К белокурой красавице тут же подошла обворожительная девица в роскошном креповом платье с нежными аппликациями по подолу и ещё одна — в платье цвета ярко синего цвета, чьи полные плечи были довольно откровенно обнажены и сразу приковывали внимание мужчин.
В воздухе пронеслись нежные ароматы, и Кейтон странно расслабился. Сразу взволновалась кровь, закружилась голова, словно он залпом осушил бокал хмельного игристого вина. Энселм редко думал о женщинах без терзаний, обид и жажды обладания, неописуемой истомы и неги, мысли о женщинах были мечтами о благоуханных поцелуях, они навевали грезу наготы и рисовали его воображению тех женщин, коими ему хотелось обладать. Это была неутолимая мечта о преодолении границ мысли, о не знающих цели блужданиях в мистических пределах страсти… Тут подействовали дрожжи распутства, кои таит в себе возбуждённый мозг, и его душа забродила. Наслаждаясь блудными помыслами, он примешивал к телесным образам умственные, подогретые чтением весьма фривольных книг, и вдруг замер.
Красавица в сиреневом платье с улыбкой заглядывала ему в глаза, он очнулся от мечтаний и, униженный и уничтоженный, с изумлением узнал мисс Сомервилл. Ему представили брата мисс Эбигейл — Эрнеста, а в девицах, что пробудили его плотские фантазии, он с изумлением узнал мисс Хилл и мисс Ренн. Он почувствовал, что краснеет, смущённо отвёл глаза, и ему показалось, что глухой, прерывистый, упорный стук крови в голове слышен всем вокруг. Чёрт, как же он не узнал их?
Его одурачили искусственный свет свечей в напольных канделябрах, нарядные платья, слой пудры и прочие бальные ухищрения. Подошли мистер Альберт Ренн, мистер Гордон Тиралл с сестрой и Остин Роуэн. Энселм никогда не был с ним близок — но не имел и повода для неприязни. Сейчас такой повод появился — причём, как понимал Кейтон, без всякой вины Роуэна. Тот невольно стал свидетелем того, что афишировать Кейтону не хотелось, и он был уверен, что Остин не замедлит рассказать об этом в Мертоне.
Кейтон помрачнел. К его удивлению, едва увидев его, Роуэн подошёл и поздоровался, и в его обращении не было ни насмешки, ни издевки. Болезненная искажённость натуры Кейтона заставила его и в этом усмотреть обиду. С упрямством, которое заставляет иных страдальцев постоянно касаться языком больного зуба, Энселм поинтересовался у Остина, где его очаровательная спутница, которая в прошлый раз у Ренна столь честно отозвалась о нём? К его новому удивлению, Роуэн посмотрел на него внимательно и напряжённо, не отводя глаз, и в этих тёмных глазах, в которые Кейтон впервые видел столь близко, проступило что-то странное и тяжёлое. Остин несколько минут, показавшихся Энселму бесконечными, смотрел на него, потом ответил:
— Нам предстоит скоро расстаться, Кейтон. Тебе легко будет счесть мои слова непроговоренными или неуслышанными. Но мне кажется, я должен тебе это сказать. Все, что нам доводится испытывать в этой жизни — это или кара за наши же грехи и глупости, коей надо смиренно покоряться и молча нести её, или же испытание, кое надо выдерживать с честью. Я плохо знаю тебя, и Бог весть — наказует тебя Господь или испытывает, но…
Кейтон молча слушал, слегка побледнев. Роуэн замолчал.
— … Но? — наконец тихо проронил Кейтон.
— В тебе мало смирения и мало выдержки.
Кейтон вскинул глаза на собеседника и наткнулся на каменную стену тёмных глаз. В Роуэне не было ни колкости, ни сарказма, ни упрёка. Он хладнокровно и невозмутимо говорил то, что думал, и говорил в лицо тому, о ком это думал. Кейтон удивился. Он просмотрел интересного человека. Энселм уважал силу. Улыбнулся.
— Ты считаешь меня слабым?
— Скорее неразумным. Тебя задели слова глупой девочки. Но она девочка, к тому же глупая. Но ты был задет.
Кейтон поморщился.
— Возможно, ты прав. — он торопливо сменил тему разговора. — Так ты принимаешь сан?
Тот молча кивнул.
— Из тебя получится хороший пастырь, — отчетливо проговорил Энселм, и поклонившись, спешно отошёл. Несмотря на то, что ему понравились смелость и спокойствие Роуэна, он не хотел продолжения этого разговора.
Тут Энселм услышал, как мистер Эрнест Сомервилл приглашает мисс Хилл на первые два танца, а она, явно кокетничая, спрашивает, достоин ли он такой чести после своего омерзительного поступка, когда нынче утром предпочёл охоту с лордом Беркли пикнику в их компании? Сомервилл возвёл глаза к небу. Ведь он уже трижды извинялся! Ну не мог он нарушить обещание, данное Беркли неделю назад! Мисс Хилл царственно сменила гнев на милость, они ушли к танцующим, мистер Остин Роуэн пригласил мисс Сомервилл и тут же увел её, мистер Гордон Тиралл предложил руку мисс Ренн, Альберт торопливо пригласил мисс Тиралл, и Кейтон остался в одиночестве.
Настроение его резко испортилось.
Тут он увидел леди Эмили, сопровождаемую человеком, в котором узнал милорда Комптона, хозяина праздника. Они болтали со свободой старых приятелей, говорили о каком-то мистере Эллиоте, оказавшимся растяпой, и мистере Уилсоне, наделавшем глупостей. Как вскоре понял из дальнейшего разговора Энселм, вышепоименованные господа оказались обманутыми неким предприимчивым жуликом, продавшим им под видом раритетов дешевую подделку. Леди Кейтон не могла не похвалиться знаниями и вкусом племянника — он будет достойным продолжателем семейных традиций. Милорд Комптон, оказавшийся выпускником Мертона, спросил, видел ли мистер Кейтон в библиотеке колледжа старинные рескрипты «De viribus herbarum» Мацера Флорида с описанием целебных свойств некоторых трав, кои он в свое время деятельно штудировал? Энселм ответил утвердительно. Сам он поинтересовался, какие книги милорд находит заслуживающими внимания?
Граф грустно усмехнулся.
— С годами, мой мальчик, самыми нужными книгами оказываются те, которые мы когда-то были готовы бросить в огонь…
Несколько минут они оживленно обсуждали последние книжные новинки. Суждения милорда понравились Кейтону глубиной и тонкостью, и он пожалел, что скоро должен покинуть Бат — с этим человеком ему захотелось сойтись поближе.
— Мне казалось, когда человек мыслит глубоко и серьёзно, ему плохо приходится среди широкой публики, — с улыбкой заметил Энселм, — так трудно найти понимание…
— Среди широкой публики человеку, мыслящему глубоко и серьёзно, молодой человек, легко найти узкий круг людей, чье мышление и чьи интересы будут столь же глубоки и серьёзны… — улыбнулся в ответ милорд.
Беседа безмятежной размеренностью чуть успокоила напряжённые нервы Кейтона, но тут к ним подошла леди Блэквуд, а через минуту рядом оказалась мисс Джоан Вейзи. Кейтон напрягся, поклонился подошедшим дамам и сожалел только о том, что не мог сразу уйти — это было невежливо. Мисс Вейзи любезно улыбнулась милорду Комптону, и сказала, что его вечер просто великолепен. Граф поклонился. Леди Джейн Блэквуд тоже увлекалась собиранием редких книг, и разговор с её приходом почти не изменил направления. При этом милорд Комптон заметил, что мистер Кейтон стал вдруг странно напряжённым, но истолковал это неправильно. Он любезно обратился к нему с предложением пригласить очаровательную мисс Вейзи, которой явно скучно со стариками, на танец.
Кейтон окаменел. Он вовсе не хотел приглашать мисс Вейзи, просто хотел уйти. Граф невольно поставил его в весьма сложное положение, но Энселм решил просто увести мисс Вейзи к танцующим, а после, если ей то будет угодно, распрощаться с ней.
Ему не пришлось себя затруднять. Мисс Вейзи, высокомерно взглянув на него, сказала, что не хочет танцевать, чем поставила в неудобное положение и графа, и всех остальных. В эту минуту к ней подскочил какой-то франт, приглашая её на танец, и она тут же протянула ему руку. После их ухода граф, скрывая неловкость, торопливо заговорил о своих новых книжных приобретениях, тётка опустила глаза и слушала его, глядя в пол, леди Блэквуд тоже молчала, изредка бросая на Энселма странный мерцающий взгляд.
Сам Кейтон из последних сил поддерживал разговор, старательно делая вид, что не заметил произошедшего, пока его не спас гонг, призывавший гостей в столовую. Когда граф увёл дам на ужин, Кейтон смог остаться в одиночестве. Нервы его были напряжены до предела, руки тряслись, и чтобы унять дрожь, он сжал их в кулаки. Это движение непроизвольно напрягло его и словно всколыхнуло, кровь закипела, но не плотским возбуждением, а яростью.
