Невольница рассердилась на нее и сказала:
– Ступай прочь, проваливай! Как узнает госпожа, убьет нас с тобой обеих. Она наказывает мне быть осторожной и никому не показывать еду, чтобы никто ее не увидел.
Старуха вытянула руки, растопырила пальцы и говорит:
– На, смотри! У меня в руках ничего нет. Дай взглянуть разок, посмотрю, чтобы сердце мое успокоилось.
И вот после долгих уговоров старуха приподняла с блюда крышку с одного края. А когда она приподнимала крышку, из-под ее ногтей сыпался яд, мелкий, как пыль, а невольнице и невдомек. Проклятая старуха снова заплакала, запричитала, выпустила блюдо из рук и пошла своей дорогой. Невольница отнесла то блюдо и поставила его перед Вали-джаном и Муса-джаном. Вали-джан был очень осторожный человек, у него родилось подозрение и он сказал Муса-джану:
– Не ешь этого! В этой еде яд. Муса-джан возразил:
– Удивительное дело! Гульмакый готовила все своими руками, а ты говоришь, чтобы я не ел из ее рук!
В это время там оказалась какая-то собака, и они бросили ей кусок мяса. Но у Муса-джана не было сил дожидаться, он отщипнул кусочек и вот-вот съел бы его, да Вали-джан выбил тот кусок у него из рук. Взял Вали-джан другой кусок и на глазах у Муса-джана съел его. Он сказал:
– Видишь, я съел кусок. Если умру я, то у меня ведь останется сын Мир-вали. А если ты умрешь, то дело плохо. У тебя нет никого. На братьев какая надежда? За меня отомстит Мир-вали, а за тебя кто?
Та старуха шныряет вокруг, смотрит – что делается. Собака тут же сдохла. И Вали-джан упал замертво. Старуха тотчас поспешила с вестью к Сухейли.
– Одного из них я умертвила для тебя, но только не могу сказать которого.
А невольница, когда увидела, что приключилось, совсем потеряла голову:
– О господи! Близок мой смертный час! И она запела так:
Великий боже! Как я пойду домой?
Этот Вали-джан позеленел, свалился с ног,
А Муса-джан бегает из стороны в сторону.
Услышала Гульмакый в гареме эту песню и полетела, словно ветер: не иначе как что случилось! Прибегает, тут невольница ей и рассказала, что произошло. Посмотрела Гульмакый и видит: лежит Вали-джан. Она обратилась к Муса-джану:
Муса-джан, у тебя на голове черная чалма,
Ты не слушался брата:
Оставил меня вдовой среди племени тарин.
То есть: «Если Вали-джан умер, то и тебя тоже убьют. Ты остался один, и я осталась словно вдова». Вали-джан ответил:
Один из нас умер но твоей вине:
От тебя принесли еду,
А она принесла нам смерть.
Гульмакый запела так:
Видно сегодня ослабел мой разум!
У тебя много врагов,
А я поверила рукам невольницы.
А Вали-джан уже изменился в лице. Но он собрался с силами и сказал:
– Я потерплю, а вы пока поговорите друг с другом, не огорчайтесь.
Он хотел этим сказать, что раз они оба так любят друг друга, так пусть посидят немного вместе: и то – счастье. Но какое тут счастье? Тогда запел Вали-джан:
Сегодня постигла меня беда,
Увезите меня отсюда,
Мое сердце обливается кровью.
А потом он снова сказал им:
– Вы не беспокойтесь!
Но мучения его не прекращались. Близилось время утренней зари, и Вали-джан снова запел:
Край неба покраснел,
Муса, собирайся, садись на коня,
А мне смерть сдавила горло.
– Что за беда приключилась? – заплакала Гульмакый. Вали-джан услышал ее плач и, хоть был уже полумертвым,
сказал для утешения Гульмакый такие слова:
Гульмакый, уходи, живи пока здесь.
Если бы мы оба были на этом свете,
Мы бы увезли тебя отсюда, Гульмакый.
Короче говоря, Муса-джан поднялся, оседлал лошадей, а Вали-джан сказал ему:
– Брат! У нас много врагов. Если узнает Сухейли про наши дела, проведает, что ты один, он и тебя убьет, и меня прикончит. Ты сделай так: привяжи меня крепко к лошади, чтобы я не свалился. А за спину мне повесь лук со стрелами. Если враги перережут нам дорогу, то я буду крепко сидеть, а если смогу, то и выстрелю в них. И ты тоже будешь стрелять. Глядишь, они и испугаются.
Муса-джан так и сделал. Привязал его крепко к лошади, и они отправились. А возле дома притаилась старуха, глядит – Гульмакый стоит перед ними, плачет и поет:
Сестра и племянница, это свет моих очей.
Вали и Муса-джан – попугаи в саду.
Кто их поймает в силки?
Старуха пошла и сообщила обо всем Сухейли. Тот сейчас же послал всадников им вдогонку. Он сказал:
– Один из них мертвец. Убейте и другого, смотрите, чтобы не ушел от вас живым.
Муса-джан и Вали-джан отправились в путь ранним утром, кругом туман стоит. Глядят – а на дороге всадники. Вали-джан догадался сразу, что это враги, но ничего не сказал Муса-джану, чтобы не смутить его душу. Только выпустил он потихоньку от Муса-джана две стрелы. Полетели стрелы, вонзились в человека, а Вали-джан говорит:
– Это я себя проверяю, каков я еще?
Но только те люди все же настигли их, тут Вали-джан обратился к Муса-джану:
Муса-джан, опять вышло по-моему.
Возьми у меня эти стрелы,
Спеши к ним, не бойся!
Смысл этой песни был, что «Говорил ведь я тебе: поедем, оставим Гульмакый, а после спокойно придумаем, как быть. А ты сказал: я остаюсь. А сейчас я умираю. Близится мой смертный час. Будь осторожен!»
Муса-джан начал схватку с такой отвагой, что всех врагов привел в смятение. Одних он убил, других обратил в бегство. Стали воины совещаться между собой:
– Сухейли нас обманул. Он говорил, что против нас будет один человек, а ведь их двое и оба сражаются! Тот, другой, видно, здоровехонек!
Короче говоря, всех их след простыл. Муса-джан и Вали-джан продолжают путь. Едут они, едут и вот на рассвете подъехали к своей крепости. Вали-джан был уже чуть живой, но услышал он, что из крепости слышен шум, музыка и веселые крики. И сказал Вали-джан Муса-джану:
– Помоги мне сойти с коня, а в дом не веди – пусть они продолжают веселиться. Пусть их радость не омрачится горем.
А это веселье устроил Мир-вали. Когда отец его с другом уехал, он тоже пустился в путь и силой увез дочь одного хана. А сейчас, наверное, он устроил свадьбу.
Вали-джан сказал Муса-джану:
– Пойди в дом и расскажи обо мне только матери Мир-вали – Бабый. Будь осторожен, никому больше ничего не говори.
Муса-джан сразу же пошел в крепость и тайно сообщил жене Вали-джана:
– Иди, Тебя зовет Вали-джан.
Она потихоньку пошла, никому ни слова не сказала. Подошла она к Вали-джану, а он уже без памяти. Зарыдала она и запела над ним:
Вали-джан! Подними голову, проснись,
Я не знаю, кто дал тебе яд.
Тут Вали-джан приоткрыл глаза и ответил Бабый так:
Подойди ко мне, моя любимая,
Ты делишь со мной горе.
Яд дала мне старушонка,
На лбу у меня написала час смерти.
