— Конечно, зовите… мне не обидно…
— Саша постоянно рассказывает про вас! Вы не представляете, какой он молодец! На редкость мужественный! Просит, чтобы с него скорее сняли швы, хочет ходить самостоятельно!
— Ходить… — повторила я и смежила веки.
— Утомилась, доченька? Поспи, мы не будем тебе мешать, мы тихонько посидим, — пообещала мама и строго вопросила: — Или кто — то со мной не согласен?
— Я не согласна! — звонко заявил высокий молодой голосок, принадлежащий моей младшей сестре Виктории. — Получается, Юлька со всеми перемолвилась, кроме меня!
Я изумилась:
— Викочка?! И ты здесь?
— А как иначе? Мама в пятницу позвонила — вся перепуганная. Сказала, что ты загремела в больницу с обморожением и двусторонней пневмонией. Я прямо со съемочной площадки, из павильона, сиганула в такси — и в аэропорт. А в Домодедове, на регистрации новосибирского рейса, столкнулась с нашим Севкой. Суперски вышло, да? Мы же почти два года не виделись!
— Значит, я в больнице… и сегодня уже воскресенье… — попыталась я уложить все сведения в своей голове. — Опять три дня как будто вычеркнуты из жизни…
— Да ну тебя, Юлька! Почему вычеркнуты? Все только начинается, сестричка! И все у нас будет ништяк, супер — пупер! — заверила неунывающая Виктоша.
Зато мама не жалела красок, описывая, какие чудовищные переживания пришлось ей перенести из — за меня и какие чудесные девочки работают со мной в офисе — все они рвались дежурить возле моей постели. Досадно, что Обь унесла мои очки — без них я не могла хорошенько рассмотреть прекрасные лица родных и близких. Различила только, что по левую сторону кровати сидят папа и мама, а за их спинами робко переминается господин Ткач. Всеволод, Вика, Лиза и Павел сгрудились по другую сторону и, толкаясь, старались наклониться надо мной и скорчить ободряющую физиономию. Правый фланг держался веселее левого, но по части разговорчивости соперничать с мамой могла только медсестра: она так и сыпала новыми сведениями о состоянии здоровья моего дружка Анисимова. Павел едва уловил паузу, чтобы вклиниться в ее бесконечные женские монологи.
— Юлька, я тебя теперь считаю своей крестницей, это требуется отметить! — заявил он.
Всеволод пообещал сводить всех в ресторан. Известная модница Виктория Малиновская, осмотрев свою нарядную блузку с оборками, высказала сожаление, что не захватила ничего более подходящего для выхода в свет:
— Я же домой перед вылетом заехать не успела, деньги на билет у продюсера занимала. Кстати, в самолете познакомилась с таким крутым кренделем!.. — Вика оживилась, забыв про больницу, мою болезнь, мамины слезы. — Севка не дал нам толком законтачиться. А, не важно!.. Просто жалко, что в хате остался целый, еще нераспакованный чемодан французских шмоток: мы с Валериком на три дня в Париж летали. Ой, там есть такое прикольное платьице от Chloe! Юлька, наверное, я его тебе задарю!
— Щедрость твоя не знает границ, — поблагодарила я и заверила, что ни во что французское не влезаю: слишком толстая. Опустив глаза, чтобы осмотреть свою несовершенную фигуру, уяснила причину бесчувственности рук и ног: они были замотаны мягкой тканью, пропитанной пахучими мазями. Вероятно, мази обладали сильным обезболивающим эффектом, создающим ощущение невесомости и вакуума.
— Что за Валерик? — насторожилась мама. — Какие у вас с ним отношения, Виктория?
— А, так, один кекс, — отмахнулась Вика. — Снимаемся вместе, а вообще он для меня — временный вариант, поскольку женатый, — небрежно откликнулась сестра. — Мамочка, я не понимаю, что происходит: в Москве хренова туча народу, десять миллионов коренных жителей, и почти половина из них мужчины. Но как что — нибудь приличное, симпатичное попадается, оно обязательно либо сильно женатое, либо приезжий без прописки и даже без регистрации, либо такой голубой, что голубее не бывает!
— Викочка, как ты выражаешься? — пристыдила младшую дочку наша общая мама. — Что о тебе подумает Андрей Казимирович?
— Я думаю только о Юленьке, — впервые подал голос Ткач и сделал пару шагов к моему ложу. Но ему не повезло. Папа спросил Викторию, посетила ли она парижские музеи, и разговор опять уплыл в другое русло.
— Что ты, когда бы я шарилась по музеям?! — искренне удивилась сестрица. — Говорю же, мы летали буквально на три дня. Жили в отеле около Монмартра, вечерами тусовались возле Сакре — Кер…
— Неужели даже в Лувр не сходили? — поддержала папу Лиза.
— Господи, ну заехали мы в этот Лувр, — отмахнулась Вика, — ничего там особенного нет!.. Полчища туристов, полно всяких русских бритоголовых гопников в трениках, все рвутся посмотреть на Джоконду.
— Вот я про Джоконду, про Мону Лизу, и хотела спросить… — смущенно призналась медсестра.
— Я тебя умоляю! — Вика расправила пальчиками оборки на блузке. — На кого там смотреть?! В Галери де Лафайет гораздо интереснее. Там такой фарш! Bay! Я просто обтекала!.. Но все дико дорого, сразу предупреждаю.
— Не знал, что в Галери де Лафайет продают продукты, — изрек папа. — Вплоть до фарша.
— Фазер, извини, конечно, но фарш — это значит самое — самое, самые стильные тряпки, понимаешь? — снисходительно просветила родителя наша артистка. — Если бы вы видели, какую я себе отхватила сумочку от Живанши! Обалдеть, клянусь!
— Сумочка, — цепенея, повторила я и поперхнулась, потому что в горле вдруг пересохло. — Моя сумочка осталась в сарае… там, где убийца…
— Нет, Юленька, твоя сумочка у меня, — возразил Андрей, наконец — то преодолевший ненормальную для взрослого мужчины робость.
— Ой, доченька, ты же не знаешь самого главного! Что бы мы делали без Андрюши? Не представляю, — вскочила со стула мамочка. — Он просто герой! Он разыскал ту жуткую бомжиху, которая тебя напугала и отобрала сигареты, нашел твои следы в том кошмарном гадючнике!.. Господи, ну зачем ты от него убежала, не понимаю?! И для чего ты куришь, дочка?
Мама расплакалась, и мне пришлось пообещать, что я обязательно брошу курить. Ткач подошел ко мне вплотную и, кусая губы, спросил:
— Ты простишь меня, фрекен?
Мама опередила меня с ответом, пылко воскликнув:
— Ну за что вас прощать! Боже мой! Оставьте! Да вы святой человек, Андрюша! Это наша Юля слишком сумасбродная!.. Остальные — дети как дети, но моя средняя дочь… постоянно что — то выдумывает, постоянно витает в своих фантазиях. — Она высморкалась и обратилась ко мне: — Дочка, если бы не Андрей Казимирович, и дворника никогда не поймали бы, и шайку самогонщиков не разоблачили бы. Он всю милицию города поднял на ноги!
— Лидочка, довольно, — укротил мамин пыл отец. — Не думаю, что сейчас время бередить душу нашей Юленьке воспоминаниями. И не вижу ничего дурного в том, что она фантазирует. Пусть мечтает! Если бы все люди были практичными и прагматичными, человечество бы измельчало, выродилось в биологических роботов.
— Совершенно с вами согласен! — воскликнул вознесенный мамой до небес Ткач.
— Все хорошо, что хорошо кончается, — устало подтвердила я. — Дворника поймали, с Андреем Казимировичем познакомились…
— Да, познакомились, но было бы лучше, если бы знакомство произошло при других, не столь экстремальных обстоятельствах! — не удержалась от укоризны мама.
Я сама не заметила, как уснула. А может, это не сон, а райское блаженство свалилось на меня на земле, на больничной койке. Удивительное состояние: ничто меня не беспокоило, мышцы расслабились, на сердце снизошла благодать, потому что все, кого я любила и кем дорожила, очутились рядом.
…К сожалению, блаженство быстро улетучилось, непрерывно испытывать эйфорию еще никому не удавалось. В первые дни мне постоянно вводили сильные обезболивающие и транквилизаторы. Бронхи держали инъекциями, легкие — тоже, на обмороженные участки тела накладывали компрессы. Я просыпалась во время врачебных манипуляций, видела дорогие, заботливые лица — и снова погружалась в теплый сон, в ласковую беспечность. Затем дозы лекарств сократили, повязки сняли, и начались мои страдания. Кожа шелушилась, слезала струпьями, зуд не давал спать. Дышать было трудно, пища казалась невкусной, как отрава. Всеволод перед отъездом в Канаду купил мне очки в нейтральной металлической оправе. Я надела их, посмотрела на себя в зеркало — и мне захотелось повеситься. Физиономия моя сделалась неузнаваемой, чужой, отталкивающей. Глаза, обведенные темными кругами, глубоко запали, щеки покрылись гадкими пятнами, похожими на лишаи, розовый кончик носа напоминал свиной пятачок.
