Он подошел с вытянутой рукой и широкой улыбкой.

— Омега... я рад, искренне рад.

Они обменялись рукопожатиями и присели за столик в рощице из карликовых пальм. Бассейн располагался прямо перед ними, метрах в трех внизу. Красотки без особого оживления и шума плескались в мелкой воде. Болан понимал, что они здесь присутствуют для оживления мизансцены и являются такой же частью пейзажа, как и окружающие их растения в горшках. Пара крутого вида парней в белых пиджаках церемонно расставляла закуски, привезенные на элегантных сервировочных столиках.

Завязалась светская беседа.

Маззарелли подмигнул Копе.

— Омега говорит, что он бы здесь размяк. Я не могу в это поверить. А ты, Ник?

Босс Нэшвилла вежливо рассмеялся и ответил:

— Он тебя водит за нос, Горди. Омега — самый жесткий из всех, кого может послать Нью-Йорк. Тебе лучше держать ухо востро. Он проделал такой долгий путь совсем не для того, чтобы прохлаждаться в саду Эдема.

— Не для того, — признал, улыбнувшись, Болан. — Но почти готов обратиться в новую веру. Это, должно быть, влетело в копеечку, Ник?

Копа небрежно махнул рукой.

— Зачем нужны деньги, если не для улучшения качества жизни? У меня здесь сто шестьдесят акров «Божьей земли». Это мое маленькое королевство. Здесь есть все, что мне нужно. В какую сумму можно это оценить?

— Ты прав, — ответил Болан.

Маззарелли пропустил мимо ушей последнюю часть диалога. Он тихо спросил у босса:

— Что должно меня насторожить?

Копа вопросительно поднял бровь и, мягко засмеявшись, спросил Болана:

— Что должно его насторожить, Омега?

Болан сдержанно улыбнулся. Светская болтовня окончилась, и он очень мягко ответил:

— Многое.

Нюанс был подан великолепно.

И «медведю» это не понравилось. В его голосе появились оборонительные нотки, когда он спросил:

— Гость прошел проверку, Ник?

— Конечно, прошел. — Копа вернул Болану футлярчик с «визитной карточкой», превратив это в маленькую церемонию. — Это, — строго произнес он для сведения Маззарелли, — «фул» «тузов». Что Омега хочет, он все получит на этой территории. — Следующая фраза была адресована к гостю: — Давай поговорим, как мужчины.

Болан кивнул.

— Ты всегда так говоришь, Ник.

Профессору это понравилось.

— Спасибо. Вот что я хочу сказать: я ничего не знаю о неприятностях в Нью-Йорке. Я не принадлежу к их кругу, а они не имеют никакого отношения ко мне. У меня нет претензий к «Коммиссионе». Но вы, парни, проделали титаническую работу, и двери моего дома всегда широко открыты для вас. Если у вас есть проблемы, значит, и у меня есть проблема, и наоборот. Как я уже сказал, мои двери широко раскрыты для вас. Но у меня на корабле строгая дисциплина, и я не хочу, чтобы вы что-то затевали на моей территории, не получив предварительно от меня «добро». Надеюсь, я выражаюсь достаточно ясно?

— Абсолютно ясно, — ответил Болан, воздерживаясь от комментариев.

— Итак, зачем ты сюда прибыл?

— Затем, чтобы забрать Карла Леонетти.

— Кого?!

Болан зафиксировал свой взгляд на Маззарелли, хотя было совершенно ясно, что отвечает он другому.

— Ты, конечно, помнишь Роберто. Карл — его сын.

Копа задумался на минуту, прежде чем ответить.

— Это очень давняя история. Жена и сын Роберто исчезли лет десять или пятнадцать тому назад. Вы все еще ищете их?

— Женщина умерла десять лет назад. А ребенок нет. На прошлой неделе сын Роберто приехал в Нэшвилл. Он нужен в Нью-Йорке, и я прибыл, чтобы забрать его.

Глаза Маззарелли превратились в узенькие непроницаемые щелочки, но остальная часть лица по-прежнему излучала доброжелательность.

— Ты хочешь сказать, что приехал убрать его, — произнес он.

— Я хочу сказать только то, что сказал, — ответил ему Болан.

— Постой, постой, — с недоумением произнес Копа, и недоумение его казалось вполне искренним. — За этим скрывается что-то большее, чем я слышу. Почему сын Роберто оказался на моей территории? Что все это значит?

Для Болана этого было вполне достаточно. Реакция Копы подтверждала подозрение, которое появилось у Болана с самого начала.

— Горди сможет тебе рассказать об этом больше, чем я, — спокойно промолвил он.

Копа перевел требовательный взгляд на своего заместителя.

— Мне кажется, я тебе об этом говорил, — чуть смутившись, сказал Горди.

— Говорил о чем?

— Это дело не стоит выеденного яйца. Я решил, что оно не имеет большого значения, а потом забыл. Суть его заключается в том, что Клеменца натолкнулся на сына Леонетти совсем недавно, когда поехал закупать товар. Я думаю, они заключили какую-то сделку. Точно не знаю. Во всяком случае, с неделю назад Леонетти вдруг объявился здесь. Я имею в виду в городе. Вероятно, искал связи.

— Он не говорил, что чувствует себя в опасности?

— Нет, Ник.

— Так что же он сказал?

Стало ясно, что Болан больше не участвует в разговоре за столом. Его собеседники как будто забыли о его присутствии. Возможно, именно поэтому он первым заметил присутствие дамы, хотя не знал, как долго она уже находилась в саду. Но она была здесь — яркая, красивая, в шелковом костюме, который изумительно шел ей и гармонировал с темными волосами до плеч и большими печальными глазами. Возраст ее трудно было определить, но Болан решил, что она намного моложе мужа. И было что-то знакомое во встревоженном прекрасном лице женщины.

Болан поднялся из-за стола и воскликнул:

— Добрый день, мадам!

Его возглас прервал накалявшийся разговор между Копой и его замом. Копа быстро встал и, взяв в обе руки ладонь дамы, обратился к Болану-Омеге:

— Я говорил, что имею здесь все, что мне нужно. Перед тобой — большая часть моего богатства. Омега, познакомься с миссис Копой. Возможно, она тебе уже известна как Молли Франклин.

Конечно же! В Штатах большинство людей нашло бы что-то знакомое в этой даме — одной из современных легенд нэшвиллской музыкальной сцены. Она подростком-оборвышем пришла в Нэшвилл, из маленькой горной деревушки с чемоданом, полным оригинальной музыки, и с голосом, давшим этой музыке яркую, долгую жизнь. Она уже давно покорила «город музыки», а в последние годы, благодаря телевидению, чуть ли не всю Америку.

Болан рассыпался в комплиментах, соответствующих моменту, и все четверо сели за стол, чтобы перекусить и продолжить светскую беседу. Через несколько минут Копа предложил даме показать гостю сад. Болан и дама удалились, а Копа и Маззарелли немедленно вернулись к прерванному разговору.

Она показывала Болану каучуковое дерево, нависшее над плавательным бассейном, почти механически рассказывая тихим протяжным голосом о проблемах тропического растениеводства в Теннесси, как вдруг без всякого перехода задала неожиданный вопрос, подействовавший на него, словно ведро холодной воды.

— Вы можете вытащить меня отсюда? — тихо спросила она.

Маку показалось, что он ослышался.

— Что вы сказали?

— Можете вытащить меня отсюда?

— А вы не можете выбраться сами?

— Если бы я могла, то не просила бы об этом вас.

— Вы здесь пленница?

— Да, пленница. В своем собственном доме. Это мой дом, черт побери! А он не разрешает мне... Вы возьмете меня с собой?

Болан взял ее под руку и повел вдоль бассейна.

— А почему вы думаете, что я могу это сделать?

— Весь дом гудит с момента вашего прибытия. Я только о вас и слышу. О том, что вы — важная персона. Я знаю, что вы можете меня вызволить, если захотите.

— Я не хотел бы влезать в семейную размолвку, — ответил он.

— Это не семейная размолвка, — она бросила полный ненависти взгляд в направлении стола. — Пусть он возьмет себе все. А мне нужно только одно — поскорее убраться отсюда.

— Пусть возьмет что?

— Дом, землю, все... Но не меня. Я не хочу здесь оставаться ни минуты.