Эту трудность Лейбниц преодолел, придав самому закону достаточного основания характер требования формальнологической непротиворечивости. С данным требованием вполне согласуется стихийная диалектика Лейбница, и сам принцип всеобщей гармонии иногда приобретает у него вид тезиса о логически непротиворечивом познании мира постепенных переходов и контрастов (полярностей, противоречий). Эта гармония диалектики и формальной логики была одним из высших завоеваний великого мыслителя, а у другого великого диалектика, Гегеля, она не нашла полного признания.

Законы противоречия, тождества и достаточного основания исполняют свою гносеологическую роль в системе Лейбница, вступая в комбинации с принципами всеобщих различий (что проявилось, например, в принципе «максимум-минимум»), простоты и другими. Впрочем, уже слияние двух законов — противоречия и тождества — в один преследовало цель гносеологического упрощения и превращало критерий непротиворечивости (согласно которому суждение, в котором S и Р тождественны, истинно потому, что оно непротиворечиво) в критерий тождественности (согласно которому непротиворечивость этого суждения есть следствие тождественности его S и Р). Высшим критерием истинности оказывается, таким образом, принцип тождества (17, р. 187). Этот принцип интуитивен, а значит, таким критерием оказывается рациональная интуиция. Содержание субъекта познания тождественно познавательному объекту, и последний аналитически должен вытекать из субъекта. Добавление об аналитичности существенно: оно освобождает Декартову интуицию от психологизма и придает ей строго логический характер.

Теперь рассмотрим учение Лейбница о классификации истин. Напомним, что он утверждает врожденность всего познания, а это, имея в виду логический характер процесса выявления знаний, равнозначно априоризму. Весь мир может быть познан (хотя бы в возможности) a priori, и переход этой возможности в действительность есть бесконечный процесс обнаружения предикатов в содержании субъектов суждений. В каждый данный момент различные монады (субъекты-личности) находятся на различных достигнутых ими уровнях этого процесса, а одна и та же монада в различные моменты своей жизни не может оставаться на прежнем уровне. Целью ее стремлений являются такие суждения, в которых она осознает наличное в них тождество субъектов и предикатов и тем самым овладевает элементами абсолютной истины.

В отличие от генетической схемы постепенного восхождения от лжи (наименьшей истины в смутном познании) к истине (наибольшей истине интуитивного познания) можно построить логическую схему (схему 5), в которой от понятия «истина вообще» будем спускаться к частным ее видам. В качестве общего определения истины Лейбниц принимает (4, с. 350) соответствие суждения актуальной или возможной действительности. В силу рационализма это соответствие предстает как тождество субъекта и предиката в самом суждении, а вследствие априористского толкования истины вообще как совокупности наиболее общих истин из нее дедуктивно выводятся другие виды истины.

Схема 5

Здесь А — это исходные логические истины, «непосредственные аксиомы». Они составляют содержание абсолютного мышления мира сущностей, зафиксированного в логической структуре всех возможных миров. Значит, это необходимые, всеобщие, вечные, сущностные истины. Часть их заложена в человеческом мышлении и всплывает в процессе духовного развития человека. В генетической схеме им соответствуют «интуитивные идеи».

В — это производные логические истины, их Лейбниц называет «вторичными аксиомами» (4, с. 358). Теоретик выводит их из истин А, и в генетической схеме им соответствуют «символизируемые идеи», которыми оперируют математики, физики и т. д.

Сложнее дело обстоит с истинами вида С. Это истины факта в мире явлений, различные предметные констатации и описания (4, с. 392). С точки зрения эмпирии эти истины должны быть исходными, первоначальными (4, с. 318), а аксиомы должны вытекать из них путем индуктивных обобщений. Но Лейбниц оспаривает это и как рационалист рассматривает единичные и частные, случайные и преходящие факты лишь как «примеры» и «пробы» (3, с. 189–190), как поводы для осознания и формулировки всеобщих утверждений, так что последние, следуя строго логике Лейбница, от истин факта не зависят (4, с. 366), хотя эти истины и направляют мысль на познание всеобщего (4, с. 366). Но чтобы строго реализовать принцип онтологизации истин, требовалось признать, что истины факта зависимы, а именно производны от рациональных истин. К этому признанию Лейбниц и пришел в конечном счете.

Но прежде всего насколько ошибочно было его мнение о самостоятельности «истин» разума, т. е. истин видов А и В? Анализ показывает, что, несмотря на идеалистический характер этого мнения философа, в нем было и рациональное зерно.

Рассмотрим его точку зрения подробнее. Среди «истин разума» ведущую роль играют исходные истины А, т. е. самотождественные утверждения типа «всякая вещь есть то, что она есть», «равносторонний прямоугольник есть прямоугольник», «существующая сущность существует», «разумная сущность есть сущность» и др. К числу их относятся логические утверждения, которые впоследствии стали называть «тавтологиями», истины математики и т. д. Все эти истины основаны на принципе тождества (4, с. 80, 318; 3, с. 348). Они получаются через анализ содержания субъекта предложения, с которым совпадал или в нем имплицитно уже находился его предикат, так что это истины аналитические. Они непосредственно проистекают из онтологической структуры мира, в соответствии с которой монада тождественна совокупности всех своих свойств и состояний, содержат в себе законы Вселенной (4, с. 395) и служат «для связывания идей» при ее познании (4, с. 402).

Производность истин В от истин А несомненна по определению (3, с. 178). Они дедуктивно выводятся из исходных истин на основании формальнологического закона противоречия (3, с. 347) и, как и первые, являются истинами во всех возможных мирах, а следовательно, и в нашем. Охватывая всю сферу возможного, они оказываются необходимыми: «Возможные истины истинны, а невозможные ложны» (4, с. 235).

Приложение истин В к нашему реальному миру порождает суждения, выведенные из реальных определений и составляющие ту часть класса предложений, выводимых из номинальных дефиниций, для которой характерно, что определяемая вещь возможна. Таковы суждения, что «вещь не есть то, что не есть эта вещь», «реальная сущность не есть сущность нереальная, воображаемая», «теплое не есть цвет», «сладкое не есть горечь» и др. Последний пример особенно показателен в качестве продукта применения закона противоречия к понятиям чувственности, на базе которой возникают истины вида С, так что можно даже сказать, что этот продукт применения данного закона к истинам С, имеющий условный характер: «Если есть „теплота“ и если есть „цвета“, то теплота не есть цвет» и т. п.

Но это еще не говорит о том, что сами истины С зависят по своему содержанию от «истин разума», т. е. от истин вида А и В, хотя говорит о том, что формулирование истин С происходит непременно при использовании хотя бы простейших логических структур. Высказать, что «это есть теплое», можно только через применение субъектнопредикатной структуры, отождествляя в данном случае «это» с «теплым» и т. д. Недаром вообще «чувства не могут убедить нас без помощи разума в существовании чувственных вещей» (4, с. 115), и сам вопрос об истинности или ложности ощущений возникает только на уровне экзистенциальных суждений об ощущаемых качествах и воспринимаемых вещах. И в этом Лейбниц прав.

Истины вида С Лейбниц характеризовал как внелогические по содержанию и «случайные» (в том смысле, что противоположное им не нарушает закона противоречия, а значит, «возможно»). Истины С охватывают сферу явлений монад в нашем реально существующем мире, но не касаются существования логических истин, возможных миров (существующих именно в сфере логической возможности) и бога. Основанием истин факта служит закон достаточного основания: ведь констатация чувственно воспринимаемых явлений всегда нуждается в обосновании ее соответствующими восприятиями.