Конечно, Бержерак был прав со всех сторон. И мне сейчас надо было рассказывать ему все до мельчайших деталей. Про письмо Мишина, про номера счетов и телефонный пароль, про возражения Юджина, про патлатую парочку, самозабвенно целовавшуюся в спортивной машине напротив… Но что-то останавливало меня, хотя, видит Бог, давно уже мне не было так плохо, как тогда, давно уже мне так не нужна была помощь, поддержка, ощущение уверенности, как в те страшные часы… И мне не надо было копаться в себе, чтобы ответить на вопрос об этом «что-то»: я ЗНАЛА, почему ничего не говорю и ничего не скажу этому доброму, сильному и по-своему порядочному парню, когда-то давно так сильно выручившему меня в Праге… В памяти вдруг отчетливо и точно всплыли слова Юджина, словно они были записаны в голове на магнитофонную пленку:
«ОНИ ничего не делают просто так. Твои сострадальческие мотивы, твои идеи добра в ответ на добро им неведомы и чужды. Их единственный резон — ИНТЕРЕС собственной фирмы. И в этом интересе нет места личному. Кузнечный пресс лишен способности думать, он просто сплющивает все, что под него подложат. Любое обращение к ним, — пусть даже это просьба достать два билета на финал супербола, — автоматически означает СОТРУДНИЧЕСТВО. Со всеми вытекающими последствиями. А если я встречусь с Генри, речь пойдет не о билетах… И нас вновь вовлекут в их бесконечные игры, в их идиотские операции, насильно, угрожая и шантажируя, опустят за уши в ту грязь, от которой мы оба сбежали и еще даже толком не отмылись. Сделать это во второй раз нам вряд ли удастся… Неужели, ты хочешь, чтобы все вернулось?..»
Нет, милый, я этого не хочу. Мне нужно лишь одно: спасти свою семью, спасти тебя, наших детей и нашу любовь. Это и есть единственная цель моей жизни, ради которой я ничего не пожалею. Потому что я хочу пить с тобой на кухне кофе, твердо зная, что между нами нет и не может быть никого. Потому что ни одна душа, ни одна сила на свете не должна иметь права распоряжаться нами. Пусть даже под самым благородным, под самым патриотическим предлогом. Только мы с тобой. Только ты и я…
Я не знала тогда, что именно стану делать. Через час. Через месяц. И не видела реального выхода. Даже в том, что так складно, так логично объяснял и предлагал мне Бержерак. Я сомневалась не в искренности их желания защитить мою семью, а в намерении подчинить этой задаче СВОИ собственные интересы. Бержерак заработал мое «нет» почти сразу же, когда веско, с нажимом произнес: «Я НА РАБОТЕ». Все правильно: для него это была работа, для меня — жизнь. Мы не только по-разному видели эту ситуацию, мы по-разному собирались из нее выкарабкиваться.
Очевидно, Бержерак это понял, ибо к концу монолога нос его как-то сразу поник, а взгляд утратил характерную живость.
— Что ты задумала?
— Ничего абсолютно.
— Вэл!..
— Хочешь еще кофе?
— Мне пора уезжать?
— Можешь остаться. Комната для тебя есть.
— А ты?
— А я сейчас поеду в больницу.
— Вэл, я добирался сюда тремя самолетами.
— Тебе же оплачивают дорогу.
— Не будь свиньей.
— Что ты хочешь от меня?
— Я не хочу, чтобы тебя убили.
— Неужели больше, чем я сама?
— Они тебя достанут, как ты не понимаешь?
— Мы, кажется, пошли по второму кругу…
— Тебе что-нибудь нужно?
— Да.
— Что? Деньги?
— Нет, как раз деньги мне не нужны… — Я положила руку на его бетонное колено. — Слушай меня внимательно, Бержерак. Ты не раз говорил, что Юджин — твой друг. И у меня никогда не было оснований усомниться в твоей искренности. Так вот, дорогой, останься его другом. И сделай то, что ты обязан сделать — защити детей своего друга. Я думаю завтра Элизабет увезет их к себе. Это нормально — бабушка забирает внуков к себе в Айову на рождественские каникулы. Тебе известно, где она живет, и ты знаешь, ЧТО надо делать, чтобы с моими мальчиками ничего не случилось. Да?
— Да.
— Я не думаю, что моим мальчикам что-то реально угрожает. Тем не менее, мне необходимо знать, что они в полной, АБСОЛЮТНОЙ безопасности. Ты меня понимаешь, Бержерак?
— Да, я тебя хорошо понимаю.
— Тогда скажи мне, глядя в глаза: «Вэл, ты можешь быть спокойна!»
— Вэл, ты можешь быть спокойна!
— Моей свекрови надо лично звонить Уолшу?
— В этом нет необходимости, Вэл.
— Ты уверен?
— Да. Все будет сделано…
— Спасибо, дорогой! Теперь второе. Ты можешь сделать так, чтобы — во всяком случае, пока — полиция не лезла ко мне с расспросами? Понимаешь, мне сейчас совсем не до этого. Тем более, сказать им практически нечего…
— Понятно, — пробормотал Бержерак. — Если ты даже мне не сказала…
— Так сделаешь что-нибудь?
— Я постараюсь, Вэл… Но это недели две-три, не больше. Полиция штата по-прежнему нам не подчиняется.
— Зато она как-то подчиняется ФБР, верно? А вы с этой конторой давно уже любитесь потихонечку…
— А ты свечу держала? — вяло огрызнулся Бержерак.
— Я чужая на этом празднике соития. И слава Богу!
— Ладно, — кивнул Бержерак. — Что еще?
— Оружие при тебе?
— А что случилось? — Бержерак непроизвольно потянулся к подмышке.
— Я это к тому, чтобы ты сразу не хватался за пистолет…
— Ну, говори!
— Мне нужен паспорт.
— Ты в своем уме?
— Если не считать супружескую постель, то всегда.
— Зачем тебе паспорт, Вэл?
— Не задавай идиотских вопросов, пожалуйста. Если не можешь — так и скажи. Что-нибудь сама придумаю. Хотя лучше бы ты согласился, дорогой…
— Ты вообще понимаешь, о ЧЕМ просишь, Вэл?
— А что тут понимать? — я пожала плечами. — Мне ведь все равно не к кому больше обратиться с этой просьбой… И потом, тебе совсем не обязательно выкрадывать его из сейфов своей долбаной конторы.
— Так откуда я тебе его достану?
— Когда придуриваешься, Бержерак, пожалуйста, улыбайся!
— Зачем?
— Так убедительнее.
— Я действительно не по…
— Свяжись с кем-нибудь, кто занимается этим профессионально. Связи у тебя пообширнее моих, наверное… Не беспокойся, я заплачу как положено. Только не надо меня убеждать в том, что поддельные документы в Америке делают исключительно в типографиях ЦРУ!..
Бержерак вдруг замолчал и начал сосредоточенно скрести кончик носа. Молчала и я, понимая, что другу моего мужа действительно есть над чем поразмыслить.
— Какой именно картон тебе нужен? — Бержерак перестал наконец терзать свой нос и пристально смотрел на меня. — Американский?
— Лучше бы европейский.
— А британский сойдет?
— Не помню где, но я точно читала, что их труднее всего подделать.
— Ага! — кивнул Бержерак. — Так же трудно, как подделать островной выговор, билеты на «Уэмбли» и их проклятый рисовый пудинг. Больше слушай англичан, дорогая…
— Там должна быть МОЯ фотография.
— Ну не моя же! — хмыкнул Бержерак.
— Если ты задержишься еще на час, я тебе ее дам.
— У тебя нет под рукой готовой?
— ТАКОЙ нет.
— Понятно, — пробормотал Бержерак и встревоженно посмотрел на меня. — Что ты задумала, женщина?
— Когда я смогу получить паспорт?
— Когда тебе нужно?
— Вчера.
— Я серьезно.
— Я тоже.
— Ну, примерно, через неделю, дней десять…
— Не годится. Мне он нужен завтра во второй половине дня.
— Даже не думай, Вэл!
— Сколько это стоит?
— Вэл!..
— Я знаю, что ты джентльмен. Но это мои проблемы, Бержерак. Следовательно, мои расходы.
— Не меньше пяти тысяч долларов.
— Частный сектор всегда зарабатывал больше, чем государственный, — пробормотала я.
— Или! — выразительно повел носом Бержерак.
— А за десять тысяч баксов я смогу получить его завтра?
— Откуда у тебя такие деньги?
— Подобные вопросы не задают замужней женщине, — улыбнулась я. — Это просто унизительно! Можешь спросит у своей жены. Так как насчет десяти тысяч баксов?
Бержерак закатил глаза и кивнул.
— Думаю, реально…
— Ты получишь их через час. Вместе с фотографией.
