«Не понимаю, что такое с ребенком, — говорила Марнина мать Марниному отцу. — По выходным целыми днями торчит у окошка в спальне, будто на улице бог весть что происходит».

В марте снег стаял, и Марни по субботам играла с соседскими ребятишками в классики до тех пор, пока вдали не раздавался рев «кавасаки».

— Я сразу бросала игру, — говорит Марни.

Вечером он заходил за Ингой. Они шли в кино. Заметив Марни у входа в кинотеатр, Ральф окликнул ее: «Эй, Марни! Как дела в школе?»

— На карманные деньги я купила себе аквариум, — сообщает Марни. — Там жил сомик и кое-кто еще.

Сомика она назвала Ральфом. А временами забывала переменить воду и накормить рыбок.

— Прожил он недолго, — говорит Марни. — А когда подох, то всплыл кверху брюшком. Я похоронила его в цветочном горшке.

У матери в кухне стоял фикус. Она каждую неделю вытирала с него пыль. Прислугу к цветам не подпускали.

— В апреле стало тепло, — продолжает Марни, — и он сажал ее на свою «керосинку» и увозил за город.

А Марни, сами понимаете, за ними подсматривала.

— Руки у меня потели, а в животе все обрывалось.

А смотреть все равно смотрела, во все глаза, прямо дух захватывало. Я мечтала умереть и лежать в гробу, чтобы они все плакали. Ральф, думала я, будет пахнуть кожей и бриолином, а Инга — кислятиной, мать снова подожмет губы в ниточку и будет глядеть в пол, а отец наденет шляпу.

Марни даже плакала, представляя себе эту жалостную картину.

Умереть и видеть со стороны, как ты сама лежишь мертвая.

В хорошую погоду он возил Ингу за город, по понедельникам и средам.

Однажды Марни взяла у отца дорожный атлас и подсчитала: Ральф гнал со скоростью сто пятьдесят километров, чтоб вовремя поспеть домой.

— Потому что он учился, — объясняет. Марни. — А у нас в школе ребята вечно ко мне приставали: пусти на балкон! — ведь у меня уже был бюст.

Марнина мать говорила: «Тебе пора носить бюстгальтер».

— Он по ней с ума сходил, — продолжает Марни. — Я лежала в траве за кустами, уткнувшись лицом в согнутые руки. Я слышала, как он дышит, точь-в-точь дикий зверь. Между прочим, я хорошая девочка, одаренная. Однажды Инга не захотела поехать с ним к насыпи. Тогда он позвал меня.

Земля была сырая, трава совсем низенькая, а мимо время от времени мчались поезда.

— На рождество, говорит Марни, — я дарю родителям стихи. Мне это раз плюнуть. А когда грустно, я разговариваю с куклами… Я все-все записала.

Марни выпрямляется. Она видит обеих женщин. Машинка умолкла. Старшая приоткрыла рот, обнажив кончики зубов.

— Я буду читать, — говорит Марни и достает из кармана клочок бумаги, — а вы записывайте. «Это случилось теплым майским вечером. Инга и Ральф любили друг друга в траве. Иногда мимо проносился поезд, пыхтя, как работяга. Солнце уже садилось, когда Инга сказала Ральфу, что ждет ребенка. „Но я не хочу ребенка!“ — закричал Ральф. Он вскочил, схватил домкрат или палку, топор или пилу, молоток или колун и ударил ее. Она хотела было убежать, но не успела. Когда она упала, он вернулся к Марни и заключил ее в объятия». Почему вы не пишете? Может, вам начало не нравится? Начнем по-другому: «Жила-была женщина, у нее было пятьдесят пять зверюшек. В один прекрасный день все зверюшки подохли, а муж исчез». Прежде чем сесть в тюрьму, Ральф подарил мне волнистого попугайчика. Жаль только, самочка. Самочки не разговаривают. Это альбинос, глаза у нее красные. А возраст определяют по цвету клюва. Я узнала, — говорит Марни, — Ральфа посадят на десять лет. Через десять лет мне исполнится двадцать два. Ведь правильно?

— Что ты здесь насочиняла, Марни? — спрашивает старшая.

Марни слышит в ее голосе испуг.

— Отец говорит, удачу надо ловить и держать крепко. А моя удача весила как минимум три фунта.

— Надо известить родителей девочки и старшего унтер-офицера Бетлера из уголовной полиции, — доносится до Марни голос младшей.

Марни видит, как старшая берется за телефон. В правой руке она держит трубку, а левой набирает номер. На безымянном пальце у нее обручальное кольцо.

— Он хотел, чтобы я молчала, — говорит Марни, — потому и подарил мне птичку.

— Как ты до этого додумалась? — спрашивает младшая. Она по-прежнему сидит за машинкой и не сводит глаз с Марни. — Бедняжка, — говорит она, и Марни слышит, как ее каблучки постукивают по полу, а сразу после этого чувствует, что ее гладят по голове.

Вторая сотрудница разговаривает по телефону с матерью Марни. Говорит она тихо, как человек, несущий скорбную весть.

— Успокойся, Марни. Не волнуйся, деточка.

Марни задирает голову вверх:

— А чего мне волноваться-то?

Женщины смотрят на нее.

— Я принесу тебе поесть, — говорит младшая.

Марни качает головой:

— Я не хочу. Это мама у меня всегда голодная. Она волчица, знаете?

— Еще и это, — замечает старшая.

Молодая пытается улыбнуться. Марни видит это по судорожно скривившимся уголкам губ.

— А что ты думаешь о своем отце?

— Он состоит в стрелковом клубе, — отвечает Марни. — А ведь раз мать у меня волчица, — обращается она к обеим сотрудницам, — то я, значит, волчонок, верно?

— Тебе надо успокоиться, Марни.

Марни встает, закидывает руки за голову и потягивается, как утром после сна. А потом впервые за все время улыбается:

— Я думала, вы не догадаетесь.

— Не нужно бояться, Марни, — говорит сотрудница за столом.

— А мне нечего бояться, — возражает Марни, — я несовершеннолетняя, меня судить нельзя… Понимаете, Инга совсем не боялась. Это был молоток, я нашла его в подвале. Я только видела, как она закричала, потому что как раз в это время шел товарняк.

© Deutsche Verlags-Anstalt GmbH, Stuttgart, 1976

Знаете ли вы, что такое фабрика Доллинга? Во-первых, это большое современное предприятие. Здесь работает Герта. Пышная копна черных волос до самых плеч.

Крышку на коробку Герта обычно начинает надевать снизу, чтоб в последний момент успеть разглядеть еще голову куклы. С аккуратной челкой. Сегодня на потоке светлые волосы. Мгновение спустя Герте уже ничего не видно. Крышка надета на коробку.

В том же цехе работает Гертруда. Четверо женщин, одна бригада. Гертруда за третьим столом. Рыжие волосы, стрижка под мальчика. Крышку на коробку Гертруда обычно начинает надевать снизу, чтоб в последний момент успеть еще разглядеть морду медвежонка. И забавные уши. Мгновение спустя Гертруде уже ничего не видно. Крышка надета на коробку.

Левой рукой Гертруда хватает коробку. Пальцы у нее очень тонкие, да и вся она сплошь кожа да кости. Рядом с Гертрудой расплывшаяся женщина под пятьдесят; работая, она сгибается в три погибели, так что дыхание со свистом вырывается из легких. Это к ней обращается Гертруда:

— Послушай, Мюллерша! Ты еще ничего не рассказала нам о новом телевизоре!

Мюллерша в состоянии давать только односложные ответы. А лучше вообще не отвечать. Ей не хватает воздуха.

Соседка с другой стороны спрашивает Мюллершу:

— А он вообще-то показывает?

Мюллерша возмущенно фыркает. Жадно хватает воздух. Соседка берет у нее коробку. Левой рукой подтягивает к себе. Картон скребет по деревянному столу. В правой руке этикетка, смазанная клеем, ее нужно наклеить на коробку. Готово. Теперь разгладить ладонью. Коробка отправляется дальше.

Рабочий халатик Гертруды сплошь в разноцветных квадратах. Гертруде нравятся геометрические узоры. Халат без пояса болтается на ней. Ну и тощая же она. Однако несмотря на хрупкость, ей вовсе не трудно было застилать постели на шестом этаже отеля Хамбергеров.

Левой рукой Герта хватает коробку. Пальцы у нее короткие и пухлые. Соседка ее — долговязая женщина лет тридцати пяти, она все время щурится, как на солнце. Это к ней обращается Герта: