Боже, какая несправедливость!

Раньше я бы тотчас громко выразила свое несогласие. Сейчас же я оставила свои мысли при себе. Потому что последние несколько месяцев помогли мне понять правоту слов мастера, который частенько говаривал, что жизнь несправедлива и всегда такой была. Вместе с пониманием этого прискорбного факта пришла и уверенность в том, что поступки одного единственного человека способны порой перевесить чашу весов в сторону добра и справедливости, и тогда зло бывает наказано.

Увы, меня терзали подозрения, что я никак не отношусь к числу таких великих одиночек. По крайней мере, мое время еще не пришло…

Отец тем временем кивал в знак согласия.

— Я почти ничего не понимаю в политике, и тем более, в войне, но мерзавцев я узнаю с первого взгляда, пусть даже они носят шелка и бархат. А то, что герцог Никодемо мерзавец — это не вызывает ни малейших сомнений. Впрочем, герцог Миланский ничуть не лучше. Для них самое главное потуже набить золотом свои сундуки и окружить себя ореолом славы. Но, святой Иосиф свидетель, я был бы рад, если бы мы с тобой поскорее вернулись домой.

С этими словами он отпустил мою руку и улыбнулся.

— Ты пока отдыхай, а я пойду, помогу твоим товарищам грузить на повозки наше добро. День уже клонится к вечеру, и мы останемся здесь на ночь, под охраной солдат Лодовико, а завтра с рассветом двинемся в обратный путь.

Сказав это, отец ушел. Я же осталась наедине со своими мыслями, и потому задумалась, что означают его слова о том, что мы возвращаемся домой. Вряд ли отец имел в виду, что мне придется сопровождать его, потому что лично мне этого не хотелось бы. Увы, его слова все еще звенели у меня в ушах, а я тем временем принялась готовить доводы против моего возвращения домой. Мне не хотелось думать о том, что я не вернусь в Милан, но затем меня посетила куда более тревожная мысль.

Что если Витторио прав и мастер сердится на меня? И пусть мною двигали самые что ни на есть благие намерения, но я ослушалась Леонардо. Более того, по моей вине загублено его детище, причем до того, как он сам его опробовал! Леонардо вполне мог решить, что я более недостойна быть его подмастерьем. И вот теперь, запятнанная позором с головы до ног, я вынуждена вернуться домой вместе с отцом, ибо мне ничего другого не остается.

Но если это случится, моей давней мечте стать художником уже никогда не осуществиться. И мой путь к вершинам мастерства оборвется столь же резко, как и мой неудачный полет на крылатом творении Леонардо.

Мы отъехали от замка на рассвете следующего дня. Впереди и сзади нас гарцевали солдаты герцога Миланского. Давид как обычно правил повозкой, на которой ехали мы, подмастерья. Позади нас мой отец взял в руки поводья повозки, которой до этого управлял Тито. Паоло и Томмазо, как и по дороге сюда, правили двумя оставшимися. Скорость нам задавали солдаты, так что мы двигались гораздо быстрее, чем когда нами командовал Леонардо.

Поскольку вращающиеся лезвия его колесницы были сложены, чтобы о них никто не поранился, мастер ехал впереди, рядом с верховыми сопровождающими, но позади капитана гвардии и его непосредственных подчиненных. За наездниками двигались телеги с провиантом и рота пеших солдат, а за ними мы, на наших повозках. Остальная часть пеших и конных солдат замыкали нашу процессию, создавая нечто вроде щита на тот случай, если герцог Никодемо нарушит договор еще до того, как мы покинем его владения, и пошлет нам вдогонку солдат.

Юная кузина Моро, Марианна — бывшая герцогиня Понтальбы — ехала впереди, верхом на небольшом белом жеребце, рядом с другими наездниками, облаченная в тот же самый, теперь уже изрядно потрепанный, наряд, в который она была одета в тюремной камере. По бокам от нее ехали верхом два дюжих солдата.

Хотя их закованные в латы скакуны были почти вдвое больше белого жеребца Марианны, я подозревала, что солдат к ней приставили не столько для охраны, сколько на тот случай, если вдруг у нее закружится голова, и она, выпустив из рук поводья, свалится на землю. Кстати, такое было очень даже вероятно, поскольку сейчас она показалась мне еще более худой и измученной, чем тогда в камере. Но Марианна оказалась достойна своих предков из рода Сфорца, даже несмотря на свое нынешнее состояние.

Пока я накануне ночью лежала, приходя в себя, отец рассказал мне о других событиях того дня. Освобождение герцогини было столь же драматичным, как и столкновение Милана и Понтальбы. Марианна ответила отказом на предложение капитана стражи вывезти ее из замка на одной из повозок. Вместо этого, узнав, что вырвалась из цепких лап герцога, она заявила, что проскачет в ворота верхом на лошади, а потом, так же верхом, проделает весь путь до Милана.

— Он не дождется, чтобы меня вывезли отсюда на повозке. Я не дам ему такой возможности, — заявила она.

Пораженный упорством герцогини, капитан приказал своим солдатам привести из конюшни ее лошадь и лично помог Марианне сесть в седло, после чего под развевающимися стягами и сопровождаемая звуками фанфар процессия выехала за ворота замками.

Слушая рассказ отца, я чувствовала искреннее восхищение мужеством юной женщины. И если святые на небесах все еще оберегают ее, возможно, история Марианны будет иметь гораздо более счастливый конец, нежели история несчастной графини, чье место она заняла.

Тем временем мы ехали дальше, и я сосредоточила мысли на собственной ситуации. В отличие от других я должна была благодарить бога за мою мягкую постель в передней части повозки, на которой я могла вытянуться в полный рост. Остальные подмастерья сидели плечом к плечу, путешествуя в гораздо более стесненных условиях, нежели я. Впрочем, им следует отдать должное — никто не ныл и не жаловался. Если раньше, по пути в Понтальбу скоротать время помогали смешные истории и загадки, то во время обратной дороги их не было слышно. Каждый сидел, погруженный в собственные думы.

Лишь раз, ни к кому конкретно не обращаясь, Бернардо выпрямил спину и сказал:

— Ненавижу Тито! Никогда его не прощу.

Сказав эти слова, он вновь весь поник и уперся подбородком в колени. Я заметила в его глазах слезы. Бернардо поводил глазами, как будто высматривал несогласных. Мы все с сочувствием посмотрели на него. Ни для кого не было секретом, что Бернардо боготворил старшего товарища. В некотором смысле, после того, что произошло, мы все как один ощущали себя жертвами предательства.

Впрочем, наши мысли занимал не один только Тито. Хотя я все еще считалась больной, все равно мне время от времени хотелось привстать, чтобы взглянуть, едут ли следом за нами в наемной повозке Ребекка и ее дочь. Похоже, что Витторио тоже высматривал их, потому взгляд его был устремлен назад, на удаляющийся пейзаж за нашими спинами. Я знала, что ему не дает покоя мысль о Новелле. Как жаль, что накануне он был вынужден следить за моим состоянием, вместо того, чтобы помогать девушке в поисках матери.

Утро постепенно перешло в день, а обе женщины так и не объявились. К этому времени я уже сидела вместе с другими подмастерьями, так как чувствовала себя гораздо лучше, а все благодаря вину с травами, которое я выпила рано утром, а также нескольким часам сна. Печать тревоги на лице Витторио сменилась выражением отрешенности, из чего я сделала вывод, что он наверняка отчаялся снова увидеть Новеллу. Чтобы как-то его поддержать, я даже поменялась местами с Бернардо, чтобы только сесть с ним рядом.

— Вот увидишь, Новелла и ее мать просто ушли вперед, — прошептала я ему. — Когда началась стычка, Ребекке наверняка удалось проскользнуть мимо стражи на повозке. Опасаясь за дочь, она захватила Новеллу с собой. Не исключено, что они уже почти добрались до Милана, и когда мы туда придем, Новелла будет ждать тебя у ворот замка.