Возникает еще один результат: прямая гипотетического ряда всех вещей оказывается в любой своей части с обеих сторон и ограниченной, превращаясь в совокупность отрезков, и не ограниченной, ибо точки на концах каждого из таких отрезков не поддаются определенной фиксации. Противоположность этих двух характеристик есть следствие разных истолкований образа «точки» как конца некоторого участка рассматриваемого гипотетического ряда. Поскольку «точка» занимает некоторое крайнее положение на прямой, она должна ее ограничивать. Но поскольку эта прямая на одном своем конце должна иметь значение не нуля и не единицы, а дифференциала, т. е., фигурально говоря, «бесконечно неопределенно малой»[3], а на другом — значение актуальной бесконечности, ибо различия и качественные вариации неисчерпаемы, то точка, естественно, ограничивать линию не может. Выход из этой ситуации таков: ряд всех вещей не ограничен с обеих сторон, и мир бесконечен и в количественном и в качественном отношениях.
Таким образом, элементы всеобщего ряда вещей — это некие необыкновенно малые индивидуальности. Каждое место в этом ряду занято некоторой определенной неделимой вещью — онтологической, т. е. метафизической, «точкой». Определенность присуща и каждому элементу из набора свойств той или иной вещи. В силу принципа различия постепенность переходов не означает неопределенности того, что находится в состоянии таких переходов, а в силу принципа непрерывности всеобщие различия достигают чрезвычайной степени тонкости. Предельно простые и самостоятельные в своей определенности элементы составляют всякую вещь и лежат в основе любого явления. Существование их всегда и повсюду утверждается четвертым принципом метода Лейбница — принципом монадности.
Монадность и принципы совершенства и полноты
Принцип монадности, т. е. индивидуализации, является как онтологическим, так и собственно методологическим[4]. В последней своей функции он как бы содержит итог взаимодействия принципов различия и непрерывности, разрешает наметившееся между ними противоречие и оказывается своего рода диалектическим их синтезом. Как видно из письма Лейбница Вариньону от 2 февраля 1702 г., принцип монадности — это также как бы главная антитеза принципу непрерывности, противостоящая пониманию его в духе метафизической постепенности. Такая трактовка впоследствии оказалась свойственной Канту, который вслед за Лейбницем повторил, что «в природе не бывает скачков» — in mundo non datur saltus (53, 3, с. 291, 563; 4 (I), с. 125). Однако ответ должен быть иным: «В природе нет скачков именно потому, что она слагается сплошь из скачков» (1, 20, с. 586). Так находит свое разрешение антиномия «в мире всюду существуют скачки, и скачки не существуют нигде». Возникает то, что можно было бы назвать диалектическим синтезом различий и сходств, скачков и постепенности, перерывов и непрерывности. Принцип непрерывности указывает на континуальность действительности, а принцип монадности — на ее дискретность.
Этот синтез у Лейбница оказывается, однако, искажен идеалистической спекулятивностью. Если в основе принципа всеобщей непрерывности лежали прежде всего тонкие наблюдения Лейбница, то принцип монадности заранее утверждал неделимость («единичность») изначально простых вещей. Это оказалось возможным и необходимым в его философии потому, что метафизические «сущности» вещности и качественности бесконечно малы и ускользают от точного наблюдения, определения и анализа. Предел материального и мыслительного деления оказывается одновременно и достижимым, так как он равен не «чистому» нулю, а «реальному» метафизическому дифференциалу, и не достижимым, ибо «dx» само по себе неуловимо. Бесконечно малые, в методологическом смысле предохраняя принцип монадности от метафизического перерождения, приобретают однако вид каких-то мистических «реальных нулей», отличающихся в то же время друг от друга на бесконечно малые величины! Остается непреодоленным до конца противоречие между принципами непрерывности и монадности, и оно лишь заслоняется туманным понятием «метафизической точки».
Но в принципе монадности было и реальное содержание, заимствованное в конечном счете из действительности и науки того времени. Отрицая существование неделимых материальных атомов в духе Демокритовой традиции, Лейбниц в то же время был убежден, что в мире не может быть бесконечно постепенного деления, лишенного «узловых» точек, и должен быть некоторый его предел. Он сохраняет идею дискретности мира в виде «метафизических атомов-монад», каждая из которых неуничтожима, постоянно изменяется и активна, отличается от всех других и обладает бесконечно богатым содержанием. Таким образом, это максимум в минимуме, и в этом понятии — кульминация онтологического значения принципа монадности, которое нам предстоит более полно разобрать.
Реальное методологическое содержание принципа монадности заключается прежде всего в выводе, что вся действительность состоит из скачков, хотя и очень малых, однако способных накапливаться, так что окончательная картина мира образуется вовсе не из тусклых и туманных переходов, а из ярких контрастов, проявляющихся через эти переходы и ими же маскируемых. С точки зрения всеобщей скачкообразности, единичности и индивидуальности явлений познание, апеллирующее к сходствам или же наоборот, к постепенно накапливающимся различиям, оказывается полезным, но лишь приблизительным и далеко не достаточным.
Своеобразие всех явлений, на которое указывает принцип различия, только в принципе монадности получает свое структурное обоснование: все вещи и явления своеобразны потому, что они уникальны. Познающий субъект должен за постепенностью переходов в явлениях увидеть и вскрыть скачкообразную лестницу индивидуальностей в сущности, а за схемой резких суммарных скачков — чрезвычайно дробную и тонкую последовательность ступенек этой лестницы. Мир неисчерпаемо сложен не только по своему качественному многообразию, но и по структуре расположений и соотношений качеств и вещей. Поэтому его многообразие проявляется не как попало, а только по законам этой структуры.
Принцип монадности Лейбниц применял в виде методологического требования столь же широко, как и предыдущие принципы. В физике он означает всеобщность существования разнообразных неделимых сил, а в психологии — наличие опять-таки минимальных восприятий (petites perceptions). В логике этот принцип говорит в пользу субъектно-предикатной схемы предложений, в юриспруденции указывает на то, что в основе ее дедуктивного построения лежит понятие неделимого юридического лица и т. д. И всюду действие принципа монадности регулирует применение принципа непрерывности, как и наоборот. Применение всех четырех принципов во взаимодействии приводит к картине мира, где противоположности и крайности переходят одна в другую и взаимообусловливают друг друга. Не удивительно, что принцип монадности способствовал тому, что Лейбниц предвосхитил ряд научных открытий и гениальных идей значительно более позднего времени.
Из принципа непрерывности, означающего, в частности, что в ряду всех вещей нет незаполненных участков, так что все они в совокупности представляют собой так называемое плотное множество, вытекает пятый принцип — принцип полноты. Его можно считать также производным от принципа всеобщего совершенства (такова точка зрения, например, Н. Решера, — см. 42), но есть основания и для того, чтобы, наоборот, выводить последний принцип из пятого. На самом деле оба они означают следующее: наш мир не имеет «пробелов» и содержит в себе всю полноту возможных в его рамках вещей, движений и свойств и в этом — именно в этом! — смысле он «совершенен»[5]. Он совершенен в наибольшей возможной для него степени, и это же касается буквально всех его частей, сторон, атрибутов и т. д. Таким образом, принципы полноты и совершенства утверждают, что миру, в котором мы живем, свойствен в целом и во всех без исключения его частях и параметрах максимум существования. Из этого вытекает, что в определенном смысле наш мир не менее совершенен, чем идея бога, так как обладает полнотой такого существования, которое предельно реально и наиболее широко распространено. Эти принципы обосновывают всеобщность принципов различия и непрерывности в их онтологическом значении, объясняя, откуда, по мнению Лейбница, взялись сходства, упорядоченность и многообразие вещей в мире.
