Я на глазок сыпанула в турку молотого кофе из пачки и поставила посудину на газовую горелку.

— Пока — пока! — откланялся Димыч.

Как только я закрыла за ним дверь, Ткач впился в меня, точно клещ:

— Отвечай, Юлия, почему ты папарацци приглашала в гости к тете, а меня не позвала?

— Но мы ведь с тобой тогда еще не познакомились, Андрюшенька! — попыталась я успокоить его, не спуская глаз с турки.

— Ладно, проехали!.. А почему ты ночью встречалась с риелтором?

— С каким риелтором? — нахмурилась я, соображая, что врать на этот раз.

— С риелтором, который пожирал тебя похотливым взглядом и отпускал двусмысленные комплименты в галерее! — покраснев от возмущения, выпалил Андрей.

— А-а!.. Ну, с риелтором я познакомилась раньше, чем с фотографом, — вздохнула я, отвернулась от плиты и чуть не упустила кофе, который уже пузырился над туркой. — Достань чашки, пожалуйста. Не сердись, Андрюша, я же не могла предположить, что когда — нибудь встречу тебя…

— Не морочь меня своими чашками, фрекен Жюли, не отвлекай! — непреклонно гнул свою линию Ткач, уставившись на меня пронзительным взглядом. — Да, ты не виновата, что сводишь мужчин с ума, но тем не менее…

Хорошо, что я успела выключить огонь и разлить кофе по чашкам. Почему все мужчины так поступают? Вцепляются в вас и трясут как грушу, стараясь вытрясти наружу всю душу?.. Только за последние шесть дней со мной подобным образом обращались пятеро мужчин: Кирилл Золотарев, Александр Анисимов, Григорий Гринберг, Маркел и Андрюша. Но последнего я заранее простила. Более того, испытала перед ним чувства глубокой вины и глубокого раскаяния.

— Андрюшенька, славный, чудный мой Андрюша! Вся эта дурацкая путаница, вся эта колоссальная неразбериха возникла из — за того, что я — немножко вруша. А лгала я потому, что очень боялась тебя потерять. Понимаешь, повредить, разрушить хрупкие, едва наметившиеся чувства легко, а восстановить их почти невозможно!.. Но в одном признаюсь честно: мне никто не нужен, я люблю тебя!

Я произнесла роковые слова и сама опешила, испугалась. Потом машинальным жестом сняла очки, чтобы немного смягчить жестокую реальность.

— Нет — нет, надень. — Андрей почти насильно вернул мне на переносицу оптическую конструкцию. — Юленька, тебе очень идут очки!.. Ты в них такая сексуальная!..

— Да?

— Разумеется! — пылко воскликнул он и спросил осторожно, с придыханием, будто дул на кипяток прежде, чем его выпить: — Ты… правда… меня… любишь?..

— Я тебя!.. Я тебя! — Я даже задохнулась, желая убедить его в правдивости своих слов. — Я тебя ужасно люблю!

— И ты меня больше не прогонишь?

Я не нашлась, что ответить, только вцепилась в него мертвой хваткой и нашла своими губами его губы. Целоваться на кухне было не слишком удобно: мы то заваливались на стол, заставляя брякать чашки, из которых горячий кофе выплескивался на блюдца, то падали на подоконник, рискуя выдавить оконное стекло из рамы, то опускались на мойку, которая скрипела и качалась. Постепенно, по стенке, мы перебрались в комнату и, не размыкая объятий, свалились на диван.

— Погоди, — оторвалась я от Андрея, успевшего стянуть с меня свитер. — Давай сменим постельное белье!

— Зачем? — запаленно дыша, спросил он.

— Затем, что я очень люблю чистоту… — Мне удалось обойтись расплывчатыми объяснениями. Не вдаваться же в подробности, втолковывая этому прекрасному человеку, что на моем диване не спали только жук и жаба?! Простыни бедной фрекен Жюли изжульканы ее бывшими любовниками… Вот стыдоба!..

— Юленька, как мы с тобой совпадаем во вкусах и привычках! Я тоже очень чистоплотен, обожаю чистоту! — возопил восхищенный Ткач.

Совместными усилиями мы перестелили постель и, стесняясь друг друга, оробев, начали раздеваться.

— Теперь мне можно снять очки?

— Снимай, — разрешил он и, сглотнув ком нетерпения, накинулся на меня: гладил, мял, вбирал в себя и стонал: — О, моя фрекен, о, моя восхитительная фрекен Жюли…

— Почему фрекен? Нет, я не согласна!.. Фрекен Жюли покончила жизнь самоубийством, а я хочу познать любовь и жить в любви!

— Юленька, кто как кончил — не важно! Все равно вы похожи… Фрекен — идеалистка и дворянка, и ты точно такая же, любовь моя!.. Я уже не надеялся найти подобную девушку, свой идеал. Я отчаялся, думал, одиночество — это навсегда, и вдруг… ты! Единственная моя! О, ты не представляешь, как мне тяжко наблюдать, что все мужчины в восторге от тебя, так и липнут, окаянные! — возмутился он, вздохнув, и закатил глаза.

— Не преувеличивай, Андрей! Теперь уже я тебе не верю!

— Поверь, я был очень счастлив прошлой ночью, когда ты спала, а я на тебя смотрел и готовил тебе завтрак, и мы были только вдвоем. Я хочу всегда на тебя смотреть!

Свет был погашен, но мне казалось, что я все вижу: присутствие Андрея освещало обстановку моей заурядной комнаты и саму мою неприкаянную жизнь, еще недавно тусклую, пустую и унылую. Обострившееся зрение пробуждало загнанный вглубь страх потерять Андрея, и я решила взять Ткача за его ахиллесову пяту — и стала убеждать его в том, что мне очень понравилась его мама.

— Неужели? — расцвел он.

— Правда — правда!

— И ты понравилась маме. Она сказала: чувствуется порода, воспитание, амбиции. Но мамочка сильно огорчилась, что ты измазалась вареньем и сбежала!

— А? О? У? — издавала я вопросительные звуки.

Андрюша не позволял мне формулировать, не желал отвечать, он только целовал меня и улыбался, обнажая верхнюю челюсть. При виде его кроличьих зубов я вспомнила:

— Представляешь, Андрюша, когда мне было пять лет, родители наняли мне репетитора по английскому языку… Я быстро запоминала слова, но ассоциировала их с билонгами…

— Это как? — не понял он.

— Ну, например, говорила: кролик — раббит, рыба — фиш, ребенок — беби, счастье — фотшенз, — объяснила я.

— Счастье — fortune, — высказал свое мнение Ткач и опять поцеловал меня.

Мы лежали, обнявшись, и выбалтывали друг другу свои простые, детские секретики. Смеялись и не могли уснуть от переполнявшей нас радости, какого — то неизъяснимого, граничащего с глупостью оптимизма. А впереди нас ждали новый день и новая жизнь вдвоем, и надо было собраться с духом для того, чтобы расстаться хоть на часок и заснуть…

Почему взрослым людям не дано беспечной и монотонной поры? Горе, счастье, обиды, разочарования и восторг некто свыше перемешивает для них в единый, неудобоваримый коктейль… Кто он? Может быть, тот самый fortune?!

Андрюша включил торшер, посмотрел на часы и произнес с досадой:

— Будь он неладен, этот Новый год! — и провел указательным пальцем поперек своей белой, бархатистой шеи. — Поставок — по горло! Только успевай отгружать и принимать.

— Сегодня какой день недели — уже четверг? — вспомнила я. — Ой, а у нас по четвергам Илона Карловна проводит планерку! — Я приподнялась на диване и напружинилась, словно готовилась взять старт для забега на длинную дистанцию.

— Какая планерка, Юленька? Ты простужена, переутомлена, издергана. Не ходи на работу, отсыпайся и лечись, мое сокровище! — засуетился Андрей.

— Андрюша это невозможно! — откликнулась я. — Думаешь, смогу спокойно находиться здесь без тебя? В квартире, где чуть не убили Сашу?! Нет, лучше пойду в офис, к людям! А с работы поеду в больницу…

— Да, кстати! — вспомнил Андрей. — Я ведь до сих пор не знаю твоих телефонных номеров.

Он сел и похлопал себя по тем местам, где в брюках расположены карманы. Разумеется, ничего не нашел и покинул лежбище, а я схватилась за очки, чтобы получше разглядеть свое приобретение. Без одежды Андрей казался совсем худеньким: лопатки торчком, позвонки и ребра наперечет, как линии судьбы на ладони. Мне такая скульптура тела импонировала, поэтому я еле дождалась, когда он вернется в постель со своим сотиком.

— Ты мой птенчик, — ласково шепнула я ему в ухо и стала обнимать лопатки, которые показались мне невыросшими крыльями.