Как мы помним, пока шевалье и маршал де Монморанси выносили женщин в сад, Пардальян-старший двинулся во двор. Как ни странно, к нему вернулось обычное спокойствие. Он столько видел сегодня ужасов и смертей, но в данный момент почему-то одна мысль крутилась у него в голове.

— И что это меня так тревожит? — ворчал старый вояка. — Надо наконец разобраться с этой бумагой!

О чем шла речь? О том самом листке бумаги, который Пардальян вытащил у Бема. Он уже три или четыре раза собирался его прочесть, но все что-то мешало. В конце концов старик не выдержал. Он вынул на ходу бумагу из кармана и прочел:

«Пропуск, действительный для проезда через любые ворота Парижа с 23 августа в течение трех дней. — Пропустить подателя сего и сопровождающих его лиц. — Служба короля».

Подписано: Карл, король. В углу документа краснела королевская печать.

Пардальян-старший облегченно вздохнул: наконец-то он выяснил, в чем дело.

Старый солдат вышел на парадную лестницу, где Монморанси героически отражал наступление наемников Данвиля. Он не обращал внимания на рейтаров, которые уже заглядывали во двор. Пардальян решительно направился к повозке с порохом, брошенной молодцами Данвиля посреди двора. В повозке было двадцать бочонков с порохом. Старик принялся спокойно выгружать их.

Прогремел выстрел из аркебузы, но рейтар промазал, а Пардальян-старший проворчал:

— И как это я раньше не прочел бумагу. Теперь бы ее надо передать шевалье.

Он спокойно продолжал работу, относя бочонки в парадный зал по одному. А солдат за воротами становилось все больше, правда, они пока не решались войти во двор.

Пардальян-старший перенес уже шестнадцатый бочонок. Он обливался потом, руки его были расцарапаны, ногти сломаны. Бледное от нечеловеческих усилий лицо перемазано порохом. Старик как раз вернулся во двор за семнадцатым бочонком и увидел, что штурм начался.

По приказу Данвиля рейтары ворвались во двор и ринулись к парадной лестнице.

— Смерть! Смерть Монморанси! — ревел Данвиль, подгоняя своих вояк.

— Еще четыре бочонка осталось! — с досадой констатировал Пардальян. — Ничего я и с шестнадцатью управлюсь! Прощай же, Лоиза, Лоизон, Лоизетта!

Он вытащил из-за пояса пистолет и в тот момент, когда разъяренные солдаты ворвались в парадный зал, прошептал:

— Ну, мои барашки, сейчас я вам устрою! Не видать вам ни шевалье, ни Лоизы!

И он пальнул из пистолета по бочкам с порохом. Порох вспыхнул и начал потрескивать… Нападавшие, увидев, что бочонки занялись огнем, метнулись назад. Старый солдат рванулся к выходу, но опоздал… Слишком поздно!..

Мощный взрыв потряс дворец Монморанси. С адским грохотом рухнули стены и перекрытия; под ними нашли смерть две сотни солдат. Что касается Данвиля, то он успел вовремя унести ноги! *

Анри де Монморанси стоял на улице, ошеломленный, доведенный до бешенства, обезумевший от ярости и обиды. На его глазах был разгромлен его отряд из пятисот человек, не считая дворян маршальской свиты… Его армию уничтожили… И кто? Два авантюриста!

— Это не люди, — взревел Данвиль. — Демоны! Демоны ада!

Стоя у главных ворот дворца, он созерцал руины отцовского дома с чувством неутоленной мести. Однако пламя мрачной радости зажигалось в его глазах, когда он вспоминал, что под обломками дома, конечно, погибли все его обитатели: его брат, оба Пардальяна и Жанна де Пьенн. Он любил Жанну страстно, но предпочитал видеть ее мертвой, лишь бы она не принадлежала Франсуа.

Вдруг столпившийся в воротах люд увидел, как из дыма и пламени появился человек. Он шел сквозь раскаленные обломки, перепрыгивал через рухнувшие балки и настойчиво пробирался сквозь ад, царивший на развалинах дома Монморанси.

Брови и волосы у него наполовину сгорели, лицо было обожжено, одежда почернела от дыма и тлела. Человек повернулся к Данвилю, к толпе, и глаза его зажглись грозным огнем… Это был шевалье де Пардальян!..

— Отец! Отец! Где вы? — отчаянно крикнул шевалье.

— Сюда! Скорей сюда! Клянусь рогами дьявола! — ответил ему хриплый голос.

Шевалье кинулся на голос. Под обломками балок он увидел отца. Старый солдат стоял на коленях и пытался сдержать непосильный груз, рухнувший ему на плечи. Он был бледен смертельно; дышал с трудом, даже уже не дышал, а хрипел. Но отец нашел в себе силы улыбнуться сыну…

— Сейчас, отец, сейчас. Мужайтесь, я вас освобожу… Проклятые балки… Господи, у вас раздроблена нога… и волосы обгорели…

Голос шевалье дрожал, сердце учащенно билось. Он лихорадочно разгребал кучу обломков.

— Опять… опять ты не послушал меня… — едва слышно произнес Пардальян-старший—… Я же тебе велел: беги, уезжай!

Наконец шевалье смог поднять отца и подхватить его на руки.

— Отец! Отец! Что у вас сломано? Только нога? Скажите же…

— Кажется, два-три ребра… меня немного помяло…

У Пардальяна-старшего оказалась раздавлена грудная клетка. Произнеся последние слова, он потерял сознание. Горло шевалье сдавили рыдания. Он поднял старика и понес на руках…

Толпа ворвалась через ворота и заполнила то пространство, где когда-то находился парадный двор особняка Монморанси.

А шевалье с отцом на руках уже перебрался через развалины, прошел садом и, собрав все силы, догнал карету. Он опустил отца на сиденье между Жанной и Лоизой… рядом с матерью, у которой старый солдат когда-то похитил дочь… рядом с дочерью, которую он возвратил матери…

Жан подхватил шпагу, прыгнул на неоседланную лошадь и направил ее к ближайшим городским воротам…

В карете, почувствовав толчки экипажа, Пардальян-старший пришел в себя; он порылся в карманах, с трудом вытащил какую-то бумагу и дрожащей рукой протянул ее Лоизе…

Было уже часов семь вечера. Солнце садилось, и его косые лучи окрашивали в пурпурный цвет клубы дыма, что тяжело стлались над парижскими улицами. На перекрестках, на площадях и в домах по-прежнему убивали.

Шевалье де Пардальян мчался на неоседланной лошади со шпагой в руках: он ничего не видел и не слышал, не замечал творившихся вокруг ужасов. Он хотел только одного: как можно скорей добраться до городских ворот. Выбраться из этого ада!.. Каким образом? Этого он и сам пока не знал…

В красном тумане, словно тени кошмарных видений, мелькали у него перед глазами окровавленные озверевшие толпы, огни и дым пожарищ, дергающиеся в агонии жертвы…

Внезапно он остановился… Где они оказались? У городских ворот! Перед воротами — двадцать солдат с аркебузами и офицер.

Пардальян спрыгнул с коня и кинулся к офицеру:

— Откройте!

— Проезда нет!

Из кареты выскочила Лоиза, передала офицеру развернутый лист бумаги и вновь прыгнула в экипаж.

Изумленный офицер взглянул на Пардальяна и крикнул:

— Открыть ворота! Служба короля!

— Служба короля! — усмехнулся в карете старый солдат, на миг приподнялся и вновь упал на подушки. И странная улыбка мелькнула на губах Пардальяна-старшего.

— Служба короля? — в недоумении повторил шевалье.

Он ничего не понимал. Ему казалось, что это сон, сказочный сон, который начался появлением Като в адской камере тюрьмы, а завершился взрывом дворца Монморанси.

Но ворота распахнулись наяву! Опустился подъемный мост! Шевалье взлетел на коня и промчался по мосту. За ним покатилась карета. И вот уже мост поднимается позади кареты… И вот они уже покинули Париж!..

Не успели солдаты поднять мост и закрыть ворота, как перед постом появилась дюжина всадников. Лошади их были в пене, бока изодраны шпорами, а лица людей искажены ненавистью, досадой и отчаянием…

Данвиль и Моревер подъехали к воротам! Они мчались во весь опор, в двух шагах от городской стены под Данвилем пала лошадь. В один голос маршал и наемный убийца закричали:

— Откройте! Откройте! Это еретики!

— Служба короля! — ответил офицер. — У меня приказ!

— Откройте! — настаивал Данвиль. — Откройте, а не то…