Как только в памяти удержались все цифры? Но не напутала…
Потом, позже, когда этот ужас станет хоть совсем недавним, но все же прошлым, Анжела вспомнит, что вместо обычного «ал-ло», которое одновременно притягивает и обаивает, Никин любовник в ответ рыкнул короткое, напряженное «да!». И, не дослушав недлинный Анжелин рассказ, ужатый до телеграфного стиля заботой не накаркать беду, суетливо перебил резким: «Сейчас буду!»
Пытаясь настроиться на безвыходное долгое ожидание, Анжела снова наклоняется к замочной скважине. Та же пугающая темень. И новая тишина: Ульяша вроде бы замолчала…
Не успевает Анжела разогнуться, как ее отталкивают. Оборачивается и натыкается на Олега.
Уже приехал? Невдалеке, что ли, был?
Он ловко вскрывает дверь и, не окликая Нику, – бегом внутрь квартиры. Почему-то не в спальню, откуда сипло, еле слышно всхлипывает его дочь, а в гостиную.
– Ника, ты где?!! Ника! – орет Анжела.
Плач становится громче… больше никто не отвечает… «Может и правда Никино сердце засбоило? – хватается Анжела за соломинку. – У меня тоже за грудиной болит. Самой бы тут не грохнуться».
Она начинает поиск с ближайших помещений – заглядывает на кухню, распахивает дверь ванной комнаты… Пусто. Нереализованный пока материнский инстинкт ведет ее на детский плач.
С порога нос улавливает вонь, запах аммиака. «Ой!» – всхлипывает она, хватает чистую салфетку с пеленального стола и к кроватке, где в ворохе развороченных пеленок вздрагивает голенькая Ульяша. Вернув выпавшую соску в ее ротик, трясущейся рукой Анжела обтирает описанное и обкаканное тельце, оттопыривая свой пораненный палец. Потом заворачивает кроху в одеяло и, баюкая на ходу, несется со свертком в столовую. Еще надеясь, что самого страшного не случилось.
Странно… Ники тут нет… Никого нет… Кирпичи какие-то валяются…
А Олег-то где?
Рыская взглядом по комнате, Анжела с опаской переступает порог. В дальнем углу любовничек раком стоит за опрокинутым креслом.
Что-то ищет? Или от меня прячется? Глупо…
Олег дергает головой, оглядывается. Заметив Анжелу, начинает подвывать и, не поднимаясь с колен, на карачках ползет к выходу.
До чего ж нелепо! «А что он делал тут до моего появления?» – мелькает у Анжелы. Но Ульяша начинает вторить стенающему папаше. Соска, укачивание, колыбельное «ля-ля-ля» не помогают. Человек явно хочет есть.
И расследовательская мысль обрубается. Ноги идут на кухню, а голова соображает, как накормить грудничка.
В холодильнике должно быть сцеженное молоко – Ника всегда держит свежее. Для няни. Чтобы та могла дать Ульяше, если мама вдруг где задерживается.
О господи, тут икра черная, миска клубники, шампанское… Ника к встрече готовилась, прямо банкет затевала для единственного гостя…
Три бутылочки стоят на дверце холодильника. Шеренга на страже здоровья ребенка. Дожидаясь, пока молоко согреется, Анжела покачивается с прижатой к груди Ульяшей. Прислушивается.
Тишина. Полная, мертвецкая тишина.
А Олег?
В обмороке он, что ли? От горя? Может, все-таки не полный говнюк…
Капелька молока, выдавленная через соску на нежную кожу запястья, обжигает. Черт, перегрела, теперь надо остужать бутылочку…
Когда накормленная Ульяша уже посапывает с закрытыми глазками, Анжела наконец ловит ухом скрип двери, узнает командирскую Лилину поступь.
Только бы не разбудила ребенка!
На цыпочках идет в прихожую, хмуро кивает головой прибывшей и, высвободив левую руку, прикладывает палец к губам: тише!
Взглянув на внучкино лицо, румяное, спокойно-сытое, Лиля сощуривается – улыбается глазами и морщинками, углубленными тяжелым предчувствием, – и показывает рукой в сторону спальни: мол, отнеси в кроватку. Сама же, снова построжев, идет в столовую.
А Анжела нарочно задерживается возле детской кроватки: нет сил снова переживать пропажу Ники, да еще в усиленном варианте, через увеличительное стекло Лилиного материнского горя. Чем бессмысленно надрывать себя, лучше что-то полезное сделать. Ясно же, что бабушка заберет Ульяшу к себе. Значит, надо собирать пеленки-распашонки… Тяжесть ответственности спала, и Анжела двигается и соображает медленно, словно во сне…
Полисмены, в форме и в цивильном, затопали в прихожей, когда Анжеле уже нечего было делать в детской – ребенок ухожен и спит, сумка уложена.
Появились сыщики довольно быстро. Но скорость – не спорость. Взяв власть в Никиной квартире, они как будто достигли своей цели.
Типичные большевики. Того и гляди, начнут в вазы гадить. Вон один залез в холодильник и лопает клубнику, не таясь… Вор в полицейской шкуре. Анжела уже собралась одернуть мерзавца, как того окликнули: «Серега, дуй сюда!» – и он, затолкав в рот еще пару крупных ягод, смылся из кухни.
Куда приткнуть себя? Серегу поставили у входа в гостиную, чтобы держал оборону… От кого? Олег в прострации, Лиля с собой борется, чтобы в кататонию не погрузиться, ребенок не в счет… От меня, что ли?…
Куда мне, блин, деться? Ульяшу будить нельзя. Значит, опять на кухню.
Там уже и Олег. Трясется, но от водки отказывается. Подозрительно…
Анжелу так и тянет вцепиться в его русую, какую-то победительную шевелюру и порвать мерзавца на кусочки.
Досталася гадине виноградная ягода. Без него тут не обошлось. Скорее всего, сам не похищал, но к заказу… к заказу причастен! К заказу на похищение или на убийство?
Чтобы сдержаться, она выходит вон из кухни. Стражник отлучился со своего поста у двери в гостиную, и, пока ее не заметили, она сливается с дверным косяком. Наблюдает.
Невысокий худощавый парень в светлой клетчатой курточке нагибается за красным кирпичом, легко выпрямляется, нюхает его, рассматривает…
Анжела тоже втягивает носом воздух. Еле слышно пахнет мочой. Откуда? Нахмурившись, она оглядывается. Наверно, еще не улетучился запах описанной Ульяши… Да нет, дети пахнут по-другому…
Не понимая смысла действий следователя, Анжела переключается на его куртку. Сдержанная, узнаваемая клетка. Уж прямо «Берберри», что ли?
Присмотреться к обладателю фирменной вещи не успевает: глянув в ее сторону, но не встретившись с ней взглядом, тот отходит к столу, садится спиной к входу и что-то пишет в блокнот. Диковатый… Глаза глубоко сидят, как будто затаились перед чем-то… Интересно…
Не прогнал хотя бы.
Мысли снова возвращаются к жуткому: где Ника? Похитили? Убили?
Кто?!
Олег? Сам? Да у этого хлыща нет ни силы, ни смелости, чтобы на такое решиться.
«Не суетись! Выхватывай информацию!» – приказывает себе Анжела и присматривается к толстухе, телеса которой еле сдерживает джинсовый сарафан с вещевого рынка – вон, шов сбоку кое-как подлатан черными нитками. В одной следственной группе – два мира… Как везде… Тетка двигается удивительно ловко для своей комплекции, быстро находит правильный ракурс, лучшее освещение и фотографирует каждый предмет в отдельности: кирпичи на ковре, распахнутое окно, осколки хрустальной вазы на паркете, выдвинутый ящик антикварного бюро…
– Олеговна, как с отпечатками пальцев? Есть что-нибудь стоящее? – продолжая писанину, окликает толстуху следователь.
Голос у него глубокий, каждое слово словно бархатом обложено…
– Со шнура, может, удастся потожировые снять, а так отпечатков полно… Но, боюсь, делу они не помогут. Напрасная трата времени… Хозяйкин дружок тут все облапал. Лучше у него спроси – что искал?
И правда, что? Что Олег тут делал? Ящичек-то пуст, успевает рассмотреть Анжела. А где Никины драгоценности? Где ее знаменитый бушароновский сет?
Белый кожаный футляр тут – валяется на полу возле окна, выставив свое атласное нутро. Одна серьга держится в специальной прорези, другой не видно. Нет и колье «знак вопроса» с грушевидным изумрудом, обрамленным бриллиантами, и кольца из черненого золота с мрачным сапфиром с изумрудами и замаскированной полостью для яда. Неделю назад Ника вроде придумала, чем заполнить ямку под камнем. Не успела?!
