Люси подняла руки и сделала царапающие движения пальцами, словно в попытке вытянуть информацию из воздуха.

Я в надежде вскинула голову.

— Все, что мне удалось найти, так это историю о парне, которому после смерти отрезали член.

— Компьютер понял вас буквально.

— Что?

— Это я так.

Шутка была неуместной.

— В конце концов я попробовала ввести «увечье» в комбинации с ограничителем «после наступления смерти». — Люси взяла из стопки еще несколько листов и протянула их мне. — Возможно, кое-что из этих сведений окажется для вас полезным.

Я почти не слышала ее. Мой взгляд с жадностью впился в список. Мне захотелось поскорее очутиться в своем офисе.

— Люси, вы просто умница. Я на подобное даже не рассчитывала.

— Значит, хоть что-то из этого списка вам пригодится?

— Да-да. Думаю, да, — пробормотала я, пытаясь выглядеть спокойной.

— Может, найти документы по этим делам?

— Нет, спасибо. Сначала я просмотрю список, а потом решу, что делать.

Лучше бы я ошиблась, молилась я про себя, глядя как загипнотизированная на шестое имя сверху.

— Хорошо.

Люси сняла очки и принялась протирать стекла краем свитера. Без них она выглядела незавершенной, неправильной, как Джон Денвер, когда перешел на контактные линзы.

— Мне бы хотелось знать, зачем все это вам понадобилось.

Она опять водрузила на нос огромные очки.

— Я, конечно, все расскажу вам, если что-то выясню.

Я зашагала к двери, слыша, как Люси у меня за спиной куда-то поехала на своем стуле.

Вернувшись в офис, я положила распечатку на стол и просмотрела список. Шестое имя сверху. Франсин Моризет-Шанпу.

«Успокойся, — велела я себе. — Не торопись с выводами».

Я переключила внимание на другие имена. Ган, Валенсиа и парочка наркодельцов-неудачников тоже были внесены в этот список, равно как и Тротье. Я узнала еще и имя одной гондурасской студентки из Огайо. Собственный муж застрелил ее, приставив дуло пистолета прямо к лицу, перевез в Квебек, отрезал ей кисти, вырезал свои инициалы на ее груди и бросил в парке. Еще несколько перечисленных дел я не вспомнила. Ими занимались до девяностого года, то есть когда я еще не работала здесь. Я направилась в центральный архив и нашла все эти дела, а вместе с ними и дело Моризет-Шанпу.

Разложив папки в хронологическом порядке на столе в своем офисе, я дала себе обещание, что изучу их последовательно, но тут же нарушила это обещание, взяв в руки дело Моризет-Шанпу. Мысли о его содержимом вызывали во мне приступ тревоги.

Франсин Моризет-Шанпу была застрелена и изувечена в январе девяносто третьего. Примерно в десять утра того дня один сосед видел, как она выгуливает своего спаниеля. А два часа спустя муж нашел ее мертвой в кухне. Пес лежал в гостиной. Его голову так и не разыскали.

Я помнила это происшествие, хотя и не принимала в расследовании ни малейшего участия. В ту зиму я приезжала в Монреаль раз в полтора месяца примерно на неделю. С Питом мы часто конфликтовали, поэтому летом я уехала в Квебек на целых три месяца, надеясь, что таким образом сумею сохранить наш брак. Как же!

Нападение на Моризет-Шанпу привело меня тогда в шоковое состояние. Рассматривая сейчас фотографии, я как будто вернулась в те дни.

Франсин Моризет-Шанпу лежала под небольшим деревянным столом, руки и ноги раскинуты, белые трикотажные трусики стянуты до колен. Ее окружало море крови. Потемневшие пятна покрывали стены и столешницы рабочих столов. На одном из снимков ножки перевернутого стула, основная часть которого не вошла в кадр, как будто указывали на нее.

На фоне ярко-красной крови она смотрелась неестественно белой. В животе алел продольный разрез толщиной с карандаш и поперечный внизу в форме широко улыбающегося рта. Сквозь них проглядывали внутренние органы. Между ногами был виден еле различимый краешек рукоятки кухонного ножа.

На удалении в пять футов от убитой, в промежутке между раковиной и рабочими столами, лежала ее правая кисть. Этой женщине было сорок семь лет.

— Господи… — прошептала я.

Я просматривала отчет о проведении аутопсии, когда на пороге появился Шарбонно. Я сразу поняла, что его настроение оставляет желать лучшего. Он не поздоровался, не спросил разрешения, а просто прошел к моему столу, уселся на стул и уставился на меня покрасневшими глазами.

Наблюдая за ним, я вдруг почувствовала мимолетное обострение чувства утраты. Тяжелая походка, небрежность движений, внушительные размеры его фигуры всколыхнули в моей душе нечто такое, что, как мне казалось, я уже оставила в прошлом.

На мгновение я увидела перед собой Пита, и мысли мои отправились в путешествие во времени. Он всегда воздействовал на меня опьяняюще. Я никак не могла понять, что именно мне нравилось в нем: крупное телосложение или непринужденность. Или то, что он постоянно был очарован мной. Так искренне. Я не могла им насытиться. Эротические фантазии посещали меня и раньше, но с того самого дня, когда я впервые увидела его под дождем у библиотеки, в этих фантазиях неизменно присутствовал он.

«Фантазировать можно когда угодно, — подумала я. — Хоть прямо сейчас. О боже! Бреннан! Выброси из головы всякую чушь!»

Я вернулась в настоящее.

Шарбонно теперь рассматривал свои руки. Я ждала начала разговора.

— Возможно, мой напарник и сукин сын, но неплохой парень, — сказал он по-английски.

Я не ответила. Мое внимание привлекли края его штанин. Они были подогнуты внутрь дюйма на четыре и подшиты вручную.

«Интересно, он их сам подшивал?» — подумала я.

— Просто ему трудно привыкать к переменам, к каким-то другим условиям.

— Да.

Он так больше и не смотрел на меня. Я начинала чувствовать себя неловко.

— И?.. — спросила я.

Шарбонно откинулся на спинку стула и принялся разглядывать свой большой палец, все еще избегая встречаться со мной взглядами.

Где-то в другом конце коридора играло радио. Рок Вуазин пел об Элен.

— Он говорит, что намерен подать жалобу.

Рука Шарбонно опустилась на колени, а взгляд скользнул в сторону окна.

— Жалобу?

Я постаралась не выдать голосом волнения.

— Министру. И начальству. И Ламаншу. Он заглянул даже в ваше личное дело.

— Что же мсье Клоделя так сильно не устраивает?

«Только не паникуй», — твердила я себе.

— По его мнению, вы перешагиваете черту дозволенного. Вмешиваетесь в чужие дела. И тормозите расследование.

Шарбонно прищурился, глядя на солнечный свет. Я почувствовала, как мышцы моего желудка сокращаются. Внутри разлилось неприятное тепло.

— Продолжайте.

— Клодель считает, что вы… — он запнулся, подбирая слово, наверняка ища замену тому выражению, которое использовал в разговоре с ним Клодель, — что вы слишком бурно на все реагируете.

— Можно поконкретнее?

Он продолжал смотреть в сторону:

— По его мнению, вы стараетесь превратить дело Ганьон в то, чем оно на самом деле не является, пытаетесь приписать ему всякую ерунду, о которой в данном случае не может быть и речи. Он говорит, что из обычного убийства вы стремитесь раздуть настоящую американскую буффонаду.

— Зачем мне это?

Все же мой голос слегка дрогнул.

— Черт возьми, Бреннан! Не я ведь все это затеваю!

Он таки взглянул в мои глаза. Мне стало его немного жаль. Было очевидно, что находиться здесь ему вовсе не хотелось.

Я смотрела на Шарбонно, почти ничего перед собой не видя. О том, к каким последствиям может привести подобная жалоба, я знала не понаслышке. Сама занималась рассматриванием таких обвинений, когда входила в состав комитета по этике. Независимо от того, каким был результат, жалобы доставляли человеку массу неприятностей. Мы оба молчали. «Элен, все, что ты делаешь, сводит меня с ума», — проникновенно пело радио.

«Шарбонно ни в чем не виноват», — сказала я себе.

Взгляд мой упал на поблескивавшие на столе прямоугольники с изображением белоснежного тела в луже крови. Я еще раз рассеянно просмотрела их и взглянула на Шарбонно. Заговаривать об этом с кем бы то ни было я пока не собиралась, чувствовала себя еще не готовой. Но Клодель вынуждал меня сделать решительный шаг. Проклятие! Все складывалось наихудшим образом.