечания в её адрес и насторожилась. Дело в том, что мистер Роуэн на вечере милорда Комптона позволил себе ряд совершенно наглых и бестактных замечаний на её счет, правда, высказал их приватно. Он категорически не одобрил её заигрывания с мистером Сомервиллом и мистером Кари, ему не понравилось её платье, вырез которого он счёл чрезмерно открытым, он заявил, что уважающая себя девица должна быть скромнее, а кроме того, имел дерзость поставить ей в пример мисс Сомервилл! Что он себе позволяет? Бал милорда Комптона — не воскресная проповедь! Она знала, что мистеру Роуэну предстоит посвятить себя церкви, но зачем же произносить проповеди в светских гостиных? Просто для практики?

— Если вы, мистер Роуэн, полагаете, прежде чем влюбиться, найти Совершенство — мне остается только пожелать вам успехов в поисках. А после того, как вы обретете его — пожелать, чтобы это Совершенство обладало таким удивительным и редким качеством, как обожание скучных ригористов и зануд. Мне же трудно представить Совершенство, которому бы нравилось, как его поминутно высмеивают и критикуют…

— Помилуйте, за что же критиковать Совершенство? — мистер Роуэн был в недоумении.

— Вы найдёте… — многозначительно обронила мисс Хилл.

Кейтон покинул дом Реннов около одиннадцати, напоследок попросив у Ренна конспекты по спецкурсу Давердейла. Тот охотно дал, но просил вернуть их до отъезда. Мисс Хилл и мисс Сомервилл вышли проводить его в холл. Мисс Эбигейл напомнила о встрече в субботу у милорда Комптона. Он не забыл? Нет, он непременно заедет, как договорено. К тому же леди Эмили ему уже дважды напоминала об этом. На вешалке Кейтон вдруг заметил изящную серую шляпку с розовым перышком, а на подставке для тростей — серый дамский шелковый зонт. Но ничего не сказал, лишь молча забрал свою трость и попрощался.