Внизу живота болезненное давление, горло жжет… Из-за беспорядка в голове не понять, в чем дело… Веки такие тяжелые – трудно поднять, руки-ноги не двинуть…
Никак не устранив неприятные ощущения, Анжела снова проваливается в забытье… Но это уже не полная отключка. Она становится участницей какого-то нелепого триллера…
Как будто ей на шею накинута удавка, которую медленно, мучительно долго стягивают сгрудившиеся вокруг нее люди… И каждый старается, чтобы она хорошо его рассмотрела…
Тапир…
Все-таки ненавидит… Более-менее понятно. Я вернулась, нарушила его планы… Но смертный приговор – это уж слишком…
Бизяев…
Ему-то я чем помешала? Насчет Ники никаких улик не раскопала, к убийству Светки никак не причастна… Ну, была мстительность, но прошла же сразу… Мне даже жаль его… Что-то вокруг него происходит, это точно. Но не я же виновата!
Ада… Господи, а она тут при чем? Ну полная же хрень!
Анжела силится открыть глаза, чтобы прогнать морок… и горлу больно… но подсознание подсовывает еще одного участника коллективного действа.
Глеб…
Быть этого не может! Чего только не приснится! Глеб, который помогает найти убийцу Ники… Глеб, который ради меня… У него такая сила внутри… Никому ее не демонстрирует, от всех скрывает… Но я-то чувствую! Да он убьет ради меня… Но не меня же…
Во сне проговорился – наяву поплатился…
Раскашлявшись, Анжела сползает с дивана, босиком по ковру к выходу из комнаты и плечом толкает первую дверь. Уф, попала в нужное место. Сплевывает слизь в умывальник и, прикрыв глаза от яркого света, садится на унитаз. Горло прочищено, мочевой пузырь опорожнен… Вроде можно жить дальше… Правда, в голове гудит… Или это посторонний шум?
И тут она понимает, что в запотевшей душевой кабинке кто-то есть. Странно… Тапир что ли приперся в гостевую туалетную комнату? Зачем? Никогда здесь не мылся. Рядом со спальней есть своя, огромная…
– Ты что тут делаешь? – спрашивает Анжела, стараясь перекричать бульканье воды.
– Дурацкий вопрос… – лениво комментирует высокий женский голос.
«Я его где-то слышала…» – мелькает у Анжелы.
– Сейчас домоюсь и выйду… Начинайте без меня… – меланхолично добавляет неопределяемая знакомка из душа.
Не дожидаясь, когда раздвинется непрозрачная створка, Анжела выбегает в коридор и броском к спальне.
Застывает в дверном проеме. Через порог не переступить – как будто преграда тут выстроена. Прозрачная, но рассматривать типичную картину заурядной оргии противно… Не хочу! Увы, сцена сама властно застревает в башке, с самыми обидными подробностями.
Широкая попа нависает над голым распластанным Тапиром… На смуглой глади ни следа целлюлита… А Анжеле приходится вести с ним ежедневную, утомительную и дорогостоящую борьбу…
Возле пуфика валяются Тапировы твидовые брюки, на них раскинуто тонкое, недешевое кружево… Значит, он разделся первым… Или его раздели… Один из лифчиков размера пятого… Это у той, что моется?…
На тумбочке – открытая бутылка «Вдовы Клико» и три антикварных фужера из цветного русского хрусталя, которые она привезла ему из Москвы… «Красный будет только твоим, никому никогда не дам из него пить», – пообещал тогда Тапир. Обрадовался эстетному и дорогому подарку.
Вранье! Как все, что было у нас с ним…
Надо уйти!
Уйти, не посмотрев на его лицо? Глаза в глаза! Взгляд как выстрел…
Анжела дожидается, пока смуглопопая закончит возиться с правой рукой своего любовника и обернется.
– Присоединяйся! – по-русски приглашает полуафриканка, нисколько не смутившись.
Знакомая телка… Точно! В Аскоте многозначительно кивнула Тапиру, сузила карие глазки, чтобы пульнуть ими в Анжелу, и не остановилась, прошла мимо… Любопытство, тогда нисколько не ревнивое, Тапир не удовлетворил. «Так, с бизяевским бизнесом связана…» Опять этот Бизяев… Значит, не профессиональная шлюха… От этого еще мерзее.
А Тапир наконец почувствовал что-то неладное. Открывает глаза и приподнимает голову настолько, насколько ему позволяет привязь. Лицо бледнеет, рот открывается и… ни звука… Немая сцена.
Анжела молча достает мобильник, фотографирует своего дружка… Его рожу, в которой читается досада, злость… Да любую пакостную эмоцию можно прочитать в морщинах, исказивших его лицо. Кроме стыда и вины… Кроме раскаяния. Такой и правда может удавку на шее затянуть.
Запечатленная картинка напомнит, что все кончено, если Тапир вдруг опять попытается ее разжалобить. Как было, и не раз.
После съемки она поворачивается спиной и медленно, громко топая по той части паркета, которая не покрыта коврами, возвращается в гостевую комнату – сумку взять, проверить, не забыла ли там чего… Главное – не торопиться.
Это не бегство!
Хорошо, что я налегке… Обдумаю все потом… Суд правый кривого дела не выправит.
43. Глеб
13.25. Наконец место съемки выбрано – кабинет Татарника. Телеоператор направляет камеру на высокую, обильно напудренную девицу. Глеб обратил внимание на ее макияж, потому что гримерша была остервенело обругана за пыльцу, покрывшую темную блузку. Мгновенно сменив интонацию, журналистка уверенно, быстро, с перебором слащавости, журчит:
– А подробности расследования этих кровавых убийств нам расскажет…
Длинное название своей должности Глеб пропускает мимо ушей – он только что сам продиктовал его ведущей…
«Кровавых убийств»…
Какую чушь она городит… Из жидкостей, которые отдает человек, прежде чем распрощаться с жизнью, в обоих случаях была только моча. Желтая, противно пахнущая моча, испоганившая дорогие ковры… И больше никаких выделений!
Ситуация нервирует его все сильнее. Началось с торопливых поучений перед съемкой:
– Смотрите в камеру! Говорите в микрофон! Не хватайте его руками! Не двигайтесь с места! Слова произносите четко, но без пауз!..
Заносчивая девица словно отыгрывается на нем за что-то… Наверное, в личной жизни не все в порядке… Журналисты, как и следователи, себе не принадлежат…
– Сюжет обоих преступлений сымитируют актеры, от вас требуются только вкусные подробности… чтобы придать передаче документальный характер… – Все это как пули вылетает из губ, выпяченных то ли от надменности, то ли накачанных ботоксом или чем там еще они увеличивают размеры.
Если не остановить баб, намеренных повернуть время вспять, то придется осваивать термины и марки этих препаратов… И так уже расследовал две смерти от криминальных косметических операций.
Хм, «документальный характер»… Он бы мог им показать, что значит полная достоверность!
Про вываленные языки рассказать? Про запах? Это им достаточно вкусно?
Диктаторы, кругом одни диктаторы! Приказывают, как будто он – подчиненный… Улавливают, что с ним так можно? Сам виноват! «Я вообще-то ни разу еще не давал развернутое интервью под камеру…» Ну зачем признался!
Нет ни секунды, чтобы сосредоточиться и продумать, как по-умному, не подставляя себя, отвечать на вопросы. Опасно…
И когда девица подносит микрофон к Глебу, он инстинктивно хватает его обеими руками. Хоть на что-то опереться…
– Стоп! Стоп! Не лапайте! – кричит звукооператор. – Вам же объяснили! Что же вы делаете!
И это на глазах у коллег, подглядывающих в дверную щелку… Глеб окончательно теряется. Раздражение и боязнь опозориться перед телекамерой, как ерш из некачественных напитков, мутит сознание. Скорее бы все это кончилось… Может, ну их к лешему! Уйти прямо сейчас? – мелькает спасительная идея… Надо было Олеговну им подсунуть…
Но тут ведущая снова точно с той же победной интонацией повторяет его регалии, и опять микрофон оказывается перед лицом…
– Мы в первый же день вышли на след убийцы Вероники Мазур… – начинает Глеб, дисциплинированно уставившись в камеру.
Все тело словно оцепенело. Вспоминается указание: руками не жестикулировать, и они тут же начинают нестерпимо мешать… Правда, через долю секунды сами уходят за спину и там сцепляются в крепкий замок. Удобно. Сознание все еще мутное, но рот работает сам по себе.
