Процессы развивались в условиях модификации политической системы, слишком стремительного появления в ней целого ряда новых элементов. Это осложняло процесс стабилизации массовых настроений, включало в борьбу за них новые силы. Постепенно такие настроения, выходя на авансцену политической жизни, становились все более реальным фактором политики. Как верно говорил М. С. Горбачев уже в 1987 г., «особенно значительно продвижение в сознании людей, в понимании той общественно-политической обстановки, которая сложилась в стране в последнее время. Сегодня наша страна — быстро меняющееся общество. Это общество уже с другими настроениями»[114].

Задним числом можно утверждать, что именно это, в конечном счете, и погубило горбачевскую перестройку. Слишком бурное развитие массовых настроений лишило систему возможностей постепенной модификации, а общество — эволюционного, реформаторского пути развития. Неуправляемые настроения стали одним из факторов, определивших кризисный характер постперестроечных процессов[115].

1. Определенным образом направленные настроения массового недовольства, приводя к соответствующим массовым действиям, вызывают разнообразные изменения социально-политических систем в стержневых звеньях — в способе организации власти и в форме правления. Результаты массового недовольства варьируют от революций и радикальных переворотов до фундаментальных реформ и модернизации систем. Настроения ведут к модификациям социально-политических систем либо «снизу», выделяя социально-политическую силу (партию, организацию, массовое движение) способную оформить настроения и трансформировать их в массовые действия, либо «сверху», вынуждая правящие элиты к реформам системы. В обоих случаях настроения влияют на систему, осуществляя свою функцию инициирования и регуляции массового поведения.

2. Динамика событий в Чили в 1970-1989-е гг. показала влияние настроений на политическую систему внутри одной страны. Даже незначительное колебание настроений в ту или иную сторону в психологически нестабильном обществе вызывает динамичные изменения системы. Тот или иной вариант системы существует, лишь пока он обладает ресурсами воздействия на массовые настроения.

3. Развитие событий в Иране в конце 1970-х гг. продемонстрировало, как массовые настроения, овладев большинством общества, ведут к ликвидации прежней социально-политической системы. Вслед за этим развиваются новые настроения, стимулирующие создание новой системы и влияющие на ее характер. Однако по мере укрепления новой системы влияние массовых настроений снижается. Это определяется степенью целенаправленного контроля за настроениями со стороны формирующейся системы.

4. Ход перестройки в СССР в 1980-е гг. показал, что в определенных случаях социально-политическая система может идти на самообновление под влиянием предвосхищаемого давления массовых настроений. Несмотря на усилия по воздействию на эти настроения, в таких случаях институты системы попадают в зависимость от ими же инициированных процессов модификации. Реформы, стимулируя развитие широкого спектра разнообразных настроений, заставляют систему ускорять процессы самообновления под угрозой утраты возможностей управления настроениями и дестабилизации социально-политической жизни в результате разнонаправленного политического поведения значительных масс людей. Не выдерживая необходимой скорости перемен, система подвергается опасности самораспада.

5. В целом массовые настроения реально оказываются важнейшей макроформой психологии масс, активно влияющей на организацию социально-политических процессов — наиболее ярких, демонстративных и принципиально важных для общественного бытия человека. Массовые настроения — это наиболее энергичный и действенный компонент психологии масс.

В этой части книги рассматривается ряд конкретных проявлений психологии масс. Все они давно уже стали естественными фактами социальной жизни, однако продолжают вызывать многочисленные вопросы и оставаться в центре достаточно острых дискуссий. Подчас эти вопросы и дискуссии связаны с недооценкой естественности социально-психологической природы данных явлений и психологии масс, которая лежит в их основе. Анализ показывает, что внешне разные явления оказываются связанными общей природой. При всем своем разнообразии они одинаково необходимы людям для выражения массовой человеческой психологии. Исторически меняясь, все эти феномены выполняли одну главную функцию — формировали значительные общности людей, составлявшие огромные сегменты общественной жизни, и служили как ее социально-психологическими регуляторами, так и особыми факторами социального, экономического и иного прогресса.

Природа человека двойственна: психика носит индивидуальный и одновременно массовый характер. Она развивается в диалектическом противоречии, в единстве и борьбе индивидуального сознания и массового поведения. Это противоречие и служит динамичным источником развития. Рассматриваемые далее феномены психологии масс демонстрируют эту диалектическую взаимосвязь, отражающую сложную, социально-индивидуальную психологическую природу человека. От первобытных богов до современных средств массовой коммуникации человечество прошло немалый путь. Но он никогда не будет исчерпан — как вечно и неисчерпаемо диалектическое единство индивида и массы, так неисчерпаемы известные и еще неизвестные формы проявления психологии масс.

Как известно, само понятие религии до сих пор остается одним из труднейших для определения в эмпирических, операциональных категориях. Единого определения религии нет, и потому в ходу у исследователей буквально сотни дефиниций. Большая часть из них относится к социологическим, психологические же определения практически просто отсутствуют. И для этого есть определенные основания: по мнению П. Бергера, например, принятие какого-то определения религии, в конце концов, вообще является делом вкуса.

Э. Дюркгейм и М. Вебер в свое время создали основу для выделения двух полярных типов определения религии: номинального и реального, а также близких к ним функционального и содержательного. Функциональные определения обычно характеризуются тем, что за критерий идентификации и классификации явлений принимается функция, которую эти явления исполняют: сначала выделяются функции, которые «требует» некоторая социальная система, а затем, на основе выполняемых функций, опознаются и классифицируются наблюдаемые социальные и культурные явления. Напротив, критерием содержательного определения фактически выступает содержание этих явлений. Р. Робертсон предложил связывать номинальные, функциональные определения с дефинициями включающего типа, а реальные определения — с исключающими дефинициями.

Дюркгейм стремился охватить определениями религии едва ли не все системы, признаваемые «религиозными», включая теистические и нетеистические системы верований. Такое широкое определение он основывал на различении духовного и светского, а также на выделении наиболее общих функций религии. Однако такой социологический подход, несомненно, носит слишком общий и не вполне точный характер. Другую позицию занимал Вебер, считавший, что религия как социальное явление проявляется в религиозном поведении людей, руководствующихся соответствующим типом мотивации, анализ которой особенно необходим как для понимания религии, так и для классификации ее разновидностей. Вебер полагал, что невозможно дать эмпирическое, недогматическое определение религии до начала исследования, — определение появляется как идеально-типическая конструкция феномена на одной из стадий работы.

Среди функциональных определений религии первую группу составляют те, которые, как конструкции М. Вебера и П. Тиллиха, тесно связаны с так называемыми конечными проблемами существования. Наиболее распространенное и представительное определение такого типа принадлежит Д. Йингрену. У него религия выступает как система верований и практических действий, с помощью которых группа людей справляется с конечными проблемами человеческой жизни. Понятно, что за этими взглядами легко «читается» Б. Малиновский (кстати, ярый последователь Э. Дюркгейма) с его мыслью о том, что религия помогает решить неизбежные проблемы человеческой жизни (например, смерть члена группы). Сходные определения предлагали У. Л. Колб, К. Данлоп и другие авторы. Близки к такой точки зрения и те исследователи, которые определяют религию как высший и наиболее общий уровень развития культуры — такая позиция характерна для старшего поколения функционалистов, социологов и антропологов типа Т. Парсонса, Р. Беллаха и К. Гирца. В. Пи-воварский считает, что такой подход — удобная позиция и для социально-психологического подхода (Piwowarski, 1974).