— Ну и что? — Горюнов вернул бумагу и внимательно посмотрел на Воронцова. — Что вас так встревожило, Юлий Александрович?

— Пауза в беседе меня встревожила, Эдуард Николаевич, — негромко ответил Воронцов. — А тебя нет?

— Кто-то из них воспользовался глушилкой?

— Очевидно.

— Кто?

— Думаю, не Грег Трейси.

— А почему вы думаете, что не он?

— Давай, я тебе кое-что объясню, генерал-майор Горюнов… Грег Трейси — шеф протокольного отдела госдепартамента США, находящийся в Москве для подготовки визита президента Рейгана. Он занимает свой пост ровно тридцать лет. То есть, с февраля пятьдесят шестого года. И примерно столько же этот господин лично знаком с нашим Андреем Андреевичем Громыко. Они старые друзья, Эдуард Николаевич, если только подобное определение вообще уместно в насквозь лживом и закамуфлированном мире профессиональных дипломатов. Понятно, что президенту США — в том случае, естественно, если его визит в Москву состоится, — абсолютно не о чем разговаривать с нашим полуразваливающимся Председателем Президиума Верховного Совета, который ничего не решает, ничего не может, и ни к чему не стремится. Следовательно, встреча Громыко с Трейси — это в самом деле посиделки двух закадычных друзей-старперов. И я не думаю, что Грег Трейси стал бы брать на такую встречу скрэмблер…

— Ну, мало ли, — попытался возразить Горюнов.

— Зачем опытному Трейси глушить эту беседу? Объясни мне, Горюнов? Все, что он может доверительно поведать Громыко, уже напечатано в сегодняшних «Известиях». На третьей полосе…

— Вы полагаете, Юлий Александрович, что Громыко… мог рассказать Трейси о вашей с ним… встрече?

Смуглое лицо молодого генерала сохраняло выражение абсолютного спокойствия, лишь черные, чуть навыкате, глаза, таили в себе сдержанную угрозу.

— По-твоему, я не должен так полагать?

— Простите, Юлий Александрович, но мне как-то трудно представить, что Громыко мог позволить себе что-то подобное…

— Согласен, — кивнул Воронцов. — Я себе этого вообще представить не могу. Но, тем не менее, давай предположим на секунду, Эдуард Николаевич, что произошло то, во что мы оба не верим или, правильнее сказать, не хотим верить. Что за эти самые злосчастные минуту пятьдесят секунд поверенный во многих делах Андрей Андреевич Громыко рассказывает своему старому американскому приятелю, что один высокопоставленный генерал с Лубянки намерен с помощью таких же, как он, коммунистических фанатиков-твердолобов, убрать с дороги… одного нашего общего и невероятно популярного на Западе друга. И что ему лично, — человеку, отдавшему всю свою сознательную жизнь беззаветному служению идеалам Отчизны, — трудно примириться с мыслью о физической расправе над личностью, которой рукоплещет сегодня весь цивилизованный мир… Сам он уже стар, да и от былого влияния остались лишь жалкие воспоминания… Однако надеется, что предупреждение, своевременно переданное из компетентных кругов США нашему э-э-э… общему другу, помешает планам злоумышленников и позволит довести до конца демократические преобразования в Советском Союзе… Ну, как тебе текст?

— Довольно четко, — пробормотал Горюнов.

— Уложился я в минуту пятьдесят секунд?..

— Зачем ему это говорить? — глухо спросил молодой генерал.

— А затем, дорогой ты мой Эдуард Николаевич, что Громыко НИКОГДА не участвовал ни в одной внутрикремлевской интриге, не говоря уже о вооруженном заговоре с целью физического уничтожения первого лица в партии и государстве! Потому, собственно, и выжил, умничка…

— Но он же согласился…

— И струхнул! — с ненавистью отрезал Воронцов. — Испугался, понимаешь? А вдруг заговор раскроют раньше, чем его посадят в кресло генерального секретаря ЦК КПСС? Что он теряет сейчас, отодвинутый от реальной власти, но, тем не менее, пользующийся всеми ее привилегиями — от личного проктолога до оригиналов русских передвижников на стенах? Да ничего наш уважаемый идеалист Андрей Андреевич Громыко не теряет! Как это сказал черный Абдулла?.. «Хороший дом, красивая жена, — что еще нужно, чтобы спокойно встретить старость?».. Старость он уже давно встретил, теперь ему нужно без потрясений дожить до урны в кремлевской стене. А оказавшись ввязанным в государственный заговор, он запросто может лишиться башки. Причем не фигурально, а в самом что ни на есть прямом смысле, понимаешь?!.. И платить за похороны Громыко будет не государство, а его сын…

— И все же мне кажется, что вы перестраховываетесь, Юлий Александрович, — тихо возразил Горюнов.

— Я просто ДУМАЮ, Эдуард Николаевич! — Воронцов налег грудью на крышку стола и приблизил свое лицо к смуглому лицу Горюнова. — Анализирую… Предполагаю… Поскольку убежден, что не имею права на ошибку. Потом, когда ЭТО, дай Бог, произойдет — пожалуйста! Можешь какое-то время не перестраховываться, генерал. Можешь даже с радости напиться в сауне в компании с тремя женщинами — заслужил! Но только не сейчас! Я хорошо знаком с въедливостью и любознательностью американцев, уж поверь мне, Горюнов! И потому могу также предположить, что наш престарелый председатель Президиума, под неназойливым давлением аргумента о том, что, дескать, неплохо бы подтвердить как-нибудь свои подозрения парой-тройкой конкретных фактиков, запросто под треск скрэмблера мог шепнуть на ушко Трейси имя отчаянного генерала, предложившего ему, Громыко, занять самое влиятельное кресло в огромной стране, которое вот-вот осиротеет…

Генерал-майор Горюнов угрюмо молчал, обдумывая страстный монолог начальника ПГУ.

— Ну что, Эдуард Николаевич? Убедил я тебя в чем-то, или нет?

— Не столько убедили, Юлий Александрович, сколько озадачили… То, что вы сказали, это… — Горюнов запнулся, подыскивая нужно слово. — Это страшно.

— Страшно, когда ЭТО сваливается на тебя, как ведро с помоями, — сухо уточнил Воронцов. — Если же суметь вовремя подумать об ЭТОМ, то всегда найдется защита…

— О чем вы? — тихо спросил Горюнов.

— Слушай меня внимательно, генерал-майор! — голос Воронцова стал жестким и решительным. — В течение часа у меня на столе должна быть абсолютно вся информация по Грегу Трейси. Где живет, на что живет, с кем спит, когда улетает домой, охрана, сопровождение, любимый отдых, встречи, предпочтительный десерт, газета с утра… Короче, ВСЕ! Отдельно доложить, кто именно в «трешке» отвечает за его охрану… Короче, добудь мне за час все, что только можно! До последней мелочи! А дальше подумаем, как все обставить…

— То есть?.. — Горюнов несколько раз моргнул длинными, загнутыми кверху, ресницами. — Что обставить? Даже если вы и правы в своих опасениях, Юлий Александрович, все равно: с момента встречи прошло уже более десяти часов…

— Ну и что? — Воронцов презрительно сощурил глаза. — Что из этого следует?

— Из этого следует, Юлий Александрович, что Грег Трейси — естественно, если ваши предположения верны — мог передать об услышанном послу США, мог связаться по «красному телефону» с государственным секретарем, мог, отправить шифрограмму президенту, мог в конце концов…

— Это все понятно, просчитываемо, — с трудом сдерживаясь, процедил Воронцов. — Какой вывод? Что ты предлагаешь, генерал? Сидеть, сложа руки, и ждать, подтвердятся наши страхи или нет?

— А что предлагаете вы, товарищ генерал-полковник? — чуть привстав, хрипло спросил Горюнов. Его смуглое лицо побледнело. Поняв, что именно имеет в виду Воронцов, молодой заместитель начальника ПГУ сгруппировался, словно готовился к решающему прыжку.

— Да ничего особенного я и не предлагаю, — как-то сразу остыв, по-стариковски проворчал Воронцов. — Я просил тебя собрать мне досье, вот и все. Скорее всего, ты прав: я и в самом деле стал слишком уж подозрительным. Похоже, чем ближе финиш, тем больше пошаливают нервишки…

Зафрахтованный правительством США пассажирский «Боинг-737», на борту которого находились шеф протокольного отдела госдепартамента Грег Трейси и его жена Салли, двое агентов ФБР, занимавшихся в Москве уточнением деталей маршрутов президента, первый секретарь посольства США в СССР, четыре члена экипажа и две миловидные стюардессы, должен был приземлиться на авиабазе Эндрюс в Вашингтоне, округ Колумбия, в 19.00 по восточно-американскому времени. В 12.03, на подлете к восточным склонам швейцарских Альп, Грег Трейси, не отрывавшийся от свежего номера «Уолл-стрит джорнэлл» уже минут двадцать, неожиданно хмыкнул, снял очки и поднял голову: