Утверждение о самостоятельности «истин разума» Лейбниц во многом базировал на традиционно рационалистической критике чувственного познания. Констатация чувственно воспринимаемых фактов всегда ненадежна, «условна», лишена абсолютной достоверности (4, с. 362, 395), а сами факты «случайны». Опираясь только на ощущения, мы впали бы в далеко идущие заблуждения (4, с. 399), роднящие нас с более низкими, чем мы, монадами. К этому результату приводит и ориентация на знания, получаемые путем индуктивных обобщений, которые также лишены абсолютной достоверности. Поэтому Лейбниц ищет источник таковой в самом разуме, в его логических построениях, которые были бы самостоятельны в отношении фактов внелогической эмпирии.

Мы оцениваем эти поиски Лейбница следующим образом. Если бы была возможна только единственная логическая система (двузначная и притом субъектно-предикатная логика), в таком случае из посылок его рационализма вытекало бы, что эта система и ее следствия есть непосредственный слепок со структуры действительности, так что истины видов А и В от истин факта не зависят и они самостоятельны. С точки зрения диалектического материализма независимость двузначной логики от структуры эмпирической действительности и ее познания иллюзорна, но в утверждении о совпадении структуры логики и структуры мира есть немалая доля истины. В. И. Ленин писал, что «логические формы и законы не пустая оболочка, а отражение объективного мира… Самые обычные логические „фигуры“… суть школьно размазанные, sit venia verbo[17], самые обычные отношения вещей» (2, 29, с. 162, 159). С этим вопросом у Лейбница связаны проблемы универсальности формальной логики[18].

Если же отказаться от узкого постулата универсальности двузначной логики и признать, что теоретик имеет право конструировать различные логические исчисления и системы, тогда здание рационализма Лейбница окончательно рушится. Следует, однако, признать, что он был в некотором роде прав, утверждая независимость истин от эмпирических фактов. Но лишь «в некотором роде», ибо практическое принятие логической системы зависит от ее интерпретации в области фактов, а осуществляемое современными учеными «вложение» многозначных логик в двузначную доказывает их зависимость от структуры нашего мира, следствием которой являются и наблюдаемые факты, и формулируемые нами истины факта.

Теперь о стремлении Лейбница истолковать истины факта как производные от истин видов А и В. Будучи вполне естественным для его рационализма, это стремление было им реализовано на основе следующих предпосылок: (1) расширительного логического истолкования закона достаточного основания, (2) акцента на неисчерпаемость в принципе врожденного содержания нашего сознания и на (3) возможность строго логического выражения любой истины из области фактов.

Из закона достаточного основания в широком его понимании вытекает, что в конечном счете все истины рационально взаимосвязаны, в том числе и истины факта. Идеал системного познания получил у Лейбница выражение в виде постулата принципиальной, хотя для человека и недостижимой, выводимости истин факта из бесконечно полного класса первоначальных аксиом (4, с. 358). Впрочем, этот мотив намечался уже у Декарта по крайней мере в отношении наиболее ясных и отчетливых чувственных идей, хотя его онтологический дуализм вступил в противоречие с гносеологическим монизмом его учения о врожденных идеях. Врожденность чувственного знания для монад не самоочевидна, но Лейбниц призывает согласиться с тем, что «если мы можем извлечь ее (т. е. какую-либо производную истину. — И. Н.) из нашего духа», то она «врожденна» (4, с. 84).

Понятие «извлечения из духа» мало определенно: с одной стороны, оно до тривиальности бесспорно, если трактовать его как факт непосредственности переживания нами всякого чувственно воспринимаемого факта; с другой стороны, оно в искаженно идеалистическом и упрощенном виде передает факт отражения нами единства мира и единства нашего познания. Доказательством правоты Лейбница в этом вопросе не может, конечно, быть ни его ссылка на то, что истинам факта присущ признак «моральной» необходимости в том смысле, что будто бы бог нравственно был обязан избрать именно такой, а не иной мир фактов, ни его соображение о том, что факты прошлых времен утрачивают свою чувственную реальность и превращаются в мыслимые элементы логически связной системы исторического описания, подтверждаемого к тому же ссылкой на логическую согласованность мнений очевидцев тех событий.

Определенно обозначившаяся у Лейбница тенденция к «поглощению» истин факта истинами логическими привела к образованию в его взглядах как бы эзотерической системы, основные выводы которой Лейбницем в печатные его работы в целостном виде никогда не были включены. Отличие этой системы от разобранной выше определяется отличием «человеческой» теории познания, в которой Лейбниц все же отдавал должное эмпиризму, от теории познания идеального всесовершенного разума.

Уже Лейбницев закон достаточного основания ведет не только к признанию всеобщего значения формальной логики, но и к панлогическим следствиям, играя роль метапринципа, упорядочивающего онтологические функции логики. Вся действительность обладает логическим характером, а аналитичность высших истин, от которых в принципе производны все остальные, приводит к тому, что идеал анализа как выведения (предиката из субъекта, одних утверждений из других, суждений о фактах из суждений о понятиях, научных теорий эмпирического мира из философской теории мира монад) делается не только основой всей системы знания, но и базисом онтологической структуры мира: свойства, состояния и события должны выводиться из субстанций, в которых они виртуально содержатся, точно так же как предикаты должны выводиться из субъектов суждений (19, S. 441–442). Ошибки на пути этого выведения могут происходить только от «интерпретации» — от спутывания малых перцепций, слишком смутных для того, чтобы в них удалось точно разобраться, от неверного истолкования более четких перцепций, а затем обозначающих их символов и т. д. По своей логической структуре ошибки суть противоречия, тогда как все логические противоречия суть ошибки. Это один из важных принципов Лейбница.

Итак, все истины в конечном счете — это логические тавтологии, коль скоро «термин субъекта всегда должен заключать в себе термин предиката» (3, с. 59), и «именно в этом состоит вообще сущность истины или соединение выражений высказывания» (19, S. 439). Значит, в каждом истинном полном понятии, в том числе и в эмпирическом, в скрытой форме должна содержаться вся прошлая и будущая история объекта этого понятия. «…Индивидуальное понятие каждой личности раз навсегда заключает в себе все, что с ней когда-либо случится» (письмо к А. Арно от июня 1686 г., цит. по: 15, 2, S. 190; ср. 19, S. 426), чему онтологически соответствует то, что «настоящее чревато будущим» (3, с. 334, 345). Например, истинное понятие «Сократ» должно быть в принципе таким, чтобы в нем была заложена вся биография этого человека, и последняя выводится путем анализа. Таким образом, утверждения о фактах и сами факты вытекают из логической структуры действительности на равных основаниях. В этом одно из проявлений простоты, свойственной строению мира (3, с. 83) и позволяющей объяснить все действия природы из ее духовных первооснов. «Примеры черпают всю истинность из воплощенной в них аксиомы, аксиома же не основывается на примерах» (4, с. 396).

Но если все «примеры», т. е. факты, восходят к логическим первоначалам, то к ним восходят и метафизические структуры. Если истины фактов (С) вытекают из логических истин (А и В), то не могут быть в стороне и истины метафизические. Предваряя будущие замыслы Гегеля и его принцип совпадения логического с историческим, Лейбниц попытался реализовать, но лишь в фрагментарной форме, выведение метафизики из логики.