От одной мысли о домашних блюдах, о потрошках индейки, источающих сок, рот Митча наполнился слюной. А еще ореховый пирог — фирменное блюдо матери.

Но не это влекло Митча домой. Не еда. Близкие люди.

Почему он решил, что для него и Мики будет лучше, если он примет это назначение? Почему он решил, что повышение по службе важнее, чем находиться рядом с теми, кого ты любишь? Мики уже почти взрослый. Через год он уедет в колледж. А после колледжа начнет самостоятельную жизнь.

А если совсем честно, ему не хватало еще одного человека.

Человека, которого не было бы за столом у Таггардов, но который будет сидеть за таким же столом в семействе Боханнон. Неподражаемые братья Боханнон с их библейскими именами, может быть, играют в футбол на лужайке. Отец Джек дает благословение. А Бо…

За последние две недели Бо не выходила из его головы более чем на пять минут. Он закрыл глаза и мысленно представил себе ее спортивную фигуру, загорелое лицо, большие карие глаза. И эти смешные торчащие волосы.

Он размышлял, и не в первый раз, не потому ли он принял назначение, что боялся снова оказаться связанным. Не обязательно с женщиной, а вообще… Могло показаться, что он здесь в силу сложных обстоятельств, но на самом деле, черт побери, он просто прятался от жизни.

Неужели он такой трус, что побоится снова рискнуть своим сердцем? Так поэтому он ушел от Бо, даже не сказав ей прощального «до свидания»?

Митч снова боднул подушку, перекатился на другой бок и закрыл голову руками. Он не позволял себе думать, что от Бо нет известий, потому что она забыла о нем. Не может этого быть! Наверное, она из тех людей, которые всегда собираются написать — и никогда не пишут.

Не Бо создала дистанцию между ними. Он сам. И все из-за той незаконченной фразы. Почему он не разбудил ее и не рассказал обо всем, что чувствовал?

…Бо скомкала еще одно неловкое, сбивчивое письмо к Митчу и через всю комнату бросила его в мусорную корзину. Бросок получился чистым, достойным любого свободного броска в NBA.

— Хороший бросок!

Бо подняла глаза и увидела, что у ее стола стоит Недра.

— Вот заявки на участие в конкурсе на лучший репортаж. Твой репортаж о Таггардах вполне годится для конкурса.

Недра получила несколько премий за свои журналистские расследования; почему она считает, что Бо будет подавать заявку? Бо не ровня ей.

Недра взяла верхний листок из стопки, которую держала в руках, и положила на стол перед Бо.

— У них есть номинация «Общественный интерес». Мне кажется, ты попадаешь прямо в точку.

Глядя вслед Недре, Бо пожала плечами. Ее не интересовали награды. Она даже не была уверена, что хочет продолжать работать в теленовостях. А возвращаться к репортажу о Таггардах — все равно что сыпать соль на рану, которая только начала заживать.

Уголком глаза она смотрела на бумажку. У нее все равно нет шансов победить. К чему суетиться? Она уже знает, что не может одержать победу… в любви. Никакой разницы.

Она скомкала бланк заявки и бросила, метя в корзину. Комочек ударился о край корзины и отскочил от нее.

Ну вот, она была права — Бо безрадостно засмеялась — даже это у нее не получилось.

Митч смотрел на свой дом другими глазами — глазами штатского человека. После нескольких недель раздумий он подал в отставку с военной службы.

И вот он дома, чтобы остаться в нем навсегда.

Увольнение заняло больше времени, чем он ожидал. Его отговаривали. Но теперь он выше ставил долг перед своей семьей, перед самим собой.

Митч надеялся вернуться домой к Рождеству, а получилось только к концу января. Дул холодный ветер, и Митч глубже зарывался в зимнюю куртку, которую мать позаботилась привезти в аэропорт.

Он глубоко вздохнул. Вот он и дома.

В первый раз за последние пятнадцать лет у него нет работы, нет перспектив, четкого плана на будущее. Все, что у него есть, — скромная пенсия и немногие льготы. И еще сын, — который скоро будет поступать в колледж, и никаких соображений, каким образом он сможет платить за обучение Мики.

Несмотря на это, Митч чувствовал себя счастливчиком. У него был дом, в котором можно жить, у него было время, чтобы узнать своего сына до того, как мальчик покинет родное гнездо и начнет самостоятельное путешествие по жизни. По сравнению со многими его дела не так уж плохи.

— Ты остаешься или поедешь куда-нибудь?

Митч отвлекся от своих мыслей и улыбнулся матери. Он с удовольствием вдыхал холодный, пахнущий сосной воздух.

— Конечно, остаюсь. Прежде всего я хочу взглянуть на дом.

— Хм… Смотреть на эти старые стены ты будешь всю оставшуюся жизнь. Есть более важные вещи, которыми тебе следовало бы заняться немедленно.

— Знаю. Нужно скорее приниматься за поиски работы.

Мать Митча покачала головой со смесью раздражения и недоумения:

— Иногда вы, мужчины, бываете такими тупоголовыми! — Вслед за ним она направилась к дому.

— О чем это ты? — Митч совершенно не понимал, что имела в виду мать. — Что ты хочешь сказать?

Кейт отперла дверь, и они вошли внутрь.

— Проницательностью ты не можешь похвастать, — проворчала мать, пока Митч помогал ей снять пальто.

— Тогда скажи мне прямо, в чем дело, — сказал Митч, расстегивая молнию на куртке. Он старался спрятать растущее беспокойство.

— Я скажу. — Кейт направилась в кухню. — Хочешь кофе?

— Ма-а!

— Хорошо, сын мой. Раз ты сам не можешь сообразить, я скажу тебе. — Она стояла, сложив руки на груди, и смотрела на него одним из тех взглядов, которые, когда Митч был мальчишкой, не сулили ему ничего хорошего. — Не нужно быть профессиональным психологом, чтобы увидеть, что грызет тебя эти последние несколько месяцев.

— Конечно, я скучал по семье.

— А я царица Савская. Ты обманываешь меня или себя? — отпарировала она. — Всякому, у кого есть глаза, видно, что ты по уши влюблен в Бо. Я не забыла, что ты спрашивал о ней каждый раз, когда звонил сюда. С тех пор как ты уехал от нас в октябре, ты думал лишь о ней, разве не так?

Его поймали. Он мог все отрицать, но Митч знал, что от матери ничего не утаишь.

— Так.

— Тогда не стой столбом, Митчелл Джеймс Таггард. — Его мать указала на телефон. — Позвони ей.

Бо закончила готовить текст, радуясь, что до эфира у нее остается около часа свободного времени. В другое время ее взволновало бы предложение вести выпуск новостей, пока остальная команда будет готовить репортаж о кубке США по американскому футболу, но сейчас, казалось, ничто не могло заставить забиться ее сердце.

Она достала косметичку и направилась в гримерную. Как хорошо, что ей не надо спешить, даже если она задержится в гримерной дольше обычного.

По дороге Бо остановил директор:

— Я слышал, ты одно время преподавала в Когсуэлле?

Бо удивилась. Странное время для необязательного разговора, когда ей вот-вот предстоит вести вечерние новости.

— Да. Я около двух лет вела там физкультуру. По существу, это была физиотерапия. Почему вы спрашиваете?

— У нас намечается срочный материал. Я хочу, чтобы ты занялась им.

Встревоженная Бо не знала, что и сказать. Когсуэллская школа — учебное заведение для детей с задержкой умственного развития. Обычных спортивных занятий там не было, только особые «Олимпийские игры», но в другое время года.

— А в чем дело?

— Один из родителей подал в суд, обвинив преподавателей в жестоком обращении с ребенком. Ты знаешь тамошний народ и сможешь разобраться лучше, чем любой из нас.

Мысль о том, что придется грубо вторгаться в жизнь друзей, была неприятна. А информация, сопровождаемая видеокадрами, не ее конек. Но если для заявления были какие-то основания, лучше, если этим займется она, а не Недра и не Том Хакаби, второй специалист по расследованиям. По крайней мере она не сделает из мухи слона.

— Ладно, но в это время дня я вряд ли смогу найти кого-нибудь. В школе уже никого нет.