«Слава богу, ни одного чертова журналиста пока, во всяком случае, если верить моим глазам старого сыщика», – подумал он, выдвигая стул для своей спутницы.

– Наконец мы одни, комиссар. Ура, ура, ура. – Карин улыбнулась и губами, и глазами. – Что ты хотел бы съесть? Я угощаю.

– Ни в коем случае, – запротестовал Бекстрём. Он еще в такси решил оформить свою переработку как встречу с еще одним тайным осведомителем, и, естественно, в качестве доказательства ему требовался счет.

– Я хотел бы отведать чего-нибудь вкусного, – продолжил он, скосившись на загорелые руки и ноги своей спутницы. На ней было тонкое летнее платье, три верхние пуговицы которого она, вероятно, забыла застегнуть.

Пожалуй, платье слишком легкое, подумал Бекстрём.

– Все прошло просто отлично, – подвел он итог вечера, когда оставил свою даму перед подъездом ее дома. Все ее попытки перевести разговор на убийство Линды он сразу же пресекал. А чтобы поддерживать беседу и как бы между делом рассказать немного о себе, предложил ей обычную полицейскую классику и в заключение надавал щедрых обещаний на будущее.

– Ты ведь, наверное, понял, что я чувствую, – вздохнула Карин, катая в ладонях бокал с вином. – Люди должны знать, что происходит. Пусть даже речь идет об убийстве. Убили ведь нашу, местную девушку.

– Большинство из того, что пишут в газетах о нашем убийстве, просто пустая болтовня, если это как-то тебя утешит, – сказал Бекстрём.

Чего не сделаешь ради баб, подумал он.

– Неужели? – воскликнула она с искоркой надежды в глазах.

– Мы поступим так… – Бекстрём наклонился вперед и как бы случайно коснулся ее руки. – Как только я доберусь до этого идиота и буду уверен, что это действительно он, обещаю, ты первой все узнаешь. Только ты. Никто другой.

– Ты обещаешь? На сто процентов? – спросила Карин и посмотрела на него.

– На сто процентов, – солгал Бекстрём, не убирая ладони с ее руки. – Ты, и только ты.

«Как все просто», – подумал он.

Придя в отель, он сразу же взял курс на бар. Только три бокала пива за весь вечер, а его мучила жажда, как верблюда, проделавшего путь от Иерусалима до Мекки. В дальнем углу вдобавок сидел Рогерссон с огромной емкостью янтарного напитка и, судя по его виду, пребывал в ужасном настроении. Два десятка журналистов и другие, находившиеся в заведении гражданские, по какой-то причине предпочли сидеть на максимальном удалении от него.

– Я пообещал сломать руку первому из стервятников, который попытается сесть рядом со мной, вот все и отстали, – объяснил Рогерссон. – Что будешь пить? Кстати, теперь моя очередь угощать.

– Большой бокал крепкого, – сказал Бекстрём и махнул официанту, который по какой-то причине выглядел довольно настороженным.

«Ты всегда так дипломатичен, Рогге», – подумал он.

– Случилось что-нибудь? – спросил Рогерссон, когда Бекстрём получил свое пиво и успел слегка утолить жажду.

– У меня состоялась долгая беседа с нашим собственным кризисным терапевтом, – сообщил Бекстрём и ухмыльнулся. – Потом мне пришлось идти в сортир. То есть получается три раза сегодня.

– По-моему, ты нормальный человек. На кой тебе болтать с подобной дамочкой, – вздохнул Рогерссон и покачал головой.

– Послушай, – сказал Бекстрём и наклонился над столом. Далее он рассказал всю историю. Рогерссон заметно оживился, и они еще долго сидели и влили в себя несколько порций шнапса, которые Бекстрём велел бармену внести в счет за номер, так что за все должен был заплатить работодатель.

К тому моменту, когда пришло время подниматься к себе и ложиться спать, заведение уже почти опустело. Рогерссон выглядел значительно веселее и даже пожелал спокойной ночи немногочисленным репортерам, которые еще оставались и явно намеревались напиться.

– Езжайте домой, глупые черти, – сказал он.

Векшё, вторник 8 июля

Явно не все журналисты последовали совету, данному им Рогерссоном предыдущим вечером, поскольку уже за завтраком Бекстрём и его коллеги смогли познакомиться с последней сенсацией в самой большой из вечерних газет. «ОН ПЫТАЛСЯ УБИТЬ СОСЕДКУ ЛИНДЫ», – сообщал огромный заголовок, в то время как большая статья на полосах шесть, семь и восемь описывала в ярких красках всю историю: «Убийца полицейского попытался лишить жизни и меня тоже. Соседка Линды Маргарета рассказывает».

– О чем, черт возьми, речь? – спросил Бекстрём Рогерссона, который молча сидел за рулем их служебного автомобиля, когда они преодолевали путь в четыреста метров от отеля до здания полиции. – «Около трех часов ночи я проснулась оттого, что кто-то пытался проникнуть в мою квартиру, – прочитал Бекстрём вслух. – Но обе мои собаки начали неистово лаять, и тогда он убрался восвояси. Я слышала, как он бегом спускался по лестнице». Что это за чертовщина? – повторил Бекстрём. – Почему она молчала раньше? Мы ведь допрашивали ее по крайней мере пару раз?

– С ней беседовали трижды, – уточнил Рогерссон коротко. – Я читал все протоколы. Сначала она разговаривала с прибывшим на место патрулем. Потом коллеги из местной полиции лена долго общались с ней и даже взяли подписку хранить молчание. Затем ее допросили в третий раз в связи с поквартирным обходом.

– И ни слова о ком-то, пытавшемся проникнуть в ее квартиру?

– Ни звука, – сказала Рогерссон и покачал головой.

– Позжай к ней домой и побеседуй с ней снова, – приказал Бекстрём. – Сразу же. И прихвати с собой Саломонсона.

– Конечно, – кивнул Рогерссон.

– Неужели все так просто и это правда, – предположил Бекстрём. – Тот же самый псих позвонил Линде, и у нее хватило глупости его впустить?

Утреннее совещание прошло не лучшим образом, несмотря на то что его вел сам Бекстрём. Большинство, похоже, просто сидели и ждали доклада экспертов, и прежде всего обещанного и крайне интересного сообщения из Государственной криминалистической лаборатории относительно типа ДНК преступника. Основная часть времени ушла на дискуссию о том, что все прочитали в газете в то же утро и что очень глубоко задело Бекстрёма. Надо же, средства массовой информации неожиданно перехватили инициативу в его собственном расследовании убийства. Но он не собирался обсуждать ситуацию с коллегами.

Как часто случалось ранее, мнения разделились.

– Я думаю, она просто не осмелилась рассказать это нам, когда мы допрашивали ее. Боялась просто-напросто, – сказал тот, кто решился высказаться первым.

– Но есть и другая возможность. Она ведь фактически могла придумать все с целью привлечь внимание к своей персоне или озвучила сфабрикованную журналистами сенсацию, – возразил следующий.

– Не исключено, что истина лежит где-то посередине, – констатировала третий. – Например, ее собаки принялись лаять среди ночи, но вовсе не из-за кого-то, пытавшегося проникнуть к ней в квартиру. Причиной ведь мог стать какой-нибудь автомобиль или пьяница на улице?

Таким образом все продолжалось еще час, пока Бекстрём не взял бразды правления в свои руки и не прервал дебаты.

– Разберемся, – сказал он и повернулся к Энокссону, который также пока не проронил ни звука. – Есть смысл отправлять тебя и твоих парней туда, чтобы снять отпечатки пальцев с ее двери?

– Они уже в пути, – сообщил Энокссон.

«Наконец-то, – подумал Бекстрём. – Настоящий полицейский».

После совещания Бекстрём отвел в сторону коллегу Сандберг, чтобы снова дать отдых своим усталым глазам и одновременно выяснить, как продвигались дела со свидетелями в окружении жертвы.

– Как дела, Анна? Что с проверкой тех, кто был в кабаке в четверг вечером? – спросил Бекстрём и дружелюбно улыбнулся.

По данным ассистента Сандберг, речь шла примерно о двух сотнях человек, которые либо находились в самом заведении, когда Линда появилась там после одиннадцати, либо пришли туда в течение вечера, пока она еще оставалась там. Из них опросили уже почти сотню. Большинство добровольно дали о себе знать, когда полиция через местные средства массовой информации обратилась к ним с просьбой помочь следствию. В данную группу входило также шесть товарищей Линды по полицейской школе, ее подруга, работавшая в полиции на гражданской должности, а также еще четверо полицейских, включая Анну Сандберг.