— Мадам, — произнес он настойчивым тоном. — Что происходит? Кто этот человек? Он же не священник: под рясой у него дворянское платье.

Действительно, когда Панигарола упал, ряса распахнулась и стал виден роскошный костюм. Пальцы монаха конвульсивно сжимали письмо.

— Деодат, бежим отсюда! Скорей! — прошептала Алиса.

— Мадам! — крикнул граф. — Кто этот человек?

— Не знаю, — спокойно ответила королева. — У него какое-то письмо в руке. Думаю, стоит посмотреть.

Екатерина наклонилась над монахом и как бы в изумлении воскликнула:

— Да я его узнала! Это маркиз де Пани-Гарола! Почему он оказался здесь вместо священника, который должен был ожидать нас?

Марильяк вырвал письмо из руки монаха. Дрожащими руками он развернул скомканный листок, разгладил его… Тут граф почувствовал, как нежные изящные пальчики Алисы вцепились в его ладони. Глаза любимой оказались совсем близко от глаз Марильяка; они взглянули друг на друга с неясным ощущением надвигающейся катастрофы.

— Не читай… — еле слышно произнесла Алиса.

— Ты знаешь, что в этом письме?

— Не читай… Во имя нашей любви, умоляю! Я люблю тебя, ты и представить не можешь, как я люблю тебя. Не читай, возлюбленный мой, супруг мой!

— Алиса, ты знаешь этого человека!

Голоса их теперь звучали странно. Они словно не узнавали друг друга, столько ужаса было в голосе Алисы, столько ревнивого подозрения в тоне Марильяка. Девушка отчаянным усилием попыталась вырвать у него письмо.

Марильяк решительно, но нежно отстранил Алису, подошел к алтарю и положил письмо рядом с дароносицей.

Алиса опустилась на колени и прошептала:

— Возлюбленный мой! Единственная любовь моя! Прощай… Ты никогда не узнаешь, как я любила тебя…

Алиса поднесла к губам перстень, с которым никогда не расставалась, повернула камень и высыпала в рот спрятанный в перстне яд. Потом она подняла на Марильяка взгляд, исполненный глубокой любви, и приготовилась к смерти.

При свете свечи, стоявшей рядом с дароносицей, Марильяк прочел:

«Я, Алиса де Люс, заявляю, что ребенок, рожденный мной от маркиза де Пани-Гарола, умер от моей руки. Если найдут труп младенца, то…»

Дальше письмо было оборвано, а остальное зажато в руке монаха. Граф медленно повернулся, лицо его изменилось до неузнаваемости. Сама королева не смогла бы узнать своего сына. Екатерина стояла в двух шагах от Марильяка, держа руку на рукояти кинжала, и наблюдала за разворачивающейся перед ее глазами трагедией.

Алиса протянула руку к Марильяку и прошептала:

— Я люблю тебя!

Голос ее звучал ангельски чисто, близкая смерть преобразила Алису, словно высветив ее душу, полную любви.

Но граф, казалось, не видел и не слышал своей возлюбленной. Он не мог понять, как ему удается пережить подобное разочарование, почему он все еще жив, хотя страдание, словно огромный камень, придавило его. Лишь один вопрос терзал его мозг: «Я сейчас умру. Но как я умру?»

Весь окружающий мир погрузился для Марильяка во тьму. Он почувствовал непреодолимое отвращение к жизни. Ему казалось, что он больше не в состоянии прожить ни часа, ни минуты. Остекленевшим взором граф обвел церковь. На миг взгляд его остановился на Алисе, которая по-прежнему стояла коленопреклоненная, с протянутыми к нему руками и шептала:

— Я люблю тебя!

Он словно не видел девушки, а смотрел теперь на королеву. Марильяк с трудом отошел от алтаря и медленным, тяжелым шагом приблизился к Екатерине.

Королева стояла недвижно: ужас происходящего словно заворожил ее. Когда Марильяк оказался совсем рядом, Екатерина улыбнулась сыну. Что это была за улыбка!..

— Матушка, вы довольны? — проговорил граф. — Я понимаю, вы хотите избавиться от меня… но зачем же убивать именно так?

Екатерине стало ясно, что Марильяк разгадал ее замысел. Она как бы очнулась, выпрямилась и взметнула вверх руку с зажатым крестом — рукоятью кинжала.

— Не я убиваю тебя, — произнесла королева, — а воля Господня именем креста! Так хочет Бог!

Голос Екатерины зазвенел, разносясь по всей церкви:

— Так хочет Бог!

Странным шумом наполнился храм, казалось, бушевавшая снаружи гроза, взломав двери, ворвалась в церковь. Топот ног, шелест платьев, грохот падающих стульев, неясный ропот вдруг заполнили храм. Но все перекрывал угрожающий вопль десятков женских голосов:

— Так хочет Бог!

Как в фантасмагорическом кошмаре закружились перед Марильяком женские лица, искаженные ненавистью и страхом. Темнота ощетинилась кинжалами.

Граф повернулся к Алисе, теперь он видел только свою возлюбленную, слышал только ее слова:

— Я люблю тебя!

Марильяку показалось, что голова у него раскалывается, мозг пылает, все тело, каждой клеточкой, каждой кровинкой, стонет от боли. Внезапно огненный круг, пылавший у него перед глазами, погас, страдание ушло, нежная улыбка появилась на губах несчастного. Разум покинул графа: он стал безумен и обрел покой.

— Я люблю тебя! — все твердила Алиса.

Безумный Марильяк подошел к ней, обнял и, исполненным любви голосом, прошептал:

— И я люблю тебя. Подожди меня! Мы уйдем вместе!

— Господи! — прохрипела Алиса. — Он простил мне! Но десять кинжалов уже вонзились в спину Марильяка, и он медленно сполз на землю.

— Что? Что это? — закричала Алиса. — Кто они? Я не хочу!

Она попыталась поднять тело Марильяка, но не смогла. Разъяренные девушки накинулись на нее, ее били, царапали, разорвали платье. Окровавленная, полуобнаженная Алиса вцепилась в графа и, задыхаясь, повторяла:

— Не трогайте его! Пощадите! Убейте меня, меня одну!

— Смерть! Смерть злодейке! — раздался яростный вопль.

В воздухе замелькали высоко поднятые кинжалы, и будто в роковом видении Алиса увидела сквозь слезы, застилавшие взгляд, королеву: Екатерина поднялась на ступени алтаря, кинжал блестел в ее руке, ногой королева попирала труп Марильяка и рычала, как зверь:

— Так погибнут враги Господа и престола!

— Пощадите, пощадите его! — простонала Алиса.

— Дети мои! — загремел голос Екатерины. — Поклянитесь быть беспощадными к врагам веры и врагам королевы! Так хочет Бог!

Алиса одной рукой приподняла голову своего возлюбленного, а другой цеплялась за подол платья Екатерины. Пятьдесят девушек бесновались, размахивали кинжалами, взоры их пылали, на губах появилась пена, страшную клятву принесли они королеве. Несчастная Алиса, собрав последние силы, закричала:

— Будь ты проклята! Будь ты проклята, кровавая королева! Будь ты проклята, убийца! Ты хотела видеть сына? Смотри же! Он перед тобой…

Алиса упала на Марильяка, обняла его и прошептала:

— Я люблю тебя!..

Это были последние слова Алисы де Люс…

Все было кончено. Екатерина вполголоса отдала девушкам какие-то приказания, и фрейлины по одной начали покидать церковь. Одна девушка, выйдя из храма, подошла к стоявшим у дверей мужчинам и что-то им сказала. Четверо мужчин вошли в церковь, приблизились к алтарю. Екатерина Медичи, завернувшись в длинный черный плащ, молилась, стоя на коленях. Увидев вошедших, она молча указала им на труп графа де Марильяка.

— А эту забирать? — спросил один, посмотрев на Алису де Люс.

Королева отрицательно покачала головой. Слуги вынесли тело Марильяка из церкви. Екатерина задула свечи, горевшие справа и слева от дароносицы. Лишь слабый свет от факела под самыми сводами рассеивал теперь темноту.

Королева наклонилась над человеком, недвижно лежавшим у подножия алтаря. Это был монах Панигарола.

Положив руку ему на грудь, Екатерина убедилась, что сердце монаха слабо бьется. Тогда она вытащила из кошеля у себя на поясе флакон и, откупорив, поднесла его к лицу Панигаролы. Тот, однако, не приходил в себя.

— Но он все же жив! — пробормотала королева. Наконец по телу Панигаролы пробежала легкая дрожь и он приоткрыл глаза.

«Прекрасно, — подумала Екатерина. — Он все время был без сознания: ничего не видел, не слышал».