Пеликан Смешная птица пеликан: Он грузный, неуклюжий, Громадный клюв, как ятаган, И зоб – тугой, как барабан, Набитый впрок на ужин… Гнездо в кустах на островке, В гнезде птенцы галдят, Ныряет мама в озерке, А он стоит невдалеке, Как сторож и солдат. Потом он, голову пригнув, Распахивает клюв. И, сунув шейки, как в трубу, Птенцы в его зобу Хватают жадно, кто быстрей, Хрустящих окуней. А степь с утра и до утра Все суше и мрачнее. Стоит безбожная жара, И даже кончики пера Черны от суховея. Трещат сухие камыши… Жара – хоть не дыши! Как хищный беркут над землей, Парит тяжелый зной. И вот на месте озерка — Один засохший ил, Воды ни капли, ни глотка. Ну хоть бы лужица пока! Ну хоть бы дождь полил! Птенцы затихли. Не кричат. Они как будто тают… Чуть только лапами дрожат Да клювы раскрывают. Сказали ветры: «Ливню быть. Но позже, не сейчас». Птенцы ж глазами просят: «Пить!» Им не дождаться, не дожить. Ведь дорог каждый час! Но стой, беда! Спасенье есть, Как радость, настоящее. Оно в груди отца, вот здесь! Живое и горящее. Он их спасет любой ценой, Великою любовью. Не чудом, не водой живой, А выше, чем живой водой, — Своей живою кровью. Привстал на лапах пеликан, Глазами мир обвел И клювом грудь себе вспорол, А клюв, как ятаган! Сложились крылья-паруса, Доплыв до высшей цели, Светлели детские глаза, Отцовские – тускнели… Смешная птица пеликан: Он грузный, неуклюжий, Громадный клюв, как ятаган, И зоб – тугой, как барабан, Набитый впрок на ужин… Пусть так. Но я скажу иным Гогочущим болванам: – Снимите шапки перед ним, Перед зобастым и смешным, Нескладным пеликаном! 1964 Лебеди Гордые шеи изогнуты круто, В гипсе, фарфоре молчат они хмуро. Смотрят с открыток, глядят с абажуров, Став украшеньем дурного уюта. Если хозяйку-кокетку порой «Лебедью» гость за столом назовет, Птицы незримо качнут головой: Что, мол, он знает и что он поймет?! …Солнце садилось меж бронзовых скал, Лебедь на жесткой траве умирал. Дробь браконьера иль когти орла? Смерть – это смерть, оплошал – и нашла! Дрогнул, прилег и застыл, недвижим. Алая бусинка с клюва сползла… Долго стояла подруга над ним И, наконец, поняла!.. Разума птицам немного дано, Горе ж и птицу сражает, как гром. Все, кому в мире любить суждено, Разве тоскуют умом? Сердца однолюбов связаны туго: Вместе навек судьба и полет, И даже смерть, убивая друга, Их дружбы не разорвет. В лучах багровеет скальный гранит. Лебедь на жесткой траве лежит. А по спирали в зенит упруго Кругами уходит его подруга. Чуть слышно донесся гортанный крик, Белый комок над бездной повис, Затем он дрогнул, а через миг Метнулся отвесно на скалы вниз. …Тонкие шеи изогнуты круто, В гипсе, фарфоре молчат они хмуро. Смотрят с открыток, глядят с абажуров, Став украшеньем дурного уюта. Но сквозь фокстроты, сквозь шторы из ситца Слышу я крыльев стремительных свист, Вижу красивую гордую птицу, Камнем на землю летящую вниз. 1963 Стихи о рыжей дворняге
Хозяин погладил рукою Лохматую рыжую спину: – Прощай, брат! Хоть жаль мне, не скрою, Но все же тебя я покину. Швырнул под скамейку ошейник И скрылся под гулким навесом, Где пестрый людской муравейник Вливался в вагоны экспресса. Собака не взвыла ни разу, И лишь за знакомой спиною Следили два карие глаза С почти человечьей тоскою. Старик у вокзального входа Сказал: – Что? Оставлен, бедняга? Эх, будь ты хорошей породы… А то ведь простая дворняга! Огонь над трубой заметался, Взревел паровоз что есть мочи, На месте, как бык, потоптался И ринулся в непогодь ночи. В вагонах, забыв передряги, Курили, смеялись, дремали… Тут, видно, о рыжей дворняге Не думали, не вспоминали. Не ведал хозяин, что где-то По шпалам, из сил выбиваясь, За красным мелькающим светом Собака бежит, задыхаясь! Споткнувшись, кидается снова, В кровь лапы о камни разбиты, Что выпрыгнуть сердце готово Наружу из пасти раскрытой. Не ведал хозяин, что силы Вдруг разом оставили тело И, стукнувшись лбом о перила, Собака под мост полетела… Труп волны снесли под коряги… Старик! Ты не знаешь природы: Ведь может быть тело дворняги, А сердце – чистейшей породы! 1948 |
