— Ты не должна так говорить, — строго сказал он. — Молодым знатным дамам не подобает так вести себя.

Энни горько засмеялась:

— Это я-то молодая знатная дама? Придумайте другую шутку, Родриго, потому что в этой я не нахожу ничего смешного.

Успокоившись, он кончиком пальца приподнял ее подбородок и заставил посмотреть себе в глаза.

— Но ведь весь этот маскарад был твоей идеей, и только твоей. Ты просто заставила меня подыгрывать тебе. К моему немалому удивлению, это сработало. Но, что бы ты ни носила, ты все равно остаешься принцессой королевской крови.

— Вы думаете, этим можно утешиться? — прошептала девушка. — Может, мне следует отправиться за океан и объявить себя наследницей английского престола?

— Не говори глупости. В чем дело, Энни? Что с тобой?

Она глубоко вздохнула и привычным движением попыталась засунуть руки в карманы. Только на платье не было карманов. Руки ее скользнули по блестящему шелку.

— Не знаю. Просто иногда я испытываю ужасное чувство неудовлетворения.

— В твоем возрасте это случается со всеми. Когда мне было пятнадцать, я злился на весь белый свет.

Энни подбоченилась. Мальчишечьи привычки стали уже ее второй натурой. Родриго почувствовал себя виноватым в том, что позволил ей разыгрывать мальчишку, заставляя выполнять мужскую работу в казначействе. Вероятно, настало время прекратить этот эксперимент.

— Но вы не ответили на мой вопрос, — напомнила Энни.

— На какой вопрос?

— Вы с Валерией — любовники?

— Это не твое дело.

— Полагаю, это означает «да».

— Нечего тут полагать, Энни. Что ты знаешь о любовных делах?

— Все!

По лицу Энни было видно, что она лжет, но Родриго не стал обращать на это внимание.

— Достаточно, чтобы понять, что для Валерии такое положение — бесчестье. Вы должны жениться на ней.

— Жениться на ней? Не говори глупости! Я не могу жениться на ней.

— Она красива, воспитанна и образованна.

— Но она еще и… — Родриго резко оборвал себя, но было поздно.

— Еврейка, — глухим голосом, в котором ясно слышалось осуждение, закончила за него девушка. — Ведь именно это вы хотели сказать?

— Это не то, что ты думаешь, Энни. И я не собираюсь отвечать перед дерзким ребенком за свои поступки.

Ее пальцы впились ему в грудь.

— Вы лицемер. Ваша собственная мать наполовину еврейка. Вы что, презираете, народ своей матери? Почему бы тогда вам не стать солдатом Христа? Вытаскивать невинных людей из домов и сжигать их заживо? Я слышала, на этом можно неплохо заработать.

Размахнувшись, Родриго отвесил девушке звонкую пощечину. Голова ее дернулась, и Энни жалобно всхлипнула. На бледной щеке заалел след ладони, и Родриго охватили отчаяние и отвращение к самому себе. Рука его заныла, однако укоры совести были намного болезненней.

— Господи, Энни! — проговорил он. — Ты не смеешь так говорить со мной! Я не могу отвечать за себя, когда меня оскорбляют.

Глаза Энни блестели, но из-за свойственного ей упрямства она не расплакалась.

— Как я могу молчать, когда узнаю, что вы, мой опекун и лучший друг, думаете и ведете себя как те фанатики, которые убили моих бабушку и дедушку.

— Прости, — снова повторил он. — Прости, что ударил тебя. Но причины, по которым я не женюсь на Валерии — это мое дело.

Он шагнул к ней и взял за руки.

— Энни, как ты могла предположить, что я ненавижу евреев?

— Тогда почему вы не женитесь на Валерии? — продолжала она, с силой освобождая руки.

Родриго хотел бы жениться на Валерии, но она оставалась для него тайной. Он совсем не знал этой женщины. Хотя временами ему казалось, что она тоже влюблена в него, но не было похоже, чтобы в ее намерения входил брак.

— Давай оставим это, Энни. Мы все равно не найдем общего языка.

— Это верно, — она обернулась к окну и оперлась на подоконник. — Флотилия уже прибыла? Все в порядке?

Родриго нахмурился:

— Не совсем. На них напали пираты у острова Гваделупа. Один корабль разграблен и потоплен.

— Английские пираты? — с интересом спросила Энни.

— Капитан думает, что да, судя по их скорости и мастерству. И… по другим причинам.

— По каким?

Родриго пригладил рукой волосы:

— Они очень тщательно очистили корабль от всех ценностей, включая обивку люков. И не убили пленных. Французы и португальцы всегда убивают.

Энни пожала плечами:

— И за то спасибо.

— Ну, это слабое утешение для тех, кто вложил деньги в каравеллу.

— Интересно, сознает ли наместник, что это, в конечном счете, его вина?

Родриго удивленно вскинул брови и посмотрел на нее:

— Я что-то не понимаю тебя, дорогая.

— Он виноват в том, что англичане нападают на наши караваны. Лишь двум их кораблям удалось спастись в Сан-Хуане. Оскорбление было нанесено всей Англии. Неужели вы думаете, что они когда-нибудь простят дону Мартину его предательство?

— Нет, не думаю.

Родриго знал, что у Энни острый, живой ум, и все же она часто удивляла его.

— Я слышал, у их королевы неуемный аппетит к испанскому золоту, — он протянул руку и шутливо нажал на кончик ее носа. — Благодарение Господу, ты не унаследовала жадности Тюдоров.

Взяв со стола одежду девушки, Родриго бросил ей рубашку и штаны:

— Тебе лучше переодеться, дорогая. У нас сегодня к ужину гость.

— Гость?

— Не думаю, что ты помнишь его. Это Артуро Рэйес. Он приходил ко мне в прошлом году наводить кое-какие справки.

— Прекрасно помню. С ним была рабыня со шрамом на щеке. Я очень хорошо помню этого мерзавца.

«Этот мерзавец» изменился. Пока слуга провожал его в залу, Энни попыталась определить, в чем именно заключается перемена. Усевшись за длинный резной стол, она испытующе стала вглядываться в него.

Артуро Рэйес все так же ходил вразвалку, как моряк. Его высокие ботфорты звонко стучали по каменистым плитам пола. У него была все та же шапка черных, как ночь волос, та же острая бородка, та же самодовольная ухмылка, тронувшая губы, когда он крепко пожимал Родриго руку, а затем запечатлел поцелуй на тыльной стороне протянутой ладони Валерии.

Перемена была едва уловима, и все же Энни поняла, в чем дело, когда Рэйес повернулся к ней лицом. Изменились его глаза — они стали пустыми и безжизненными, как давно погасший костер.

— Здравствуйте, — тихим голосом произнесла девушка, еле кивая ему. — Как поживаете?

— Неплохо, — кивнув Энни в знак приветствия, он пристально посмотрел на нее, будто силился что-то вспомнить.

Родриго выдвинул стул:

— Валерия?

Та, улыбнувшись ему, заняла свое обычное место за столом. Все остальные последовали ее примеру. Родриго быстро, проглатывая слова, прочел молитву. Энни из-под ресниц следила за Рэйесом. Тот небрежно перекрестился, и она с удивлением отметила, что сделал он это справа налево. Слуги наполнили кубки вином и подали жареное, сдобренное луком мясо, тыквенный пудинг, свежие булочки и вазы с растущими в этих местах фруктами.

Валерия отщипнула виноградину и, катая ее между пальцами, спросила у Рэйеса:

— Сеньор, почему вы так смотрите на меня?

Тот, словно пробудившись ото сна, виновато улыбнулся кончиками губ:

— Вы застали меня врасплох, донна Валерия. Мне редко приходилось встречать, столь изысканных и воспитанных дам.

«Обычно он общается с рабынями», — мрачно подумала Энни.

— У моего дорогого гостя нет слабости к лести, — сказал Родриго, вонзая нож в мясо.

Валерия улыбнулась:

— Поверьте, Родриго, мужчины говорят мне подобные вещи очень часто, и я уже привыкла к этому.

Теперь, когда ее жизнь беженки осталась в прошлом, Валерия расцвела. Для всех она была изысканной испанской матроной с блестящими черными волосами, молочно-белой кожей и чудной по своим формам фигурой.

Как и любой женщине, ей нравилось внимание мужчин, и вспышка ревности со стороны Родриго весьма позабавила ее.

Энни завистливо вздохнула. Иногда ей тоже очень хотелось, чтобы ей говорили комплименты. Она схватила с тарелки булочку и разломила ее пополам.