1942 ПСАЛОМ («Аз усумняюсь. Есмь сплошной сумятицы псалом») Аз усумняюсь. Есмь сплошной сумятицы псалом, горящий глаз старообрядца, косматей волосом, чем сам Авессалом, и в голове моей Ты можешь затеряться, как в детских дебрях. Но Тебя пою, душой рыдаючи до умопомраченья. Ты ревность зришь великую мою, мое тысячесердое раченье. Аз собран есмь у ног Твоих псалмом, всей горечи и скорби красноречьем. Кипучим городом валяюсь за холмом, опутанный Твоим бурливым Седьмиречьем. Лежу, вытягиваясь всем умом к Тебе, как бы рукой – предместьем как предплечьем. Всем скопищем домов хочу Тебе молиться, аз – согрешившая, развратная столица. Ты, Боже, зришь столпов или колен преклон. Как стогна, я открыт Тебе широко вместилищами грозного порока, моей души раскинув Вавилон, где нараспашку всё – на улицах, под кровлей кипит смятеньем, блудом и торговлей. И жизнь моя не торжище ли есть, где суетой торгуют на таланты, где горького безденежья не счесть, где, Господи, убог и рван Ты! Аз есмь ширококаменное море, подобное Содому и Гоморре, и, не успевши выйти из пелен, аз, Боже мой, Тобой испепелен. Но нет! Аз есмь Господень вечный град, открытый тысячью и уст и врат, и сколько сердце Божье ни гневил я — распутная блудница Ниневия, — есмь Божий город и безумьем горд, в песках и роскоши блаженно распростерт. Аз есмь священный Иерусалим, Господним гневом крепок и палим, аз есмь Твой гордый Рим и мудрые Афины, орлиный клик и зрак совы, и не сечет Твой меч моей повинной, в грехе склоненной головы. Аз есмь, витийствуя и плача, Византия с язычники и ангелы святые, аз есмь Твоя последняя глава той книги, что раскрыта, как ворота церковные, и криворото, как закоулками бредущая молва, юродиво гугню про что-то, лохмато-бородатая Москва. Перед тобой собрался я толпой, великой давкой, руганью и бранью, и се молюсь, убогий и слепой, о подаянии сему собранью. И се бросаюсь городским прибоем, потоком улиц – и домов валы гремят Тебе раскатами хвалы. Но, Боже, боязно с Тобою нам обоим, что мы себя столь беспощадно строим и что впадаем в смерть, как в бесноватый грех, как бы в одну из тьмы прорех на грубом рубище гноящегося мира. И се есть, Господи, Твоя порфира! Пою псалмы, ревет моя триодь, как плоть стихирная: велик, велик Господь! Греми Ему хвалу, моя стихира! А Ты – Ты в городах моих погряз. А Ты – Ты нищий царь еси. И усумнихся аз. 1942 («Далеко и рядом, как за стенкой») Далеко и рядом, как за стенкой, ты живешь, не виданная мной, нежности блаженной уроженкой, дочерью юдоли неземной. Чувствую – к бокам притиснув локти, как Изида, повернулась ты и в упор разглядываешь ногти и зарей омытые персты. Зеркальца мерцающие пальцев розовых исполнены миров. Я ж тебе – один из постояльцев и живу в одном из номеров. 1942 КОРОБЕЙНИЧАЮ Я усумнитель. Мир, как переметная сума, заброшен за плечи, и тянешь эту лямку, покуда не оступишься с ума — всей жалкой жизнью в Божью ямку. Не рой ее мне, Господи, не рой! В котомке у меня забылся том Монтеня. Я только жизнероб, а вовсе не герой, я просто коробейник и офеня. Я весь вразнос. За грошик или даром отдам без жалости страничку бытия, торжественным торгуючи товаром, и, как за полноводным самоваром, сижу за снежным днем – и усумняюсь я. 1 января 1943 MIR ZUR FEIER [3] Я родился в Благовещенье. В этот день отчего-то птицы гнезда себе не свивают — и у птиц есть свои приметы. Что же я за птица такая, каковы у меня приметы? До сих пор себе не отвечу, но сдается, ей-Богу, право, что не важная пава, не попка, не индюк, краснозадый чиновник, не щебечущая канарейка, не орел-стервятник, не коршун, и не серенькая пичужка, не воробышек никудышний, не кукушка-вещунья, не чижик, не очкастый ученый филин и не сокол удалый я. Дай-то Боже, чтоб был я, как в сказке, заурядным гадким утенком. Пусть бы мне и вовек не сбросить серой утицы оперенья, не пускаться в путь лебединый — но молю Тебя, Господи, дай мне пред самим собою, не боле, спеть свою лебединую песню! Добрый Боже мой, старый сказочник, чуть насмешливый древний Андерсен, расскажи мне другую сказку, ту, в которой не бездыханным богдыханом чопорным буду, не дурацким китайским императором, не заводной игрушкой, а пичужкой многоголосой, соловьем, побеждающим смерть! вернутьсяСебе к празднику (нем.). Название заимствованно у Рильке. |
