В полученной комитетом папке с документами было изложено много историй о том, как Мечерет пожинал богатый урожай, ничего никогда не сеявши. Рассмотрение материалов говорило о невнимательности многих руководителей к оценке некоторых технических предложений и отсутствии достаточной настойчивости в борьбе с лжерационализаторами.
Комитет стандартов дал подробное заключение о практической непригодности предложения Мечерета. Вопрос мы считали законченным. Но через несколько лет я вновь встретил имя Мечерета в одной из наших газет. Он, как клоп, заполз в щель и замер, выжидая, когда условия позволят ему выползти вновь. Я не знаю, жив ли он или и по сей день где-то, что-то рационализирует.
…Шли дни. Комитет постепенно укреплялся, рос численно, и вырабатывались методы работы над стандартами.
Зернов был очень хорошим организатором. Он умел подбирать людей и устанавливать с ними правильные отношения. В первые месяцы нам приходилось работать не только дни, по и ночи. Запущенность дела стандартизации и суровость мер наказания за несоблюдение стандартов вызывали необходимость принятия быстрых решений.
Когда волна срочных дел схлынула и все начало входить в нормальную колею, мы смогли ввести плановость и в свою работу. Появились заметки, что следует в первую очередь разрабатывать и поправлять.
Научно-технические материалы, на основе которых создавались стандарты, поступали от наркоматов и ведомств, и нередко в тех сведениях, которые мы получали, чувствовалась необъективность и ведомственный подход. Это вело к тому, что споры относительно того, что необходимо записывать в стандарт для объективного суждения о качестве, превращались в схоластические дискуссии, отнимали много времени и мешали принятию разумных решений.
Мы постоянно опирались на исследовательские институты и конструкторские бюро и установили обширные связи с основными научными учреждениями страны. Вопросы качества волновали всех. Многие понимали, какие огромные дополнительные резервы можно будет использовать, если ликвидировать брак и удлинить срок службы изделий промышленности.
К работе в комитете было привлечено много талантливых специалистов, пользовавшихся большим уважением в тех отраслях промышленности, откуда они к нам пришли. Их связи с промышленностью и исследовательскими организациями давали обильный и ценный материал для разработки научно обоснованных норм и правил.
На коллегии комитета обсуждались перспективы дальнейшей стандартизации и необходимости укрепления научпой базы для проведения исследований, связанных с разработкой стандартов. Готовились предложения об организации своего исследовательского института.
Но в это время за рубежами нашей страны вынашивались другие планы. В воздухе пахло грозой.
Наступило лето 1941 года, пришло время отпусков. Последний раз я отдыхал, и то всего две недели, в 1937 году, и Зернов предложил мне, первому из руководства комитета, поехать в отпуск.
Всей семьей – я, жена, дочь и сын – мы готовились к поездке в Сочи. Я получил путевку в санаторий Совнаркома, купил четыре билета в скорый поезд. Все складывалось очень хорошо, по какая-то ничем не объяснимая тревога не давала покоя. Мне почему-то не хотелось выезжать из Москвы. И вот в субботу 21 июня уже в конце дня я решил посоветоваться с Тевосяном – стоит ли мне ехать сейчас на курорт или пет? Но он обязательно спросит: «Почему же, собственно, не ехать?» – подумал я. Что я ему на это отвечу? И я решил позволить и просто попрощаться с ним перед отъездом. Я знал наверняка, что, если у него есть какие-то тревожные сведения относительно военных дел, он найдет форму предупредить меня.
Я так и сделал. Поговорив о том о сем, я как бы невзначай сказал Ивану Тевадросовичу:
– Собираюсь завтра ехать в отпуск.
– Куда же отправляешься? – спросил он.
– В Сочи.
– Один или с чадами и домочадцами?
– Забираю всех.
– Ну, рад за тебя. Желаю хорошенько отдохнуть.
После этих слов я осмелел и уже спросил напрямик:
– Так ты советуешь ехать?
– Конечно, какой еще может быть разговор. А почему ты сомневаешься?
– Да обстановка какая-то такая, не для отпуска.
– Обстановка уже давно напряженная. Они воюют, а мы пока еще нет, так что следует воспользоваться передышкой и набирать силы. Езжай и отдыхай.
Этот разговор с Тевосяном снял лежавшую на душе тяжесть. Итак, мы едем в воскресенье. Жена позвонила подруге, которая работала в «Известиях», и предупредила ее, что завтра мы уезжаем в Сочи. Нина Петровна сказала, что обязательно приедет на вокзал нас проводить.
Поезд отправлялся в одиннадцать часов с минутами. Около 10 часов утра я запер квартиру и, поворачивая ключ в замочной скважине, услышал телефонный звонок. Ну, дудки! Я уже в отпуске и никаких телефонных звонков слушать больше не буду. Если бы я подошел тогда к телефону! Звонила Нина. Она уже знала, что началась война, и получила разрешение у своего начальства предупредить нас, чтобы мы не выезжали из Москвы.
Приехали на Курский вокзал. Я попросил шофера подождать Нину, чтобы отвезти ее с вокзала домой. Мы разместились в двух купе. До отхода поезда оставалось всего двадцать минут. Нины не было. Жена стала волноваться.
– Не случилось ли что-нибудь с ней? Она такой аккуратный человек.
– Может быть, какое-нибудь срочное задание, – сказал я, – ведь она работает в газете.
Поезд тронулся, Нина на вокзале так и не появилась.
В нашем вагоне народу было немного. В соседнем купе ехал — также, видимо, на отдых – полковник, а через купе от нас – работник аппарата Совнаркома. У него была путевка в тот же санаторий, что и у нас.
Перед Курском полковник стал собирать вещи. Когда я проходил мимо его купе, он спросил:
– Вы не сходите в Курске?
– Нет, мне дальше.
– И мне тоже нужно было дальше, по вот проходится сходить.
– Что же делать, раз нужно, то нужно. Разные бывают обстоятельства.
Полковник недоуменно посмотрел на меня.
– Вы что же, ничего не знаете?
– А что такое?
– Мы вступили в войну с Германией! Немецкие войска перешли нашу границу. Идут бои.
Это было как удар обухом по голове.
В это время поезд остановился у платформы станции Курск. Полковник взял свой чемодан и, прощаясь, посоветовал также немедленно возвращаться в Москву.
Я решил сойти в Харькове: там у меня были знакомые, оттуда мне легче будет достать билеты до Москвы. Мой второй сосед по вагону, работник из Совнаркома, также решил сходить в Харькове. В Белгороде поезд остановился, и в соседний вагон сел новый пассажир. Мы стали его расспрашивать о новостях, и он подробно рассказал нам все, что знал сам:
– Сегодня в шесть часов утра я слушал радиопередачу. В Германии государственный переворот. Гитлер арестован. К власти пришло правительство Рибентроппа.
Мы слушали его и верили всему, что он говорил. Верили потому, что для нас война все же была полной неожиданностью.
Пассажиры, направлявшиеся на отдых в Сочи, стали держать совет, как быть: возвращаться в Москву или же ехать дальше. Пришли к выводу – еще раз попробовать узнать точные сведения в Харькове и уже тогда принимать окончательное решение.
В Харькове на вокзале нам подтвердили, что подобные радиопередачи действительно были. Снова посоветовавшись, мы все же решили ехать дальше, до Ростова – там одного из пассажиров должны были встречать, и там мы получим достоверную информацию.
От веселого настроения не осталось и следа. Дети перестали резвиться. Мы с женой молчали. Никто не обращал внимания на пейзаж, мелькавший перед окном мчавшегося к Черному морю поезда.
В Ростове в соседнее купе вошел полковник госбезопасности. Мы познакомившись. Я сказал ему, где и кем работаю.
– Ну, а кто я, вы сами видите. Да, неудачно вы выбрали время для своего отпуска.
Я рассказал ему о том, что мы услышали от белгородского пассажира и на харьковском вокзале.
– Глупости все это! Идет война. Гитлеровская армия перешла во многих местах нашу границу. Я советую вам ехать до Сочи и оттуда уже в Москву. Иначе вы можете застрять где-нибудь на промежуточной станции и вам трудно будет выбраться. Кстати, я тоже еду в Сочи. Но, конечно, не отдыхать. Правда, и в Сочи вам будет нелегко сесть в вагон. Оттуда в первую очередь будут отправлять офицеров – им надо немедленно вернуться в свои части. Но вам помогут получить место в вагоне – директор санатория Совнаркома сумеет сделать это.