Справа промелькнул знакомый рекламный щит. Роберт, который часто ездил по этой дороге, знал: через несколько миль от федерального шоссе отделится узкая бетонная лента. Над ней надпись: «Проезд запрещён. Собственность министерства обороны». Свернув на неё, он тоже станет «собственностью», ибо дорога эта ведёт к Центру, то есть в Западню. И ещё он знал: там, на перекрёстке, стоит плод чьего-то чудовищного воображения: бетонный колосс статуи Раскрепощения, а точнее — шлюхи, пытающейся то ли взлететь, то ли прыгнуть.
«Может, и мне раскрепоститься? — мелькнула безумная мысль. — Я же насоветовал Оливеру? Насоветовал? А почему бы мне и самому не воспользоваться своим советом? Железобетон — штука надёжная. Упрощает жизнь. До уровня лепёшки...»
Ему стало вдруг жарко. Роберт непослушными руками открыл верх машины, но ветер вперемешку с дождём не остудил ни лица, ни души.
Стрелка спидометра перескочила через последнюю отметину на шкале.
Показалась громада статуи.
— Эй, девка! — крикнул Роберт и пьяно захохотал. — Принимай клиента! Сейчас раскрепостимся...
Он повернул руль немного вправо. Бетонное основание колосса рванулось навстречу, надвинулось, выросло под небеса. Всё... Сейчас! Роберт закрыл глаза...
Удара не последовало.
Автомобиль запрыгал, затем его бросило сначала в одну, потом в другую сторону, перевернуло... и Роберт окончательно очнулся от предсмертной эйфории. Машина лежала рядом, вверх колёсами, которые продолжали бешено вращаться. Он попытался встать. Руки дрожали от запоздалого испуга, а ноги скользили в раскисшем чернозёме вспаханного поля. По-прежнему лил дождь.
Всё ещё ничего не понимая, Роберт доковылял до основания статуи, на котором не было даже царапины. Его удивило и то обстоятельство, что бетон, несмотря на дождь, был абсолютно сухим. Он протянул руку. Рука, не встретив ни малейшего сопротивления, вошла в серый монолит.
— Ха-ха-ха! Проклятый идиот! Как же ты не догадался, кретин?! Фальшь... Всё фальшь! — Роберт выкрикивал проклятия и без толку пинал ногами объём голографического изображения. Колосс состоял... из воздуха.
Придя в себя, Роберт попытался связаться с Центром. Браслет связи не работал: очевидно, повредился, когда его хозяин падал из машины. Дождь заливал лицо, которое Роберт так и не смог толком оттереть от грязи.. Мокрый и несчастный, он стоял у подножья гигантского фантома и соображал: что же делать? Затем, выругавшись, вернулся на шоссе и побрёл к ближайшему телефону, чтобы вызвать вертолёт.
Роберт мылся под душем, как никогда, долго. Горячая вода нещадно секла тело. Она, как ни странно, усмирила отчаянье и развеяла скорбь. Вода очищала. Мозг — от пьяного дурмана, а тело от преждевременной усталости, которая губит всех нервных людей. Когда Роберт выключил оба крана и надел халат, прежние беды и проблемы показались ему почти ничтожными. Чувство одиночества и неудовлетворённости миром? Господи, как это знакомо: банальнейшие проявления комплекса неполноценности. Угрызения совести? Чушь всё это... Пусть мир содрогается от стыда за своё ничтожество. Он, Роберт, не хуже других. Может, даже лучше. По крайней мере у него в душе осталось хоть несколько капель сострадания. Неизвестно, правда, — зачем...
Роберт оделся и, чувствуя себя обновлённым, решил зайти к биохимику.
«Надо извиниться и приободрить толстяка. Мы одной верёвочкой связаны... — думал он по пути. — Нечего и нечем мне кичиться. Мой монстр не лучше, а может, и похуже, чем генная бомба Оливера...»
У знакомой двери Роберт остановился, поднял руку, чтобы позвонить.
Он не успел коснуться кнопки звонка — за дверью грянул выстрел.
Роберт рванул дверь и замер от ужаса: посреди комнаты, уткнувшись головой в лужицу крови, лежал Оливер. Рядом валялся пистолет.
«Он всё-таки послушался моего совета, — внутренне содрогнулся Роберт. — Он нашёл свою бетонную стену, за которой нас уже не мучают угрызения совести... Впрочем, может, Оливер только ранен и ему ещё можно помочь?»
Роберт перевернул тело. Пустые глаза биохимика глядели сквозь Роберта и весь этот мир в запредельные далн. Роберту показалось, что в них застыло удивление. По-видимому, в последний миг жизни, уже заглянув туда, Оливер понял: нет никаких запредельных далей, миров, сфер... Ничего нет там. Всё здесь, только здесь!
ВСТРЕЧА НАД ОКЕАНОМ
Планер набрал высоту, и Роберт выключил мотор. Небо сразу как бы подступило ближе, а когда он открыл фонарь кабины, то и заговорило: запело едва слышно в элеронах и плоскостях, зашумело свежим ветерком, негромко забренчало струной антенны.
Планер, ведомый автопилотом, шёл широкими галсами вдоль берега океана. Затем Роберт направил его к Опухоли, над которой почти постоянно громоздились облака, и лёгкая машина стала то взбираться на восходящие токи, то скатываться с них, будто санки, в воздушные ямы.
Время уходило, и солнце повернуло ближе к западу, клонясь за черту окоёма. Оно вызолотило тучи и землю, руки Роберта, и он улыбнулся, вспомнив, как боится полковник Хьюз мифического вируса «З», обитающего в зоне Опухоли.
«Пора домой, — подумал Роберт. — Я в самом деле спятил: методично и целеустремлённо ищу в небе свои алкогольные галлюцинации. Надо будет проконсультироваться у Эвелины...»
Он взялся за штурвал, и тут в разрыве туч, в молочной дымке, соединяющей две небесные крепости, мелькнуло что-то чёрное.
Лыжница!
Роберт включил мотор, бросил машину в крутой вираж.
«Она! Значит, то не было наваждение. Кто бы она ни была — она существует. Реальная, живая, такая красивая и... испуганная».
Девушка в чёрном свитере заметила планер и резко свернула в сторону, намереваясь спрятаться в недрах ближайшего облака. До неё было не больше полутора километров.
— Нет, милая, — прошептал Роберт, сжимая штурвал. — Я не дам тебе уйти. Хватит меня дурачить.
Он быстро настиг беглянку, но в последний момент лыжница вновь обманула его: нырнула вниз, и Роберту пришлось делать новый вираж.
— Не бойся меня! — крикнул он, привстав. — Не убегай, слышишь!
Теперь он следил за каждым движением девушки и вскоре, бросая планер из стороны в сторону, догнал её.
— Куда же ты? — опять крикнул он. — Постой!
Лыжница обернулась на бегу, взмахнула рукой, будто хотела ударить преследователя или бросить в него камнем. В следующий миг она поскользнулась (господи, ну как можно поскользнуться в небе?) и упала на крыло планера.
Роберт схватил её за руку.
Планер качнуло вправо, но автопилот тут же выровнял машину. Девушка рванулась, чтобы высвободиться. Внезапный и нелогичный страх за неё — свалится! вот сейчас свалится! — сжал сердце Роберта, и он заорал, удерживая её уже двумя руками:
— Тебе что — жить надоело?! Упадёшь!
В гневных глазах девушки мелькнула тень удивления. Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, она никак не могла отдышаться — жадно хватала ртом тугой встречный воздух, задыхалась.
— Дурак, — наконец прошептала она и снова попыталась высвободиться, но уже не так резко и настойчиво. — Некуда мне падать, понял? Отпусти меня!
Роберт молчал. Он даже глаза прикрыл, стараясь, чтобы руки его не сделали больно небесной лыжнице, чтобы они заговорили её страх.
— Вы стервятники. — Девушка заплакала. — Вы хуже стервятников. Тем падали хватает, а вам живых людей подавай. Зачем, ну зачем ты охотишься за мной?
Ладонь у лыжницы была горячая, чересчур горячая.
— Послушай, — сказал он, — разве так охотятся? Да, верно, я искал тебя. Искал — это верно. Я думал — ты сон или мираж. Или привидение. Я тебя через иллюминатор первый раз увидел, помнишь? Ты испугалась тогда...
Планер, не рассчитанный на пассажира, резко сбавил скорость. Шум встречного потока воздуха стих.
— Ты вся горишь, — встревожился Роберт. Он осторожно погладил пальцами недоверчивую и напряжённую ладошку девушки. — Простыла, наверно, в своих небесах... Ты не больна?
