Альберт говорил мне, мисс Рейчел, о ваших способностях, но я и поверить не мог….
Ему не дали договорить. Мисс Сомервилл и мисс Ренн, восхищенные его экспромтом, изумленно переглянулись.
— Какой у вас талант, мистер Кейтон!
Энселм рассмеялся. Ритмическая речь нравилась ему, он изучал и античное, и современное стихосложение, но ничего талантливого здесь не видел. Он иногда часами претворял свои мысли в гекзаметры.
— А при чём тут ворожба? — Удивленно поинтересовалась Мелани, которая тоже с изумлением смотрела на Энселма.
— Laurus nobilis? Благородный лавр? Древние римляне сжигали сухой лист лавра, мисс Мелани, предварительно написав на нём имя недруга, которого хотели погубить, листья лавра использовались при ворожбе, слыли средством, привлекающим удачу и отгоняющим злые силы, духов подземного царства. Из лавра делали трости, оберегавшие путника от порчи. В Древней Греции и Риме ветки лаврового дерева прибивали над входными дверьми и клали в детские колыбели от сглаза. Считалось, что лавр отклоняет молнию… Кусочек лаврового дерева прикрепляли за ухом, чтобы не опьянеть. Но это пустое суеверие. Я пробовал — всё без толку, — он снова развёл руками как паяц комедии дель-артэ, если выпивал больше двух бутылок — всё равно пьянел…
Девицы рассмеялись.
— А что не к чему вдыхать влюблённым? — всерьез заинтересовалась его экспромтом мисс Хилл.
— Считается, что запах ванили — афродизиак, — пояснил он, заметил, что мисс Сомервилл порозовела, но мисс Мелани с необычайным простодушием спросила, что означает это слово?
Теперь смутился он, но мисс Эбигейл проронила, что объяснит ей это после. Тут раздался стук в дверь — пришли мужчины, Ренн принёс какие-то книги, мистер Остин Роуэн едва войдя, бросил взгляд на девиц, мисс Ренн тепло приветствовала его, но мисс Хилл отвернулась, из чего Кейтон понял, что они так и не помирились после размолвки в парке, но тут вошли Эрнест Сомервилл и Гордон Тиралл, внесли саквояжи. Кейтон не знал, чьи они и кому предназначены, но из разговора понял, что Эрнест Сомервилл завтра уезжает в Лондон, а оттуда — в Кембридж.
— Мы встретили на Ройал-авеню мистера Комптона и мистера Беркли, — пояснил Ренн причину опоздания, — милорд Беркли сказал, что завтра начнет рассылать приглашения. Ну а вы тут как? Не скучали?
— Мистер Кейтон не дал нам такой возможности. Почему вы не сказали, мистер Ренн, что он столь восхитительно поёт? — восторженно закатила глаза мисс Хилл.
Мистер Роуэн поздоровался с ним спокойно и доброжелательно, но при этом бросил на него странный взгляд, в котором было что-то подозрительное, точно Остин тоже недоумевал, не болен ли он? Ренн тоже заметил Кейтона в углу гостиной. К его чести, если дневной разговор и оставил в нём чувство обиды и горечи — оно не проявилось. Он улыбнулся.
— Рад, что ты пришёл. Как самочувствие?
— Меня спасла леди Эмили. Какое-то из её снадобий оказало волшебное действие.
— Ты и вправду выглядишь лучше. Днём ты был так бледен…
— Тётка выразилась ещё откровенней. По её словам, я походил на мертвеца. — Кейтон вспомнил сцену в парке и ему почему-то стало неловко перед Ренном. Зря он обиделся на него, и желая сгладить впечатление, возможно, произведённое его резкостью на Альберта, негромко добавил, — такой боли уже несколько лет не помню. Не пойму, что со мной было, казалось, череп лопнет…
Тут раздался новый стук в дверь и, к удивлению Кейтона, вошёл Джастин Камэрон. Энселм знал, что они знакомы с Ренном и знал, что мистер Камэрон не нравится Альберту. Что привело его в дом? Было заметно, что Ренн отнюдь не пришёл от этого визита в восторг, но приветствовал гостя достаточно любезно.
Поведение мистера Джастина Камэрона, обычно несколько развязное, было теперь безупречным, при этом Кейтон с удивлением заметил, что Джастин несколько робеет, точнее, странно напряжён и скован. Впрочем, ему не пришлось долго наблюдать за приятелем, ибо девицы затеяли игру в кадриль, куда мисс Мелани посадила и его.
Мистер Эрнест Сомервилл ушёл собираться в дорогу, Альберт о чём-то тихо беседовал с мистером Гордоном Тираллом, а Камэрон подсел к мисс Сомервилл, которая устроилась с книгой у камина. За игрой и девичьими шутками Энселм всё же заметил, что мисс Эбигейл чем-то удручена, и слова мистера Джастина Камэрона вызывают у неё почти нескрываемое раздражение, но она пытается быть вежливой. Мистер же Роуэн спокойно сел в кресло напротив рояля и, не принимая участия в игре, с доброжелательной улыбкой смотрел на девиц.
Вскоре мисс Энн Тиралл отошла к дивану, и там вскоре оказался и Альберт. У Кейтона сжалось сердце от новой досады: он сразу угадал значение взглядов этих двоих — безмолвное, но красноречивое. Ренн влюблен. Влюблена и мисс Энн. На миг Кейтону стало горько, но он преодолел искус зависти и досады, с чем невольно помогла ему справиться мисс Хилл. После карточной игры мисс Мелани, хитро глядя на мисс Рейчел, предложила мистеру Кейтону спеть — одному. Он покорился, радуясь возможность отвлечься, и исполнил одну из тех итальянских баллад, сладость мелодики которых говорит слушателю о страстных поцелуях, о неге и любви, даже если он не понимает ни строчки на языке великого Петрарки. Разговоры смолкли. Роуэн смотрел на него с нескрываемым интересом: он не знал, что Энселм столь хорошо поёт. Кейтон сам чувствовал, что сегодня в ударе, голос звучал удивительно, раскрываясь во всей полноте, ему казалось, нет ноты, недоступной ему…
— Какая прелестная любовная песня… — воскликнул мистер Тиралл, едва он закончил.
Остин Роуэн смотрел на Кейтона изумленно.
— Какой голос… Я не знал, что ты так одарён…
Энселм хотел было ответить, не успел.
— Эта песня совсем не любовная, — услышал он и вздрогнул, словно очнулся, с удивлением повернулся с мисс Сомервилл и смерил её недоверчивым и чуть растерянным взглядом.
— Бог мой, мисс Эбигейл, вы и по-итальянски понимаете? И о чём же эта ария?
— Эта песня о маленьком горбуне, певце и музыканте, который тщетно мечтал о любви красавицы и умер от тоски. А на балу, где он играл, ничего о том не знали, и кричали: «Где же наш певец? Пусть он споёт нам о любви…»
Она поняла всё весьма точно, но Кейтону не понравилось это понимание. Он подлинно любил эту трогательную венецианскую канцону, она, как ему казалось, была о нём самом, но чтобы это понимали другие? Он поморщился. Ему показалось, что его публично раздели. Кейтон снова торопливо заиграл и запел, — на сей раз шутовскую французскую песенку о радостях жизни. Она была в одном из куплетов довольно скабрезна, и Энселм целомудренно опустил раблезианский катрен, опасаясь чрезмерно обширных познаний мисс Сомервилл. Вдруг девица и по-французски понимает? Мисс Эбигейл встала и обошла рояль, став там, где сияли свечи в большом напольном канделябре.
Когда он смолк, она неожиданно спросила:
— Но вам ведь не нравится эта музыка, да?
Кейтон с удивлением посмотрел на неё. Что она имела в виду? Да, сам он любил лишь средневековую аскетическую, монастырскую музыку, будоражившую его нервы так же, как страницы некоторых древних латинских книг. Музыку же итальянских опер с их слащавой плебейской прелестью терпеть не мог. Не любил и французские куплеты — песни легкомысленных и пустых людей. С удовольствием вспоминал немногие концерты камерной музыки, где слушал Бетховена. Любил и песни Шуберта. Эта музыка пробирала до мозга костей, оживляла боль, тоску, терзания. Она шла из самых глубин духа и пленяла скорбью, в этой отчаянной и стонущей музыке было нечто, переворачивавшее душу, и когда она, как отходная молитва, на миг умолкала, в мозгу его раздавалось низкое чтение псалмов и звон колокола…
Но об этом он говорить не мог — да и не хотел. Зачем?
Он предпочёл отшутиться.
— Я привередлив, мисс Сомервилл, сегодня мне нравился одно, а завтра другое…
— У нашей Эбигейл тоже извращенный вкус, — кивнула мисс Хилл, — то мотеты и мадригалы Орландо Лассо, то псалмы Бенедетто Марчелло, то оратории Джакомо Кариссими, Николо Жомелли и Никола Порпора, то гимны Франческо Дюранте… Нет, что бы как все…
