Наконец, не выдержав долгого молчания, добродушный толстяк, в котором Рэв узнала хозяина гостиницы, произнес:

— Этот господин остановился у нас, мадемуазель. Он прожил в гостинице два дня. Принести его вещи в шато?

И вдруг ее осенило! История сама возникла в ее голове, и губы сами зашевелились:

— Да, я знаю, что этот господин остановился у вас, месье Бувер; у него была на то причина… И была причина уничтожить человека, которого вы видели мертвым в лесу возле павильона: это предатель.

— А кто он, этот мертвый, не сочтите за дерзость мадемуазель? — осведомился хозяин гостиницы. — Держу пари, он не из наших мест!

— Его зовут Поль де Фремон. Когда-то он был близким другом моего брата, маркиза д'Ожерона, но предал дружбу и предал родину. Как обнаружил мой брат, он участвовал в заговоре против императора.

— Против самого императора?!

— Да, жизнь императора была в опасности, — сказала Рэв. — Мой брат узнал об этом, и именно поэтому приехал в Вальмон под чужим именем. Тот, кто остановился в вашей гостинице, не Арман де Сегюри, а мой брат, маркиз д'Ожерон. Недавно он прибыл из Польши.

— Маркиз! — воскликнул кто-то благоговейно.

— Значит, это и есть ваш брат! — тихо прошелестела Антуанетта у нее за спиной.

— Да, мой брат, сын моей матери от первого брака, и он хотел поймать подлых предателей, готовивших покушение на жизнь нашего любимого императора. Но к сожалению, случилось так, что месье де Фремон пришел сюда и, застав меня одну у озера, оскорбил меня. Мой брат услышал его голос, бросился мне на помощь, и, как вы сами видите, они обменялись выстрелами. Де Фремон промахнулся, но все равно нанес удар. Лежа на земле, он вынул кинжал из нагрудного кармана и ударил моего брата в голову. Это был подлый, предательский поступок человека, который может убить хоть своего давнего друга, хоть императора, которому, как француз, должно быть, присягал на верность.

Рэв замолчала, наступила тишина. Четверо мужчин у двери посмотрели на постель с уважением и восхищением. Но один все-таки спросил:

— А почему господин маркиз приехал в Сен-Дени, вместо того чтобы отправиться в Париж и предупредить императора о заговоре?

— Потому что император сам скоро будет здесь, — гордо произнесла она.

— Зде-есь?! — хором ахнули все.

— Да, здесь. Сегодня я получила письмо. Его величество почтит шато своим присутствием вечером в среду 16 августа.

Все уставились на Рэв так, словно она сообщила им о визите святого духа. К счастью не только для Армана, но и для нее самой, на лестнице послышались шаги, возвещающие о приходе врача.

Он быстро вошел в комнату. Толстый, веселый доктор Морель, который в свое время помог Рэв появиться на свет, обливался потом, потому что очень спешил к раненому. Его рубашка была забрызгана вином, а камзол имел такой вид, точно не чистился и не гладился с того дня, когда Морель унаследовал его от отца вместе с маленьким черным чемоданчиком с инструментами. Но карие глаза не теряли блеска даже в самых серьезных и трагических ситуациях, а крупные руки с обломанными от работы в саду ногтями действовали лучше любого успокоительного. У Леона Мореля был природный дар целителя, и Рэв, как и все в деревне, прекрасно об этом знала. Бывают такие садовники — у них растет все, что ткнут в землю; вот и доктор Морель вылечивал всех, к кому прикасались его пальцы. Своих пациентов он просто заставлял жить, заставлял поверить, что мир прекрасен и что можно позволить себе смеяться в нем и над ним. И они жили!

— К вашим услугам, мадемуазель! — прожурчал доктор Морель, и Рэв вцепилась в его руку, как утопающий хватается за соломинку:

— Пожалуйста, доктор, спасите его!

— Сделаю все, что в моих силах! — Он перевел взгляд на мужчин, столпившихся в дверях с разинутыми ртами: — Вам что, ребята, делать нечего? — спросил он, и они попятились из комнаты.

— Ну, посмотрим, что тут у нас!

Доктор подошел к постели, излучая волны тепла и жизненной силы.

— Голова, — быстро пояснила Рэв. — Удар кинжала пришелся как раз над бровями. Я перевязала его.

— Молодец!

Доктор медленно положил чемоданчик на стол рядом с постелью и обратился к Антуанетте:

— Вы приготовили все, что мне понадобится? Полотенца, горячую воду, бинты?

— Конечно.

— Прекрасно. Впрочем, я так и думал. Вы у нас самая опытная женщина! — засмеялся он, и отзвуки его громкого смеха заметались по просторной комнате.

— Ах, доктор, скорее, пожалуйста! Он истекает кровью! Дорога каждая минута! — воскликнула Рэв. Доктор взглянул на нее:

— Значит, для вас это важно…

Рэв не ответила, но ее глаза красноречиво повелевали ему поторапливаться. Доктор положил руку ей на плечо.

— Посидите у окна. Если вы мне понадобитесь, я позову!

Устраиваясь у окна, она услышала, как он пробормотал Антуанетте:

— А ведь сердчишко у нашей девочки страдает!

Рэв похолодела: что ответит Антуанетта? Но та промолчала.

Рэв сидела у открытого окна, глядя на озеро. Последние три дня она час за часом непрерывно находилась при Армане. Она не замечала окружающего, все ее мысли были сосредоточены на нем одном.

Он недвижно лежал на постели, словно его уже коснулась рука смерти. Белое лицо почти сливалось с подушкой. Иногда ей не удавалось уловить его дыхания, и тогда она в ужасе бежала за Антуанеттой, чтобы вместе убедиться, что он жив. Временами Арман проявлял беспокойство. Он вертелся с боку на бок, выкрикивая какой-то нечленораздельный бред. В эти минуты Рэв смертельно боялась, что он выдаст себя, и потому противилась предложениям доктора прислать сиделку:

— Вы думаете, доктор, мы с Антуанеттой настолько беспомощны, что не в силах ухаживать за больным? Вы очень ошибаетесь, доктор!

— Дело не в этом, мадемуазель, — отвечал Морель. — Можно быть прекрасной сиделкой, если не питаешь к пациенту никаких чувств. Вы же, по-видимому, так глубоко озабочены судьбой брата, что я сначала даже решил, что здесь замешаны совсем другие чувства. Не скрою, мне приятно видеть такую привязанность, бедное дитя, ведь у вас почти не осталось родни!

— Верно, и поэтому я умоляю вас спасти его!

— Дорогая моя, я сделал все, что мог! Теперь только вопрос времени. Оно лучший лекарь. Молодость и сила — лучшие лекарства!

Но прошло три дня, а Арман до сих пор не пришел в сознание. Глубокую тишину в комнате нарушали только приглушенные звуки суеты, поднявшейся в доме после того, как жители деревни узнали, что сам император приезжает в Вальмон. Если ремесленники Сен-Дени сочли, что отлично отремонтировали и украсили шато для его законной и традиционной владелицы, то для любимого императора они решили навести еще больший блеск. Маляры работали внутри и снаружи дома, без указаний, без вознаграждения и даже без разрешения на работу. Стекольщики и каменщики, полировщики и столяры, плотники и краснодеревщики — все находили себе дело, пусть хоть распаковывать и приводить в порядок мебель герцогини, долго пролежавшую в ящиках в больших пустых комнатах. Рэв также с удивлением обнаружила, что в штате прислуги в шато появилось несколько румяных девушек и даже ливрейные лакеи, но ничего по этому поводу не сказала. Сама она жила в другом мире и волновалась только за жизнь и безопасность Армана. Пока ему поразительно везло.

В ту первую ночь, когда доктор зашил рану и уехал из шато, Рэв пришла в голову страшная мысль, вызванная вполне невинным замечанием Антуанетты.

— Я должна переодеть бедного молодого джентльмена, — заявила она. — Не прикажете ли Жаку принести сюда его вещи, чтоб найти ночную рубашку?

Вещи… багаж… Только тут Рэв сообразила, что ведь Фремон приехал в шато не один: у него должен быть багаж, а значит, и слуги. Вот где таится опасность! Если слуги кому-нибудь рассказали, что маркиз д'Ожерон убит в пьяной драке в Амстердаме, какие у нее шансы спасти Армана, выдавая его за своего брата?

Не сказав ни слова Антуанетте, она бросилась из комнаты и спустилась по лестнице в вестибюль. Действительно, груда багажа! Кожаные чемоданы всех размеров и форм были сложены в углу, пока чьи-нибудь сильные руки не отнесут их наверх. По крайней мере половина из них была украшена монограммой и короной маркиза. Рэв поняла, что Поль де Фремон вместе со своими чемоданами привез и багаж д'Ожерона, и сначала чуть не упала в обморок от страха. Жак — вот кто ей поможет. Он полировал серебряные ложки в буфетной и по привычке что-то ворчал себе под нос. При виде Рэв он медленно, но почтительно встал, хоть и поморщился от ревматической боли.