Порой возникали споры: одну и ту же вещь оценивали по-разному.

Надя как бы невзначай спросила Дубинина:

— Все живы и здоровы? Давно я у вас не была.

— Вроде все.

Валя явно не хотел рассказывать про Шмелева, и Надя прикусила язычок: дальше расспрашивать было неудобно.

В этот момент в комнату зашел Буланый. При виде Нади на его остреньком лице выражение недовольства мгновенно сменилось радостным удивлением. Буланый оживился и, обращаясь больше всего к Наде, сказал:

— Вы совсем подавили нашего представителя. Поэтому прибыли свежие силы.

— А главное, кажется, очень стойкие, — ехидно заметила Ниночка.

Надя вспомнила, что рассказал этой ночью Юзек о Буланом, вспомнила и слова Засохо: «Вот и заметь себе…» Да, этот смазливый парень, кажется, может быть полезным. И Надя, очаровательно улыбнувшись, сказала:

— С вами, наверно, опасно иметь дело.

На Семена эти слова в сочетании с такой улыбкой подействовали, как звук рога. «А ведь я ей, наконец, понравился, — мелькнуло у него в голове. — И Андрей, значит, получит отставку?» Это было вдвойне приятно. Но продолжать разговор с Надей, пожалуй, неудобно, и Семен, делая вид, что следит за работой по оценке вещей, в то же время мучительно соображал, как ему дальше поступить. Он и не подозревал, что Надя думает сейчас о том же самом. И именно она нашла такой способ.

— Скажите, — нерешительно обратилась она к Семену. — У вас здесь нельзя попросить машину? А то столько вещей…

— Сейчас все устрою, — обрадованно заверил Семен. — Вам еще много осталось?

— На полчаса, я думаю.

— Очень хорошо.

Когда он вышел, Ниночка смешливо вздохнула:

— Хорошо быть красивой. Мужчины просто распластываются.

— Смотря какие мужчины, — сурово заметил Валька.

Буланый попросил у Филина машину якобы для того, чтобы съездить на Северную, и тот не мог отказать своему любимцу, хотя обычно машину сотрудникам старался не давать.

— Заодно я уж подброшу вещи Огородниковой, — небрежно сказал Семен.

Таким образом, он совершенно официально оказался в машине вместе с Надей.

Петрович, раздосадованный отказом Филина отпустить его до обеда по какому-то очередному неотложному делу, не был расположен к беседе и, угрюмо смотря прямо перед собой, бормотал:

— Нешто у него есть понимание? Кирпич у него там заместо всего… Машина вон, и та профилактики требует. А я что, чугунный?.. Как ты к людям, так и люди к тебе…

Надя и Семен сидели сзади, стиснутые мешками.

Решившись, Семен спросил:

— Не хотите пойти куда-нибудь вечерком?

— Не знаю, — лениво ответила Надя. — Заходите. Подумаем.

О лучшем Семен и не мечтал. Может быть, удастся пробыть с ней весь вечер наедине? У него на такой случай были всегда в запасе несколько захватывающих историй и уйма анекдотов. Надо только купить бутылку коньяка.

Вечер действительно прошел чудесно.

Семен, распалившись, неожиданно признался:

— Ах, Наденька! Я так искал встречи с вами,

— Неужели вы такой ненаходчивый?

— Я вам постараюсь доказать обратное. Хотите?

— Попробуйте.

Разговор этот, двусмысленный и многозначительный, продолжался до ужина, взвинчивая нервы Семену. Ему уже казалось, что он без памяти влюбился в эту женщину, такую красивую, умную и… загадочную. Надя вдруг бросила фразу, которая заинтриговала Семена.

— Ах, я за свою жизнь испытала от мужчин столько предательства и видела столько трусости! Это отбило охоту даже думать о любви.

— И сейчас?

Надя испытующе и лукаво посмотрела на Семена.

— Не знаю. Вы не трус и не предатель?

— А вы испытайте меня.

Потом они ужинали и пили вино. От коньяка Надя отказалась.

Вообще Надя вела себя очень сдержанно, и когда Семен попробовал было обнять ее, она поспешно отодвинулась. Но в то же время он по десяткам других признаков — по интонациям, взглядам и движениям—мог убедиться, что он ей, безусловно, нравится. И это туманило ему мозг, заставляло учащенно биться сердце. А Надя то и дело повторяла кокетливо, но упрямо:

— Нет, нет, я вам не верю, Семен. Вы такой же, как все.

После ужина разговор зашел о поездке летом на юг. Вздохнув, Надя неожиданно сказала:

— Все-таки деньги — много денег — делают жизнь настоящей жизнью..

— Конечно, — охотно согласился Семен. — Я хотел бы иметь много денег.

Надя подняла на него глаза.

— Это правда?

Семен вдруг почувствовал какой-то скрытый смысл в ее вопросе, причем смысл не очень добропорядочный. Но он не захотел раздумывать над ним и решительно подтвердил:

— Конечно, правда.

При этом он нисколько не кривил душой. Он только добавил:

— И еще — положение, или, как говорили в старину, карьера. Это меня тоже интересует.

Он как будто рисовался перед Надей своим цинизмом, своей хваткой. Кроме того, это могло свидетельствовать об их особых, близких отношениях, когда откровенность звучит как признание. Надя задумчиво сказала:

— Вероятно, с вами женщина может быть счастлива.

О, Семен был убежден, что она говорит искренне. Она и не думает сейчас об Андрее. Он уже не существует для нее! И от этой мысли Семен чувствовал себя по-настоящему счастливым. Черт возьми, неужели он влюбился? Влюбился по-настоящему?

— Знаете что?! — воскликнул он. — Вы должны меня испытать! Сегодня же! Сейчас!

Семен схватил ее руку и стал целовать. Надя осторожно погладила его по голове.

— Я не хочу испытывать вас… сейчас.

— Почему?

— Потому что… — Надя задумалась и, как будто решившись на что-то, закончила: — Потом. Ладно, милый? Потом. Скоро…

Сегодня Андрей впервые после отъезда Люси вошел в свой дом. Вошел один: Светлана только довезла его в такси до крыльца — торопилась в институт.

Андрей обошел квартиру. Всюду подметено, прибрано и… непривычно пусто. Незнакомая скатерть на столе в комнате. Ее, наверное, принесла Светлана. И цветок на окне она тоже принесла, и коврик в передней, и зеркало. Андрею вдруг стало стыдно: Люся увезла все, буквально все.

Он открыл шкаф — там висели два его костюма, летнее пальто. В ящиках — тонкая стопка белья и его рубашки, чистые, выглаженные. Андрей хорошо помнил: няня не стирала их перед отъездом. Значит, тоже Светлана? Это уже неудобно. Напрасно он дал ей вчера ключи.

Славная девочка. Но, черт возьми, уж не влюбилась ли она в него? И Андрей невольно вспомнил улыбку Светланы, затуманенные от слез ее глаза, когда она склонилась над ним там, в больнице. Это не глаза друга, это — больше! Нельзя, нельзя в него влюбляться! Не за что! И потом… Он же не любит ее. И не полюбит. Он никого уже не сможет полюбить. Так пусто внутри, так все обобрано там. Вот как в этой квартире.

Нет, они с Люсей здесь не были счастливы. И Вовке здесь тоже было плохо. Детям, наверное, плохо не только, когда взрослые ссорятся, но и тогда даже, когда они притворяются, будто в доме все в порядке. Как Вовка чутко улавливал их настроение, каким он стал нервным и капризным…

Андрей устало опустился на диван и прислушался. Тихо. Один, совсем один. Светлана зайдет только вечером. Опять Светлана! Вот так, вероятно, с тоски и женятся, чтобы не оставаться одному. Но он так не сделает. Светлана заслуживает лучшего мужа. А он… он просто устал, очень устал. И потом нельзя распускаться. В конце концов у него есть работа, есть друзья. В чем дело? Жить можно!

Андрей стремительно поднялся с дивана, словно боясь, что там его снова настигнут малодушные мысли. В кухне на полке он разыскал хлеб, яйца в картонной коробке, за окном обнаружил сверток с маслом и колбасу. Светлана сказала, что есть еще вареная картошка, он только забыл, куда она ее поставила.

В этот момент в передней прозвенел звонок. Андрей замер на секунду, потом торопливо направился в переднюю. Кто бы это ни был, все-таки живой человек, с которым можно будет перемолвиться хоть словом. Андрея с непривычки тяготило одиночество.