В тот вечер, когда она, вернувшись с верховой прогулки, вошла в зал и застала его сидящим рядом с камином в совершенно подавленном настроении, она сказала прямо:

– Джеффри, ко мне обратился тот тип, Деландер, и он рассказал мне ужасные вещи. Он сказал, что неделю назад к нему вернулась сестра, она была в жутком состоянии, от прежней красавицы остались только золотистые волосы. Так вот она пообещала совершить что-то ужасное. Он стал спрашивать меня, где она, и я… О, Джеффри, она же умерла! Умерла! Как же она могла вернуться? О, мне так страшно! Я уж и не знаю, что думать.

В ответ Джеффри разразился такими страшными проклятиями, что она содрогнулась. Он поносил и Уикхема Деландера, и его сестру, и весь их род, но больше всего досталось золотистым волосам.

– Что ты, тише! – испуганно сказала она, но тут же замолчала, потому что это внезапное проявление темной стороны характера мужа была для нее полной неожиданностью. Джеффри в прорыве гнева вскочил и отошел на несколько шагов от камина, но заметив, как вдруг побледнела жена, остановился. Он посмотрел в ту точку, на которую были устремлены ее глаза, и по его телу прошла дрожь. На разломанной каменной плите прямо из трещины выбивалась золотистая прядь.

– Смотри! Смотри! – пронзительно закричала она. – Это призрак! Бежим! Бежим отсюда! Схватив мужа за руку, она, словно обезумев, потянула его за собой вон из комнаты.

Всю ночь она билась в лихорадке. Приехавший утром районный доктор, осмотрев ее, телеграфом вызвал из Лондона специальную медицинскую бригаду. Джеффри был в отчаянии. Переживая за жену, он почти забыл о своем преступлении и его последствиях. Вечером доктор должен был уйти, поскольку его ждали другие пациенты, и наблюдение за больной он поручил ее мужу. Последними его словами перед уходом были:

– Помните, вы не должны давать ей расстраиваться, пока я не вернусь утром или пока ею не займется другой врач. Больше всего вам нужно опасаться нового эмоционального потрясения. Следите, чтобы она все время была в тепле. Пока больше ничего сделать нельзя.

Позже, когда слуги разошлись, жена Джеффри приподнялась с постели и обратилась к мужу:

– Пойдем! – сказала она. – Пойдем в старый зал. Я знаю, откуда появляется золото! Я хочу видеть, как оно растет!

Джеффри бы следовало остановить ее, но он понимал, что если попытается сделать это, у нее может случиться новый приступ, а это может быть опасно для ее жизни и рассудка. Поэтому он набросил ей на плечи теплую шаль, и они вместе направились в старый зал. Когда они вошли в зал, итальянка повернулась, закрыла дверь и заперла ее на ключ.

– Нам троим сегодня не нужны лишние глаза! – замогильным голосом прошептала она.

– Троим? Но нас же двое! – содрогнувшись всем телом, промолвил Джеффри. Сказать что-нибудь еще он побоялся.

– Садись сюда, – сказала его жена, потушила лампу. – Сядь рядом с камином и смотри, как растет золото. Серебряная луна завидует ему! Видишь, ее свет крадется по полу все ближе и ближе к золоту. К нашему золоту!

Джеффри с ужасом стал смотреть, куда показывала жена, и увидел, что за те часы, пока он не появлялся в этой комнате, пряди, выбивающиеся из трещины в камне, немного выросли. Он попытался спрятать их, для чего наступил ногой на трещину. Жена придвинула к нему стул, села и склонила голову ему на плечо.

– Теперь не шевелись, дорогой, – тихо сказала она. – Мы будем сидеть молча и наблюдать. Нужно узнать, как растет золото!

Он обнял ее рукой за плечи и прижал к себе, и она заснула, наблюдая, как луч лунного света медленно перемещается по полу.

Джеффри не осмелился разбудить ее, часы шли, а он сидел все так же неподвижно.

С перекошенным от ужаса лицом он наблюдал за тем, как золотистые пряди, выступающие из разлома камня, росли прямо у него на глазах, и чем длиннее они становилось, тем сильнее сжималось его сердце, пока наконец он не почувствовал, что уже не в силах шевелиться. Ему оставалось лишь одно: сидеть и смотреть в лицо надвигающейся смерти.

Утром прибыл врач из Лондона, но ни Джеффри, ни его жены нигде не было. Обыскали все комнаты, но они словно сквозь землю провалились. Наконец решено было взломать дверь в последнее оставшееся неосмотренным помещение, старый зал. Глазам тех, кто вошел в него первыми, открылось страшное и печальное зрелище.

Перед потухшим камином, холодные, белые как мел сидели мертвые Джеффри Брент и его молодая супруга. Лицо женщины было умиротворенным, как будто она отошла во сне, но лицо мужчины заставило содрогнуться даже самых смелых. На нем застыла маска непередаваемого безотчетного ужаса. Остекленевшими выкатившимися из орбит глазами он смотрел на свои ноги, которые были оплетены длинными золотистыми локонами с отдельными седыми прядями, которые росли из трещины на большой каменной плите.

– Я действительно считаю, – сказал доктор, – что кто-то из нас должен пойти туда и проверить, стоит ли всему этому доверять.

– Прекрасно! – воскликнул Консидайн. – Тогда после обеда запасемся сигарами и наведаемся в табор.

Сказано – сделано. Когда с обедом было покончено и бутылка «Ля Тур» опустела, Джошуа Консидайн и его друг доктор Барли отправились в восточную часть поросшей вереском пустоши, где лагерем расположился цыганский табор. Когда они уходили, Мэри Консидайн, которая провела их до самого конца сада, откуда начиналась узкая тропинка, петляющая между кустами, окликнула мужа:

– Не забывай, Джошуа, все должно быть по-честному, только смотри сам не проговорись о себе, а то они тебе такого нагадают!.. И не вздумай там положить глаз на какую-нибудь молодую цыганочку… Ты отвечаешь за Джеральда, за то, чтобы с ним ничего не случилось.

В ответ Консидайн поднял вверх руку, словно приносил клятву на суде, и начал насвистывать старую песенку «Цыганская графиня». Джеральд тут же подхватил нехитрый мотив, и мужчины, жизнерадостно рассмеявшись, двинулись в путь, время от времени оглядываясь, чтобы помахать Мэри, которая осталась у калитки.

Был чудесный летний вечер, все дышало спокойствием и тихим счастьем, как в доме молодоженов. Жизнь Консидайна нельзя было назвать богатой на события. Единственное, что выбивалось из обычного размеренного существования, это ухаживание за Мэри Уинстон и упорное нежелание ее родителей дать согласие на брак единственной дочери с тем, кто в их глазах не выглядел блестящей партией. Когда мистер и миссис Уинстон только узнали о притязаниях молодого адвоката, они попытались разлучить влюбленных, для чего отправили дочь из города в долгое путешествие по всем родственникам, которых только смогли вспомнить, да к тому же заставили ее дать слово, что она за время отсутствия не будет писать своему другу сердца. Однако любовь выдержала это испытание. Ни долгая разлука, ни молчание любимой не остудили страсти Джошуа, а ревность как будто вообще была чувством неведомым его разудалой натуре, поэтому, после долгого ожидания, родители наконец сдались, и молодые влюбленные поженились.

Они уже несколько месяцев прожили в небольшом деревенском доме, и он даже почти стал казаться им родным. Джеральд Барли, старинный приятель Джошуа, с которым он познакомился еще во время учебы в колледже и который в свое время тоже стал жертвой очарования Мэри, приехал к ним неделю назад, чтобы погостить, пока дела не позовут его обратно в Лондон.

Когда муж скрылся из виду, Мэри вернулась домой, села за пианино и на час заняла себя музыкой Мендельсона.

Не успели друзья выкурить по сигаре, как уже оказались рядом с цыганским лагерем. Место это было очень живописным, как и положено богатому цыганскому табору, расположенному в деревне. У костра сидело несколько человек, готовых расстаться со своими деньгами ради того, чтобы узнать будущее, а вокруг нерешительно слонялись те, кто был победнее или поэкономнее. К костру они подходить не решались, но им и так было слышно все, что там происходит.

Когда двое джентльменов приблизились, сельчане немного расступились, и к путникам выбежала молодая цыганка с цепкими глазами, она с места в карьер предложила погадать на будущее. Джошуа протянул ей руку, на нее она и не взглянула даже, вместо этого стала как-то странно всматриваться в его лицо. Джеральд толкнул локтем приятеля: