По лицу гостя пробежала гримаса недовольства. — Да вы не беспокойтесь, Олег Георгиевич, люди верные.

Трое мужчин с видимым интересом, не таясь, молча разглядывали гостя.

— Я сейчас, Олег Георгиевич, — продолжал сутулый и вышел из комнаты, чтобы через минуту появиться с бутылкой водки в одной руке и тарелкой с закуской — в другой. Обнажил в кривой улыбке гнилые зубы:

— Не побрезгуйте, Олег Георгиевич.

Разлил водку в стаканы, плеснув себе самую малость.

— Вы уж извините, я ведь не пью. Но ради такого гостя немного можно, — подобострастным тоном, не вязавшимся с угрюмым выражением изможденного лица, закончил сутулый.

~ Воронков оглядел грязную, заляпанную скатерть, граненые, нечистые стаканы, поморщился и произнес;

— Я же за рулем... А теперь к делу.

Сутулый полез под кушетку, покрытую ветхим, истрепанным ковром, вытащил туго набитую сумку и вывалил ее содержимое прямо на стол. Рядом с бутылкой водки, тарелками с брынзой и луком старинные, покрытые благородной чернью кресты, потиры, дарохранительницы и особенно иконы смотрелись кощунственно, противоестественно и казались чудовищной игрой больного воображения сумасшедшего художника. Возможно, эта мысль и пришла в голову гостя, потому что брезгливая усмешка снова тронула его тонкие губы и тут же исчезла.

Воронков аккуратно разложил вещи на столе и зорко, оценивающе оглядел их одну за другой. В комнате воцарилось молчание. Все смотрели на гостя, напряженно ожидая, когда он заговорит.

— Ну ладно. Завтра привезешь. Вечером. Как всегда.

Воронков говорил сдержанно, деловито, не отрывая глаз от стола, как бы весь поглощенный осмотром, однако если бы собеседники могли заглянуть в его глаза, то заметили бы в них хищный алчный блеск.

— Однако вы ничего не сказали о цене, — раздался голос смуглого мужчины с иссиня-черными курчавыми волосами.

— Я же сказал — как всегда, — пожал плечами Воронков. — Потом договоримся, не обижу .. — Не вижу иконы в эмалевом окладе, — продолжал он недовольно. — Той, о которой мы говорили.

— Не получается пока, Олег Георгиевич,— заискивающе отвечал сутулый, — не сомневайтесь, сделаем вам эту икону

— А я уже начинаю сомневаться. Сапфир тоже обещали сделать, а где он?

— Ищем, Олег Георгиевич ищем, был один с таким камешком у нас на крючке, да уехал и камешек с собой захватил. Теперь снова искать надо. Главное — найти фраера, остальное пустяки. — Сутулый ощерил гнилые зубы. — Вы, часом, не знаете такого? — как бы между прочим поинтересовался он.

Воронков. оторвал голову от стола, пристально взглянув в отливающие наркотическим блеском темные глаза говорившего и на секунду задумался. В этот момент он походил на хищною птицу, выбирающую жертву.

— Надо подумать, — и многозначительно добавил: — Потом поговорим.

Стоял уже поздний вечер, когда Олег Георгиевич приехал домой. Жена не стала допытываться о причинах столь позднего возвращения, торопливо собрала ужин и ушла, оставив супруга на кухне в одиночестве. Быстро покончив с едой, он вышел в прихожую, где стояла тумбочка с телефоном, набрал код автоматической междугородней связи и отчетливо, так, чтобы его хорошо услышал далекий собеседник, сказал:

— Валентин, я жду тебя в ближайшую субботу. Есть новости.

Судя по выражению лица Воронкова, ответ был утвердительный, и он в хорошем расположении духа отправился спать. Впрочем, для такого настроения у него были и другие причины.

Реклама «Союзпечати» утверждает, что день начинается с газеты. И если для Олега Георгиевича Воронкова, как и для тысяч других, он действительно начинается с газеты, то сотрудники уголовного розыска начинали его со сводки. В то самое время, когда Воронков с красным карандашом в руке просматривал газету, готовясь к семинарским занятиям, начальник республиканского управления уголовного розыска, вооружившись точно таким же карандашом, изучал оперативную сводку происшествий.

Сводка происшествий — не самое увлекательное чтение и уж отнюдь не веселое, но полковник Ковчук не сдержал улыбки, узнав об угоне «Волги» председателя «Межколхозстроя». Он живо представил растерянное лицо знакомого ему председателя и невольно улыбнулся. «Пусть пару дней пешком походит. Скорее всего хулиганствующие юнцы угнали. Покатаются — бросят. Никуда она не денется, а урок серьезный, пусть как следует гараж охраняют.»

Улыбка сошла с обычно серьезного, даже сурового лица полковника, когда он дошел до сообщения из Приреченского района о вооруженном нападении на ночного сторожа и ограблении церкви. Подчеркнул скупые строчки сводки и нахмурился. За сравнительно короткое время это было уже шестое по счету ограбление церквей, однако с применением огнестрельного оружия — первое. Едва Ковчук прочитал ее до конца, как зазвонил один из пяти телефонов — прямой связи с министром. Он быстро снял трубку, отчеканил: «слушаюсь» и заторопился на второй этаж. «Не иначе, как по этому делу вызывает».

Министр сидел в самой глубине огромного длинного кабинета, обшитого деревянными панелями. Полковник переступил порог и сразу отметил, что министр сегодня был в форме. Форму он носил редко, предпочитая обычный штатский костюм. Очевидно, предстояло важное совещание или прием. Седой, представительный, с правильными, спокойными чертами лица, в генеральском мундире с несколькими рядами орденских планок, он выглядел весьма внушительно за своим массивным письменным столом.

При появлении Ковчука министр оторвал голову от бумаги, которую читал, не спеша снял очки и жестом пригласил садиться. В его неторопливых движениях сквозила спокойная уверенность человека, наделенного немалой властью и отдающего себе в этом отчет

— С утренней сводкой вы, Никанор Диомидович, надеюсь, уже ознакомились? — как о само собой разумеющемся спросил он ровным голосом.

— Так точно, товарищ министр, ознакомился! — чуть громче, чем надо, отвечал полковник.

— Вот и отлично, — тем же спокойным голосом продолжал генерал. — Стало быть, в курсе. — Он чуть помедлил. — Какое это у нас по счету ограбление церквей? Пятое, кажется?

— Нет, шестое, — поправил начальство Ковчук и виновато добавил: — К сожалению.

— Значит, шестое... Но с применением оружия — первое?

— Первое, товарищ министр. — Полковник глубоко вздохнул. — Совсем обнаглели.

— Вот именно, чего им не обнаглеть. — Министр внимательно посмотрел на полковника. Ковчук правильно истолковал этот взгляд:

— Так мы же не сидим сложа руки, товарищ министр, розыскная работа ведется. Кое-что рисуется, но в целом — туман.

— Кто, кстати, ведет эти дела?

— Следователь Бордеяну, а от нас — старший лейтенант Чобу.

— Чобу? — переспросил министр. — Помню такого, он, если не ошибаюсь, Высшую Омскую школу милиции закончил. Смелый парень, отлично проявил себя при задержании особо опасного преступника. Весь в деда, тоже у нас в органах служил. — Он сделал паузу — Однако одной только смелости в данном случае недостаточно. Нужен более опытный розыскник, дело, судя по всему, трудное, я бы сказал, деликатное. А тянуть больше никак нельзя. Звонили из вышестоящих органов, интересовались ходом расследования. Там взяли его на особый контроль, и я тоже — соответственно.

Министр снова бросил выразительный взгляд на Ковчука, открыл папку с бумагами и протянул ему лист, исписанный затейливым каллиграфическим почерком, какой сейчас редко увидишь: буквы были украшены причудливыми завитушками. Но еще больше полковника удивил непривычный, странный слог этого письма.