Михаил Горбачев в элегантном светло-сером костюме и броском, вишневого цвета, галстуке сидел за столом и что-то увлеченно вычеркивал шариковой ручкой. Покрой горбачевских костюмов, а также отказ молодого генерального секретаря от традиционных черно-белых цветов одежды и был, по мнению Воронцова, единственным конкретным признаком «общественных и политических перемен», о которых, захлебываясь, писала вся советская партийная и государственная пресса. Его знаменитое родимое пятно на темени казалось кровавым отпечатком чьей-то руки. Увидев вошедшего Воронцова, Горбачев нетерпеливо взмахнул рукой:
— Чего стоишь, генерал?! Садись!..
В этом обращении на «ты», в манере по-барски держать себя абсолютно со всеми, невзирая на возраст и заслуги, заключался горбачевский стиль общения. Воронцов поморщился, сделал несколько шагов, сел к приставному столику и положил перед собой блокнот с записями.
— Ну, что нового? — не отрываясь от бумаг спросил Горбачев.
— Что именно вас интересует, Михал Сергеич? — спокойно спросил Воронцов
— Прибалтика, — продолжая вычеркивать, бросил Горбачев. — Прежде всего, Прибалтика, генерал…
— С прошлой недели ничего не изменилось… — Отвечая, Юлий Воронцов даже не заглядывая в блокнот. — Наша оценка остается прежней: если не будут предприняты радикальные меры, вопрос отсоединения всех трех прибалтийских республик — это вопрос двенадцати-пятнадцати месяцев…
— Что ты имеешь в виду под «радикальными мерами»? — Горбачев наконец оторвался от вычеркивания и вцепился в генерала недобрым взглядом.
— Арест лидеров сепаратистов. Немедленное введение комендантского часа. Ужесточение контроля за границей с Польшей и, особенно, за морскими перевозками из Швеции и Финляндии. Усиление охраны армейских складов оружия. Переброска в Прибалтику двух дивизий внутренних войск. Административные аресты лидеров националистских и молодежных антисоветских организаций…
— Все? — сухо осведомился генсек.
— Полностью план мероприятий составлен нашим аналитическим отделом еще месяц назад. Его полная реализация займет от двух до трех суток.
— На Западе это будет воспринято как оккупация! — Лицо Горбачева побагровело. — Это ты понимаешь, генерал? Или вы в КГБ вконец охренели?!..
— На Западе, Михаил Сергеевич, присоединение Прибалтики к СССР считают оккупацией еще с 1940 года… — Воронцов собрал в кулак всю волю, чтобы говорить спокойно. — Так что, ничего нового в такой реакции я не вижу. Они трактуют перестройку так, как им выгодно…
— То есть?
— Демократизация нашего общества предполагает пересмотр понятий, являющихся по мнению мировой общественности, исторической несправедливостью… Именно к разряду последних и относится пакт Риббентропа-Молотова, советское вторжение в Прибалтику и оккупация Латвии, Литвы и Эстонии…
— И, тем не менее, предлагаемые вами меры абсолютно неприемлемы!.. — Горбачев поправил очки на переносице. — Мы должны пользоваться политическими методами выравнивания ситуации.
— Это уже не к КГБ, — пробормотал Воронцов.
— Естественно, не к КГБ! — Горбачев презрительно отмахнулся. — Ничего, я сам съезжу в Вильнюс и решу этот вопрос…
— Думаю, это ничего не даст, Михал Сергеич…
— А это уж не тебе судить, генерал!
— Так точно, не мне, — кивнул Воронцов.
— Что у нас еще?
— Украина, Михаил Сергеевич.
— Что там?
— Примерно, то же самое, что в Прибалтике. Мы последовательно теряем свои позиции. В Ровно и Львове позавчера было предпринято несколько попыток покушения на офицеров местных управлений КГБ. Наши люди спят с автоматами под подушкой, их безопасность не гарантируется местными властями… Вокруг гарнизонов скапливаются подозрительные люди. Ситуация угрожающая, Михаил Сергеевич. Местные власти абсолютно ничего не предпринимают. На Украине, в Прибалтике, в Закавказье мы уже не можем рассчитывать на помощь местных правоохранительных структур…
— Надо уметь разговаривать с руководителями республик, — желчно огрызнулся Горбачев. — Надо искать пути к конструктивному диалогу! Надо последовательно и терпеливо объяснить людям нашу позицию…
— Уже пробовали. Эти разговоры ничего не дают, — спокойно возразил Воронцов. — В ответ мы получаем обещания и только. Нас шельмуют, Михаил Сергеевич…
— А хорошие новости у тебя есть, генерал?
— Нет, Михаил Сергеевич… — Воронцов сдержанно покачал головой. — К сожалению, нет.
— Что, кроме силовых методов, вы можете предложить для выравнивания ситуации в Прибалтике, на Украине, в Закавказье?
— Уже ничего, Михаил Сергеевич…
— Так где же ваш хваленый аппарат?! Где выучка ваших людей?! — Горбачев сорвался на крик и стукнул кулаком по столу. — На что вы вообще способны?!
— Если не будут предприняты экстренные меры, то очень скоро властные структуры на местах будут просто обращены в бегство. Я имею в виду и аппараты комитета госбезопасности… Нам сегодня нечего противопоставить нарастающей анархии.
— Какой участок вы считаете наиболее опасным в данный момент?
— Реально? Нагорный Карабах, Михаил Сергеевич.
— Даже не Прибалтику?
— Прибалтика практически потеряна, — медленно произнес Воронцов. — Из пожара надо вытаскивать то, что еще можно спасти…
— Я имею постоянную связь с первыми секретарями Армении и Азербайджана. Меня убеждают в том, что ситуация полностью контролируется…
— Вас вводят в заблуждение, Михал Сергеич, — возразил Воронцов. — Там готовятся к вооруженным провокациям. Идет форсированная подготовка к крупномасштабным боевым действиям. У нас есть оперативные данные о том, что в эти регионы подтягивается оружие…
— Куда подтягивается? Конкретно?
— В Нагорный Карабах.
— Откуда?
— Через Армению.
— А вы что делаете, генерал? — вскипел генсек. — Сидите, сложа руки, и ждете, пока там не начнут убивать друг друга?!
— Нужны санкции, Михал Сергеич, — Воронцов пожал плечами. — В рамках той политической дискуссии, которую вы сегодня ведете с лидерами Армении и Нагорного Карабаха, мы не можем предпринимать активных действий. Я имею в виду, не можем без вашего разрешения…
— Я что-то не пойму вас, генерал: вы поддерживаете Азербайджан?
— Я поддерживаю Советскую власть, — сдерживаясь из последних сил, ответил Воронцов. — И целостность Союза Советских Социалистических Республик. Межэтнические конфликты — это не футбол, Михаил Сергеевич. И у меня, соответственно, нет и не может быть в этих вопросах ни симпатий, ни антипатий. Я исхожу только из того, что любой вооруженный конфликт на нашей территории ведет к ослаблению страны. Что же касается конфликта вокруг Нагорного Карабаха, то он грозит перерасти в полномасштабную гражданскую войну на Кавказе со всеми вытекающими последствиями…
— Только без лекций о внутреннем положении, пожалуйста, — поморщился Горбачев. — Сегодня куда ни плюнь — везде эксперты. Только вот работать некому!.. Что вы конкретно предлагаете?
— Пока не началась стрельба, ввести в Степанакерте и других городах НКАО военное положение. Запретить демонстрации. Вывести с этой территории армейские склады с оружием — в любую минуту на них может быть совершено нападения, а сил защищать их у нас там явно недостаточно. Я имею в виду, надежных сил… Полностью блокировать Нагорный Карабах как от Азербайджана, так и от Армении, локализовать этот регион и постараться выиграть время. Если мы сумеем не дать вспыхнуть столкновениям на межэтнической почве, шансов найти политическое решение кризиса станет больше…
— Хорошо, — кивнул Горбачев. — Мы обсудим это предложение на Политбюро…
«В постели со своей ненаглядной ты его обсудишь», — подумал Воронцов.
В этот момент зазвенел телефон. Горбачев матерно выругался и схватил трубку.
— Я же сказал!.. Кто?… А… Ну, соедини…
В соответствии с кремлевским этикетом, первый зампред КГБ тут же уставился рассеянным взглядом в полузашторенное окно, всем видом демонстрируя, что ему совершенно неинтересен телефонный разговор первого лица партии и государства. Тем более, что Воронцову хватило двух горбачевских фраз, чтобы понять: звонит Шеварднадзе. Шеф МИДа второй день находился в служебной командировке в Восточном Берлине, где вел очень тяжелые переговоры с Хонеккером. Стенограмму этих переговоров Воронцову положили на стол еще вчера, поздней ночью. Вопрос воссоединения Восточной и Западной Германии решался стремительно, в духе провозглашенного перестройкой нового внешнеполитического курса.
